Я искренне считал, что в войне нет ничего хорошего. Люди покидают Родину, погибают, страдают и льют слезы. И все ради чего? Ради нового флага? Ради выгоды того, кто стоит над схваткой и снимает все сливки?
Но иной раз война действительно нужна. В такие моменты она является необходимым злом. Как пример — Болгария, которая в настоящее время часть Турции. Что для них лучше? Ужасный конец или ужас без конца? Возможно, имеет смысл потерпеть год или полтора, но в итоге получить независимость.
При всем при том не следовало забывать о жизнях тех наших солдат и офицеров, которые оплатят своей кровью чужие мечты. Что мы, в смысле Россия, с этого можем получить?
Я прекрасно помнил, что несмотря на более чем убедительную победу в войне, Россия выиграла совсем мало. Болгария обрела независимость, но что это дало нам? Чувство гордости и маленький клочок земли? После победы на фронте за дело взялись дипломаты. Англия переиграла нас, Франция сделала вид, что ничего не происходит, Германия не поддержала, Австро-Венгрия отхватила себе Боснию и Герцеговину, Италия деликатно отвернулась, а Россия осталась практически ни с чем. Итоговое присоединение Карса, Батума и Южной Бессарабии крупным успехом считать никак не получалось.
Но в войне имелись и плюсы. К примеру, обкатывалось новое оружие, определялись иные тактики и стратегии в связи с развитием науки и промышленности. Война давала возможность проявить себя толковым офицерам, из которых потом вырастут непобедимые генералы, такие как Скобелев.
При Александре III Россия ни с кем не воевала. Казалось бы, прекрасно, лучше и быть не может. Все так, если бы и другие державы жили мирной жизнью. Но когда вокруг постоянно что-то происходит, а страны непрерывно воюют и учатся на своих ошибках, подобное не есть хорошо. Мой друг Куропаткин в настоящее время считается толковым, решительным и храбрым офицером. А в прошлой истории 25 лет мирной жизни превратили его к началу Русско-Японской войны в слабохарактерного нерешительного рохлю, который постоянно думал, кабы чего не вышло и боялся даже намека на риск.
Я неоднократно излагал цесаревичу все то, что помнил по прошлой жизни. Мы с ним много думали, как можно изменить ситуацию. И одной из мер, гарантирующих, что в будущем Россию не заставят остаться при своих, стал секретный договор с Австро-Венгрией. Его заключили дипломаты, отправившиеся в Вену после визита цесаревича Николая. Я тогда еще только собирался ехать в Ташкент.
По данному секретному договору Австро-Венгрия не станет вмешиваться в войну, и более того, в случае осложнений поддержит Россию. Взамен она получит Боснию и Герцеговину, а к нам отойдет Болгария, которая, как и Финляндия, обретет статус Великого Княжества.
Естественно, австрийцы до последнего не хотели подписывать договор. Слишком уж жирный кусок, по их мнению, захотели отхватить себе русские. Да, они мечтали о Боснии и Герцеговине, но при этом не хотели ничем не делиться с Россией. Благодаря Николаю, его настойчивости, полному доверию со стороны императора и неплохой работе дипломатов, предварительное соглашение все же подписали.
Да и с Германией удалось договориться. Бисмарк всеми силами пытался спровоцировать новую войну с Францией, так как итогами той, что закончилась в 1871 г. никто во Втором рейхе доволен не был. Но в таком деле немцам требовались влиятельные союзники. Россия обещала поддержать претензии Германии в обмен на Болгарию.
Теперь у нас появилась страховка. Понятное дело, подобное выглядело гладким лишь на бумаге, жизнь же могла преподнести кучу неприятных сюрпризов.
Николай испытывал двойственные чувства. Ему нравилось, что у России есть союзники, но совсем не вдохновляло, что Болгария просто поменяет хозяина. Он считал такое поведение «мелким и торгашеским, совсем не рыцарским». Но мой довод о том, что вначале стоит требовать как можно больше, чтобы затем во время торгов иметь возможность чем-то пожертвовать, принял.
О данных секретных соглашениях знало всего несколько человек. Как в их числе очутился и я, стало для меня загадкой. Точнее, знаком, что будущий император мне полностью доверяет. Но я пока не мог раскрыть данные сведения даже перед Скобелевым. Да и общие ответы на заданный вопрос его бы не удовлетворили. Поэтому я зашел с другой стороны.
— Считаю, что война — продолжение внешней политики военным путем. В настоящий момент мы не можем не воевать. Турцию мы победим, но главная наша задача — не дать себя обмануть и запутать, не отдать плоды победы в чужие руки.
— Толково, Миша, очень толково! — одобрил Скобелев. — Мысль, что война есть продолжение политики мне понравилась. Будь спокоен, я ее запомню и опубликую в газетах, пусть наши замшелые генералы тоже начнут соображать. А что цесаревич Николай?
Естественно, о нашей дружбе с Романовым в армии знали. Слухи разошлись широко, добавив мне недоброжелателей, откровенных врагов и различных льстецов, надеющихся урвать свою порцию наград.
— Не поверишь, но он мне не докладывает.
