– Снег отпущения, – прошептал Уилф (мы так и стояли, остолбенев и вбирая все это зрелище и его правду, которая уже брезжила в умах, как заря абсолютного кошмара). – Как козел отпущения… Только снег.
– Нет, они не могли, – пробормотала Фукунага почти что в священном ужасе. – Они не стали бы!
– Потрясающе! – восхитился Миккельсен, выступая вперед и разглядывая этот ужасный лик.
– Карл! – вскрикнула Коллиер, пытаясь его удержать, но Миккельсен тянул руку и вырвался, и оторвался от нее.
– Мы просто обязаны исследовать этот феномен, – сказал он. – Я никогда ничего подобного не видел.
– Карл! – приказал Уилф. – Назад. Медленно. Иди. Назад.
Краткий перепуганный всписк послышался сзади – это Доусон выдернула руку у Фукунаги и сломя голову понеслась к кораблю. Фукунага понеслась за ней.
Уилф уже тоже тащил меня прочь.
– Карл! – прокричал он. – Мэгги, бросай его, если он не пойдет!
Бедняга Коллиер разрывалась пополам. Чудовище замерло и не двигалось с места, озадаченно наблюдая, как Миккельсен, явно на седьмом небе от счастья, бредет к нему, размахивая руками.
– Нет-нет-нет, – твердил тот. – Все хорошо. Хорошо! Все у нас теперь будет хорошо.
– Карл, что ты делаешь! – кричала вслед ему Коллиер.
– Вы что, не видите – ему же плохо! – обернулся к нам Миккельсен.
– Карл… – начала я, но меня перебил Уилф.
– Глядите!
И мы увидели… увидели, что имел в виду Уилф, когда помянул козла отпущения. Миккельсен стоял перед чудищем без тени страха. Его Шум больше других подпал под влияние этой штуки… этого метода, который местные спаклы оттачивали годами, – и процесс все еще работал!
Весь его страх, весь естественный ужас, который испытало бы любое нормальное живое существо на его месте, весь гнев и горе при мысли о том, что случилось с нашими ребятами, – мы видели все это у него в Шуме.
Мы видели, как оно поднимается там, встает стеной…
И переходит в Шум, который сковывал монстра.
И делает путы еще туже.
Наши спаклы купили себе мир, гармонию и прочую безмятежность…
Но за всякую покупку кому-то приходится платить.
Одного из них – из своих же, из того самого племени, выбранного один бог знает кем и как, превратили в склад всех негативных эмоций, которые они чувствовали, каждой частицы гнева, сердечной боли, страха… И все, все это они сливали в одного-единственного спакла. Вот этого.
Превращая его в чудовище, корёжа тело, раздувая его многажды супротив обычного размера, заставляя расти и расти и расти… раскармливая злобой и болью.
Снегоотпущенник. Их козел отпущения. Страдающий разом за всех, чтобы им не пришлось…
И самое худшее в нем была растерянность. Глубоко внизу, подо всей яростью, он понятия не имел, почему чувствует все это, почему ему так больно. Ему было страшно и одиноко, и отчаянно, и непонятно – но он пил, пил весь тот страх, который должен был чувствовать стоявший перед ним Миккельсен. До последней капли.
– Карл, – снова крикнула Коллиер.
Но она опоздала. Монстр протянул к нему свои гигантские длани, обе сразу, и одним легким движением оторвал голову, плечи и правую руку Миккельсена от всего остального.
– Скорее! – на бегу кричала нам с Уилфом Коллиер.
Все мы были с головы до ног в крови, которой обдал нас Миккельсен… я даже за руку Уилфа толком ухватиться не мог, лавируя между деревьями, – такая она стала скользкая.
Буря накрыла нас, заполнив ночь злым, жалящим снегом.
Потратив немного времени на то, что осталось от Миккельсена (теперь он точно стал еще мертвее прежнего), монстр преследовал нас и ломился сквозь чащу, ревя так, что сам воздух закручивался спиралями. Что бы там ни загнало бедного Миккельсена в ступор, на нас с Уилфом оно давно уже не действовало. Весь мой ужас был при мне – и его тоже, за компанию.
– ТУДА! – проорала впереди Коллиер.
Через метель проглянули очертания корабля. Ни единого огня не горело. Фукунаги с Доусон тоже нигде не было видно.
– Беги! – крикнул я Уилфу (снова почувствовал, что я его торможу). – Давай без меня!
– Скорей! – только и ответил он, волоча нас по каким-то успевшим превратиться в сугробы острым каменюкам.
Прямо за нами рухнула с неба исполинская нога и донесся неприятный хруст.
– Уилф!
Вырванный с корнем ствол пролетел у нас над головой, только чудом не задев, но врезался в камни, отскочил и повстречался с ним…
Моя кровавая рука выскользнула, и я полетел в снег. Уилф тоже, и приземлился очень скверно.
Я ослеп.
Уилф потерял сознание, а больше никого с Шумом рядом не было. Я больше ничего не видел, зато чувствовал, как ледяной ветер отвешивает мне оплеуху за оплеухой в кромешной тьме.
– Уилф? – позвал я. – Коллиер?
Рев монстра раздался снова, совсем близко на этот раз, я инстинктивно вжался спиной в камни, на которые мы свалились…
И понял, что снова вижу.
– Уилф? – повторил я.
Но нет, это был не Уилф.
