Больше всего в грейсонцах Хонор удивляла сейчас не бурная реакция, а ничтожное число поверивших обвинениям. Она искренне ожидала, что большинство населения, особенно памятуя её связь с Полом, будет готово поверить в самое худшее и безоговорочно осудить. Но она ошиблась, и ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему так получилось.
Граф Белой Гавани по праву пользовался на Грейсоне огромным уважением общества, но это почти не сыграло роли. Все дело было в Хонор. Они её знали, они ей верили. Да, вот так вот просто. Они помнили, что она никогда не скрывала, что они с Полом были любовниками, никогда не пыталась притвориться кем-то, кем она не являлась. Даже те, кто по-прежнему ненавидел её по религиозным соображениям, знали, что она никогда не стала бы отрицать истину. И потому, услышав ложь, легко отличили её от правды.
А в результате назревала чудовищная катастрофа. Грейсонцы были сердиты не на Хонор, потому что знали, что все обвинения – ложь. Они обозлились на Мантикору – за то, что это государство не сумело предотвратить гнусную кампанию. Они воспринимали её как публичное оскорбление и унижение женщины, которая дважды спасла их мир от завоевания и по крайней мере один раз от ядерной бомбардировки религиозными фанатиками. Хонор всегда было изрядно неловко от безудержных восхвалений грейсонцев. Ей казалось, что их почти религиозное почитание кощунственно по отношению к другим людям, погибшим в битвах у звезды Ельцина. Но происходящее ей не приснилось бы и в самых жестоких ночных кошмарах.
Отношение Грейсона к Звездному Королевству за последние три стандартных года опасно изменилось. Прежние благодарность, восхищение и уважение к Королевскому Флоту Мантикоры, к центристам и – в особенности – к самой королеве Елизавете были по-прежнему огромны. Но в обществе вызревала глубокая, неистовая ненависть, направленная на действующее правительство. Высокомерная манера, с которой кабинет Высокого Хребта своевольно и в одностороннем порядке принял предложение Оскара Сен-Жюста о перемирии, когда безусловная победа была уже у Альянса в кармане, вызвала всеобщее негодование. Это решение многими расценивалось как предательство по отношению ко всем союзникам Звездного Королевства, и в особенности к Грейсону, который внес в войну несоизмеримо больший вклад и понес несоизмеримо большие потери, чем все остальные партнеры по Альянсу.
Последующие действия барона Высокого Хребта не смягчили этой реакции. Грейсонцам, как и самим хевенитам, было очевидно, что Высокий Хребет и Декруа ввязались в бесконечные переговоры отнюдь не из соображений доброй воли. Интерпретации их мотивов могли быть разными, но их двуличие было очевидно для всех союзников. Барон нисколько не улучшил ситуацию, продолжив в том же духе: он просто объявлял свои решения тем, кто, как предполагалось, были для него партнерами по договору. Даже не делал вид, что собирается советоваться и согласовать свои действия с остальными. Отчасти, как полагала Хонор, подобная недальновидность была вызвана его крайней сосредоточенностью на чисто внутренних проблемах, но она также служила наглядным отражением его характера. Он считал мантикорских йоменов и простолюдинов существами, стоящими бесконечно ниже него самого, а уж иностранные простолюдины по определению были недостойны того, чтобы тратить на них драгоценное время.
Бенджамин IX и его Совет, как и большинство грейсонских Ключей признавали, что в Звездном Королевстве установился уникальный и опасный баланс политической власти. Они понимали что происходит; они привыкли к собственным сложным внутренним политическим баталиям. Но даже вооруженные опытом и знаниями, они с большим трудом обуздывали свой гнев, перенаправляя его со Звездного Королевства в целом на барона Высокого Хребта и его приятелей персонально. А вот Палате Поселенцев, которая избиралась, – и уж тем более подавляющему большинству обычных грейсонцев, которые не обладали не только соответствующим опытом, но и информацией о сложностях, слишком хорошо знакомых Бенджамину, – дела не было до таких тонкостей.
И теперь те самые люди, которые вызвали общее негодование всего Грейсона, лицемерно и публично оскорбляли величайшую героиню звезды Ельцина, которая к тому же была вторым по рангу офицером их флота, Защитником Протектора, вторым человеком в истории, который был удостоен Звезды Грейсона дважды, а также одного из восьмидесяти двух землевладельцев.
А еще она была женщиной. Даже сейчас сохранившиеся несмотря на влияние Альянса ограничения грейсонского социального кодекса абсолютно исключали публичное оскорбление женщины. Любой женщины. И особенно – этой женщины.
Это означало, что тактика, которая одним махом сбросила Хонор со счетов внутренней мантикорской политики, на Грейсоне произвела в точности противоположный эффект. Общество поддерживало её куда более энергично, чем раньше, – но это было рассвирепевшее общество. Бушующее море все нарастающей ярости превращало Хонор в символ, грозивший полным крушением союза, который Бенджамин и так уже удерживал из последних сил.
