Вы скажете — ну и что? Что это чувство единой банды и гордости за свой полк дало австрийцам? Все равно русская армия в Первую мировую на южном фланге воевала против австрийцев вполне успешно.
Давайте начнем несколько издалека. В воспоминаниях И.А. Толконюка о 1941 годе есть такой эпизод.
«Как-то на КП армии появляется группа известных советских писателей: М. Шолохов, А. Фадеев, А. Твардовский, Е. Петров и другие. Они собрались у рабочей палатки оперативного отдела. Мне хочется посмотреть на литературных светил, но срочная работа не позволяет выйти: сижу за составлением боевого донесения в штаб фронта, склонившись над картой. Вдруг заходит кто-то в палатку и спрашивает:
— Оторвитесь на минуту от бумаг, товарищ старший лейтенант! Скажите, где увидеть захваченную немецкую пушку?
Я с досадой отмахиваюсь от назойливого посетителя, не поднимая головы. Стараясь вовлечь меня в разговор, вошедший продолжает:
— Я Евгений Петров. Писатель… Читали, наверное… ну, скажем, «12 стульев» или «Золотой теленок». Оторвитесь на несколько слов.
Это меня заставило поднять голову и невольно засмеяться: вспомнился Остап Бендер и его «Антилопа-гну».
Между тем Е. Петров продолжал:
— В политотделе нам сказали, что захвачена немецкая пушка с прикованной к ней прислугой. Это будто бы сделано для того, чтобы немецкие артиллеристы не убегали с поля боя и дрались до последнего. Еде найти эту пушку? Мы хотим посмотреть и поговорить с прикованными солдатами. Сфотографировать для газеты. Это очень важно.
Невероятная выдумка поставила меня в тупик, и я не находил что ответить. Замявшись, я все же сказал:
— Это, наверное, глупая шутка. Вас просто разыграли. Ничего подобного у нас нет и быть, видимо, не может. Как можно воевать прикованными солдатами? Елупость, не больше.
Но писателя такой ответ не удовлетворил, и он не унимался. Тогда я посоветовал ему обратиться к тому, кто эту выдумку сообщил. Пусть он, дескать, и покажет эту пушку. Мой недовольный собеседник предложил мне выйти из палатки и сказать об этом всем товарищам писателям. Я согласился и сказал группе писателей то же самое. Возникло недоумение. М.А. Шолохов, сделав хитрое выражение лица, предложил выход из положения:
— Ну и что же, что нет прикованных к пушке фашистов. Давайте прикуем и сфотографируем, — пошутил он, весело подмигнув».
В этом эпизоде генерал-лейтенант Толконюк, скорее всего, ничего не выдумал, поскольку все эти советские писатели были одурачены русской боевой пропагандой времен Первой мировой войны. Дело в том, что при наступлении русской армии в 1915 году на австрийском фронте действительно появились случаи обнаружения в австрийских траншеях убитых австрийских пулеметчиков, прикованных к пулеметам. Русская пропаганда немедленно этим воспользовалась и стала убеждать умственно недоразвитых, что это австрийские офицеры приковали этих трусливых австрийских солдат, чтобы они не сбегали с поля боя. В головы малосведущего обывателя эта глупость въелась и запомнилась многим, вот советские писатели в нее немедленно и поверили, как сегодняшние идиоты свято верят, что во время Великой Отечественной войны в спины наших атакующих солдат были направлены стволы пулеметчиков неких «сталинских заградотрядов НКВД».
Ведь у солдата на передовой есть альтернатива: он может сражаться, а может сдаться в плен. Если вы труса не прикуете к пулемету, то он хотя бы немного постреляет, прежде чем побежит, а если прикуете, то он вообще стрелять не будет, а будет ждать, когда его возьмут в плен. На самом деле с прикованными к пулеметам австрийцами все было наоборот. Часть австрийских солдат, чтобы прикрыть отход своих отступающих «комарадов» сама просила офицеров приковать их к пулеметам, чтобы отрезать себе любые пути к бегству, чтобы не дать проявиться своему малодушию.
Во Второй мировой войне в составе немецкой армии было много дивизий, укомплектованных австрийцами, и никто из наших ветеранов не отмечает, что с этими дивизиями драться было легче, чем с теми немецкими соединениями, которые были укомплектованы пруссаками, а уж у пруссаков было немыслимо, чтобы офицер позволил кому-либо обижать своих солдат. Вот пример из воспоминаний Бруно Винцера «Солдат трех армий», касающихся 1932 года, т. е. времени еще до прихода Гитлера к власти.
«Однажды, на другой день после такого воскресного отпуска, в понедельник, батальону приказали построиться. Из наших рядов вызвали старшего стрелка, поставили перед строем, осыпали похвалами и наградили почетным холодным оружием. Накануне в воскресенье он пошел в профсоюзный клуб в Кеслине, где его втянули в спор, а затем в драку. Его со всех сторон окружили, так что он вынужден был, защищаясь, заколоть своим штыком одного из членов клуба. Начальство оценило его поступок как проявление «мужества» и установило, пользуясь юридической латинской терминологией, что он действовал, исходя из соображений «законной самозащиты». Мы нашли этот термин в словаре и позавидовали старшему стрелку, получившему такое красивое почетное оружие».