Я видел его, распростертого на земле, без движения.
С очень большой высоты видел.
Он был просто пятном далеко внизу – фрагментом пейзажа. Обморочный Шум слишком слаб, чтобы его уловил человек, но все еще здесь, звучит… мучает.
Все еще просит, чтобы его уничтожили.
Я и собственный свой Шум видел – он дымком плыл вверх от того места, где я прятался. Точка обзора сдвинулась вперед, ближе, и я смог, наконец, увидеть себя, сверху вниз – и мой страх взвился и накормил его, и подарил еще больше ярости, боли… и бесприютного одиночества.
И там, в глубине его, я в отчаянии, проблеском, увидал, как его когда-то выбрали, одного из племени… как он сопротивлялся… и как его заставили.
Как его заставили… Он ведь когда-то был спаклом, мужчиной, совершенно таким же, как другие, и у него была одна особенная, и семья была, но он вроде как тянул этот ужасный жребий и проиграл…
Он почувствовал, как я все это читаю, и разъярился еще больше…
Шум подернулся алым от ненависти…
Он протянул ко мне, вниз, эти свои чудовищные, отвратительные грабли, готовый разорвать и меня, разорвать на куски…
Но тут сквозь бурю прорвался свист…
И в ту самую, последнюю секунду, прежде чем ракета отправила монстра в забвение, клянусь, я ощутил вопль неимоверного облегчения…
– Это Доусон ее запустила, – сообщила Фукунага, прилепляя остаток пластыря на Уилфа.
С ним все теперь было в порядке, пришел в себя (а значит, я опять мог смотреть через него)… Правда, оба мы были по уши в монстровых внутренностях, дождем обрушившихся на нас, когда в того попал снаряд.
– Он убил моего мужа, – пробормотала Доусон из угла комнаты, аварийно отведенной под медчасть.
– Ты все сделала правильно, – успокоила ее Коллиер. – А не то он бы и их тоже убил. И всех нас потом.
– Он убил Генри, – снова повторила Доусон, уставя лицо в стену.
– Думаю, нам пора возвращаться в Убежище, – сказала Фукунага. – Хватит с нас пока экспедиций.
– Поддерживаю, – кивнула Коллиер.
– Агась, – согласился Уилф.
– Мы его освободили, – сказал негромко я. – Я почувствовал это, когда он умирал. Мы избавили его от всех этих страданий.
– Не так громко, – Коллиер кивнула на Доусон.
– Он за себя не отвечал, – шепотом продолжил я. – Они его заставили. Принудили взять на себя все, чего они больше не желали чувствовать…
– Видать, поэтому они от всех остальных спаклов и закрылись, – задумчиво сказала Коллиер.
– Или это они их закрыли, – возразила Фукунага, качая головой. – Такая абсурдная жестокость…
– Они идут, – Доусон смотрела на монитор внешнего обзора.
Даже сквозь пургу, которая успела стать еще хуже, виднелись инфракрасные силуэты спаклов – десятки… может, и сотни их двигались к кораблю.
– Вряд ли они идут нас благодарить, – передернула плечами Коллиер.
– Ну да, мы же вернули им всю их злобу, – вздохнула Фукунага.
– Л’чше бы нам свалить, пока они на нас ее не с’рвали, – поделился Уилф.
Коллиер быстро вышла. И минуты не прошло, как взвыли двигатели.
– Ветер тот еще, – сообщила она по громкой связи. – Пристегнитесь, сейчас будет трясти.
Она не шутила.
Корабль нырял и прыгал на взлете; красные фигуры на мониторах смотрели нам вслед. Потом вскинули эти свои кислотные ружья и принялись по нам благодарно палить.
– Через пару секунд выйдем из зоны поражения, – пообещала через комм Коллиер.
Мы поднимались все выше, спаклы на экранах делались меньше и меньше. Еще несколько мгновений, и корабль выровнялся, поднявшись над снеговыми тучами в тихую ледяную ночь.
Вот так мы от них и улетели.
Целые и невредимые.
Оставив позади очень многое.
Чувствуя себя какими-то жуликами, ей-богу.
– Они все равно найдут себе другого, – сказал, потирая голову, Уилф. – Вернее, сделают. Как пить дать.
– Миккельсен, – тихо сказала Фукунага. – Фостер, Джефферсон, Чжан, Стаббс…
И зажала рот рукой, потому что в глаза снова прыгнули слезы.
– Мы обо всем расскажем Небу, – сказал я. – Он про них наверняка не знал. И никто из остальных знакомых спаклов. Он такого не допустит.
– Уже сделано, – известила Коллиер. – Я передавала информацию с момента старта. Семьи наших людей должны знать.
Дальше мы сидели молча.
Я ощущал потрясение и горе Уилфа. Фукунага немного поплакала, потом умолкла. Доусон так и пребывала в шоке. Запуск ракеты ей никак гибель мужа не компенсировал.
Но месть – она вообще ничего никогда не компенсирует, так ведь?
Нет у нее такого свойства.
Потому что за все, тобой купленное, кто-то где-то должен заплатить.
Я думал про друзей там, дома. Про мир, который они этой планете купили.
Про цену, которую заплатили…
Даже на полной скорости и без привалов нам было до дома два дня пути.
Мы практически не разговаривали.
Все привели себя в порядок, мы с Фукунагой организовали обед.