Ей некуда было идти. Она ничего не могла сделать на Мантикоре. Само её присутствие здесь в сочетании с решимостью правительства придерживаться прежней тактики только разжигало скандал и раздувало пламя гнева на Грейсоне. Но стоит ей бежать на Грейсон, грейсонцы, без сомнения, решат (и не без основания), что её изгнали из Звездного Королевства. Уже нанесенный ущерб многократно возрастет, и её появление на Грейсоне всколыхнет и обострит все раненые чувства, поскольку Хонор постоянно будет на виду…
Она сделала глубокий горестный вдох и покачала головой.
– Да, – повторила она своей королеве, – внутренняя политика Мантикоры – это далеко не все, о чем нам приходится беспокоиться.
– Мне не нравится то, что происходит в Силезии. – Сэр Эдвард Яначек покачался на стуле, разглядывая двух мужчин, сидевших перед его роскошным письменным столом, которым он заменил прежний, поменьше и поскромнее,служивший раньше баронессе Морнкрик.
Адмирал Фрэнсис Юргенсен, Второй Космос-лорд Адмиралтейства, маленький опрятный человечек, в безупречном, как всегда, мундире, застыл с широко раскрытыми простодушными глазами. Адмирал сэр Саймон Чакрабарти был намного выше и шире в плечах. Почти такой же темнокожий, как Елизавета Винтон, в остальном он сильно напоминал сэра Томаса Капарелли – по крайней мере, физически и на первый взгляд. Однако сходство было иллюзорным. Чакрабарти удалось достичь своего весьма высокого ранга, не выиграв ни одного сражения. Последний раз он участвовал в боевых действиях как лейтенант-коммандер Чакрабарти, старший помощник капитана тяжелого крейсера «Непобедимый», который сражался против силезских пиратов более тридцати пяти стандартных лет назад. С тех пор Чакрабарти занимался главным образом администрированием, лишь ненадолго отвлекшись для службы в Бюро Вооружений.
Многим казалось странным назначение подобного человека на пост Первого Космос-лорда, но, как полагал Яначек, в настоящий момент флоту требовались не седые ветераны, заигравшиеся в войну, а высококлассные администраторы. При сегодняшнем технологическом превосходстве Мантикоры выиграть сражение сможет любой, но человек, разбирающийся во всех хитросплетениях административных решений и тонкостях бюджета, чтобы уметь сочетать требования безопасности с необходимостью сокращать флот, – вот это редкость. Чакрабарти его полностью устраивал – не говоря уже о его уникальных политических связях. У него в зятьях ходил Адам Дамакос, член парламента от либералов, руководивший Комитетом по делам Флота Палаты Общин, а сам он доводился двоюродным братом Акахито Фицпатрику, герцогу Серых Вод, одному из ближайших сподвижников барона Высокого Хребта в Ассоциации консерваторов. Какие еще нужны рекомендации? Идеальная кандидатура! И, по крайней мере, он был выбран самим Яначеком, а не навязан ему столь настойчиво, как этот идиот Хаусман, получивший должность Второго Лорда Адмиралтейства!
– Мне это совсем не нравится, – продолжал он. – Что там себе думают анди?
Он в упор посмотрел на Юргенсена, и адмирал пожал плечами.
– Информация, которую нам удалось собрать к данному моменту, всё еще довольно противоречива, – сказал он. – В отсутствии любых официальных разъяснений – или требований – от их министра иностранных дел, все, что мы можем делать, – это гадать.
– Это я понимаю, Фрэнсис – Яначек говорил спокойно, но глаза его сузились. – С другой стороны, вы – глава Разведуправления Флота. Разве это не означает, что вам вроде как по должности полагается гадать о таких вещах?
– Да, полагается, – спокойно ответил Юргенсен. – Я просто хотел официально заявить, что наши аналитики почти не обладают надежной информацией, которая позволила бы нам делать категорические выводы о намерениях андерманцев.
Он невозмутимо смотрел на Первого Лорда с уверенностью, которую вселяла десятилетиями пестуемая привычка следить за тем, чтобы зад был надежно прикрыт, прежде чем высунуть голову. Вот и сейчас он подождал, пока Яначек кивнет, признавая его правоту.
– Сделав такую оговорку, – продолжил он, – можно сказать, что анди, похоже, занимаются систематической передислокацией войск с намерением окружить станцию «Сайдмор» с севера и северо-востока, заняв позицию между станцией и остальной частью конфедерации. У нас пока нет никаких свидетельств того, что император Густав планирует против нас какие-то операции, хотя подобную возможность никогда нельзя полностью сбрасывать со счетов. Однако более вероятным представляется, что в его намерения – по крайней мере сейчас – главным образом входит демонстрация силы.
– Демонстрация силы с какой целью? – спросил Чакрабарти.
– Об этом идет много споров, – сказал ему Юргенсен. – Большинство в настоящий момент склоняется к тому, что анди, вероятно, довольно скоро обратятся к нам по дипломатическим каналам, выдвинув территориальные претензии на Силезию.