Генерал шумно расхохотался. Мы разговаривали больше часа, допили коньяк, после чего Скобелев отправился к командующему прояснять свою судьбу — когда и куда его назначат. Я же вернулся к насущным заботам.
16 марта первый эскадрон начал грузиться в вагоны. Предусматривалась поэтапная передислокация полка, каждый день по два эскадрона. Это стало очередным вызовом, офицеры ругались на штабных крыс и поддерживали мою злость по поводу совершенно ненужного «крюка» до Одессы. Но вышло так, как вышло, а нам оставалось лишь выполнять приказ.
Теперь организационные вопросы приходилось решать заново. Гусары Смерти насчитывали восемьсот пятьдесят сабель и свыше двух тысяч лошадей. Для перевозки всех нас требовалось минимум четырнадцать паровозов, два вагона для офицеров и полкового штаба, 28 для нижних чинов и 250 для лошадей. Эти вагоны успели прозвать «теплушками», они вмешали 40 человек или 8 коней.
Мы с Костенко и Седовым столкнулись с рядом сложностей, но их было бы куда больше, не являйся Шефом нашего полка сам цесаревич. А так мы шли по отдельному приказу и с нами считались.
Я проводил Некрасова и уехавшего с ним Костенко, отправил следом еще два эскадрона, а сам отправился с четвертым. Седову надлежало проследить за последними двумя.
Дорога до Унген заняла много времени. Поезда двигались медленно, один за другим, перевозя огромное количество людей, лошадей и оружия. Гремели сцепки, тут и там слышались звуки губных гармошек, вился дым трубок.
Естественно, на подобный грузопоток железная дорога не рассчитывалась. Иногда поезд плелся с черепашьей скоростью, но иной раз мог разогнаться и до сорока верст в час, что считалось прекрасным результатом.
Из запоминающихся станций следовало упомянуть Раздельную, Бендеры и Кишинев, где мы простояли три дня. Я мог бы безвылазно находиться в офицерском вагоне, пить или играть в карты, как делали отдельные полковники, но вместо этого по несколько раз обходил поезд, на станциях ругался с комендантами и едва ли не силой выбивал котловое довольствие там, где это было положено.
Пользуясь моментом, в Кишиневе офицеры сходили в ресторацию, варьете, прогулялись по парку и осмотрели магазины. Тем более, весна нам благоприятствовала. Частые дожди несли свежесть. Снег неделю как сошел, ночью еще подмораживало, но днем температура поднималась до десяти градусов.
В целом, город оказался грязным и типично провинциальным. До 1812 года эти земли находились под турками, так что культурное или экономическое развитие здесь практически отсутствовало. После очередной выигранной войны Молдавия отошла к России, образовав Бессарабскую губернию. Существовала забавная легенда, что столицей Кишинев стал в обход Бендеры благодаря крупной взятке, которую сделали армянские купцы.
Став столицей губернии, Кишинев начал расти. Не то чтобы быстро, но он хотя бы вышел из вековой стагнации. В городе построили ряд зданий, а Кафедральный собор, памятник Пушкину и трехэтажный вокзал могли бы украсить ту же Москву или Петербург.
Молдаване, румыны, евреи, армяне, цыгане, греки, русские и болгары еще не насмотрелись на солдат и потому прибытие каждого поезда сопровождалось огромными толпами, пересудами и свистом детворы. Дамы любили прогуливаться так, чтобы их видели офицеры. Цены на еду и развлечения взлетели в два раза, а на проституток — в три.
Нижним чинам запретили отходить от вагонов дальше ста саженей, во избежания двусмысленных ситуация и недоразумений. Еду они готовили в полевых кухнях. Лишь отдельные полки пока еще могли похвастаться кухнями Соколова, на таких посматривали с завистью. Мои же гусары Смерти вели себя степенно, наслаждаясь моментов и «блюдя линию». Даже первогодки и те уже успели набраться форсу, осознав, что попали в элитное подразделение, пусть пока и не гвардейское.
Командование Дунайской армии во главе с великим князем Николаем Николаевичем и его штабом так же разместилось в Кишиневе. Молебны за здравие, за победу, за больных или именины членов царской семьи проходили один за другим по нескольку раз на дню. Кругом мелькали генеральские эполеты. Гусары, драгуны, уланы и казаки, пехота и артиллеристы, санитары и сестры Милосердия, желающие записаться в ополчение студенты, шпионы, разведчики, провокаторы и корреспонденты газет — кого только не было в городе. Вокруг нас день и ночь вились мелкие торговцы, портные, лошадиные барышники, гадалки, проститутки, шулера и прочий сброд.
После остановки в Кишиневе нас ждали Унгены на Пруте, за которым начиналась Румыния. Первый, второй и третий эскадроны уже разбили там временный лагерь, а я прибыл туда ранним утром 1 апреля.
Костенко, Некрасов и Шувалов по примеру прочих полков поставили палатки прямо в поле, обустроив цейхгауз, коновязи, загоны, кузню и отхожие места. Одну из палаток приспособили под временную часовню, где отец Василий проводил различные православные таинства, включая соборование, причащение и отпущение грехов. В стороне дымили полевые кухни, показывая, что не только с духовной, но и с телесной пищей у гусар полный порядок. Лагерь выглядел хорошо, да