Заметьте, в воскресенье солдат убил гражданского, т. е. полиция и прокуратура еще ничего не успели решить, а уже в понедельник офицеры купили почетное холодное оружие и наградили этого солдата. И плевать им, что там думает прокуратура, — он их солдат, он член их семьи или, если хотите, банды.
И мне еще раз вспоминается «дело Буданова», когда не только суд ничего не решил, но и прокуратура еще следствие не закончила, а Главнокомандующий Российской армии и ее начальник Генштаба, пялясь в телекамеры, дружно заявили, что они осуждают убийцу. Если они с такой скоростью «сдают» даже полковников, то, сколько же им надо, чтобы «сдать» солдата? Успеешь ли за это время моргнуть?
Космополиты безродные
Но и на солнце бывают пятна — у немецких офицеров начисто отсутствовал патриотизм — они могли служить кому угодно, и их в принципе любому врагу было легко сманить предложением денег или должностей. Правда, патриотизм у них заменялся честностью. Присягнув, немец во время боя вел себя храбро, жизни не жалел, и во время войны на него можно было положиться. (Иначе их бы просто не принимали на службу.) Ну, а в мирное время, если кто предложил больше, то уж извини… Известнейший прусский фельдмаршал Блюхер, герой Лейпцигского сражения (1813 год) и битвы у Ватерлоо (1815 год), начинал свою службу в шведской армии, в Семилетней войне был взят пруссаками в плен и в 1760 году перешел на службу к Фридриху II. Известнейший прусский фельдмаршал и военный теоретик Мольтке начал служить в датской армии и только в 1822 году перешел в прусскую.
Несколько зарисовок к теме.
В конце апреля 1945 года командующий 3-й немецкой танковой армией генерал фон Мантейфель начал самовольно уводить армию с Восточного фронта на запад, чтобы сдаться в плен англичанам. Начальник Генштаба вермахта фельдмаршал Кейтель, не в силах помешать Мантейфелю, упрекнул его: «Вы ответите за это перед историей!» На это фон Мантейфель высокомерно ему ответил: «Мантейфели служат Пруссии уже двести лет и всегда отвечали за свои поступки. Я, Хассо фон Мантейфель, охотно беру на себя ответственность за это». Во-первых, удирая от русских, можно было бы вести себя и поскромнее, во-вторых, двести лет — это, значит, с 1745 года. А вот эпизод из реляции русского генерал-фельдмаршала Апраксина императрице о разгроме русской армией войск прусского короля Фридриха II у деревни Гросс-Егерсдорф 20 августа 1757 года.
«С нашей стороны бывшей урон за краткостию времени еще неизвестен; но между убитыми щитаются командующей левым крылом генерал Василий Лопухин, который так мужественно и храбро, как я сам пред тем с четверть часа его видел и с ним говорил, поступал и солдат ободрял, что я без слез об нем упомянуть не могу, ибо потерял такого храброго генерала, который мне впредь великую помощь, а вашему императорскому величеству знатную службу оказать мог бы; генерал-порутчик Зыбин, которой тако же с храбростию жизнь свою кончил, и бригадир Капнист; ранены: генерал Юрья Ливен в ногу, хотя и легким только ударом, однако, по его слабости, ево беспокоит; генералы-лейтенанты Матвей Ливен и Матвей Толстой, генералы-майоры Дебоскет, Вилбоа, Иоганн Мантейфель, генерал-квартирмейстер Веймарн и бригадир Племянников. Однако всех сих раны не опасны».
Так что Мантейфели двести лет честно служили как Пруссии, так и ее врагам, в данном случае — России (поскольку Апраксин называет Мантейфеля по имени, то, значит, у него в войсках были и еще Мантейфели).
А вот практически одногодок А.В. Суворова и его соратник во всех походах русской армии, человек, которого называли «русский Ахилл», хотя на самом деле его звали Отто-Адольф Вейсман. Последний свой бой генерал-майор Вейсман провел под Силистрией — он лично повел 10 батальонов русской пехоты на турецкий укрепленный лагерь. «Янычар было в три с лишним раза больше, чем солдат в его каре, и они своей массой начали отжимать русских от лагеря, пишут очевидцы: «Один из турок, яростно рубившийся саблей и уже долгое время действовавший как щитом пистолетом, зажатым в левой руке, приблизился к русскому генералу. Отбив его шпагу и довернув противника кистевым нажимом, янычар в упор разрядил в него свой пистолет. Заряд пробил Вейсману левую руку и сердце. Последние его слова были: «Не говорите людям…»
Но его опасения и надежды турок, издавших ликующий рев, когда он упал, оказались напрасными. Два гренадера, держа на весу тело генерала, завернутое в плащ, мерно пошли вперед. Их обогнали остальные. Противник был сбит с позиции и попал под настоящую резню. Пленных в этот раз не брали. Началось повальное бегство. Генерал-майор Муромцев, заменивший Вейсмана на посту командира корпуса и на его месте в первой шеренге атакующих, бросил вдогон туркам кавалерию. Османы потеряли до 5 тысяч, русские — 15 человек, но среди них — «русский Ахилл».
Суворов, узнав об этой смерти, прошептал:
— Вейсмана не стало, я остался один.
Так же думал и Румянцев; когда русские отошли за Дунай, на посту командующего армии у Гирсова Вейсмана заменил Суворов».