Баграмян продолжает: «Темно уже, но кругом пылают стога сена. Это прекрасный ориентир для наших главных сил. Но они что-то медлят. Посылаю воентехника 2-го ранга Степанова доложить о результатах боя и о том, что мы следуем, как было приказано, на Сенчу.
Тем временем к нам все прибывает пополнение. Начальник снабжения горючими и смазочными материалами фронта генерал Алексеев и начальник охраны тыла фронта полковник Рогатин привели с собой группу пограничников. По одному, по двое, по трое подходят бойцы и командиры из различных тыловых учреждений. А колонны штаба все нет.
Поздней ночью мы приблизились к селу Исковцы-Сенчанские (Юсковцы). Несмотря на темноту, быстро сориентировались по дорожным указателям, которые гитлеровцы с немецкой педантичностью успели поставить почти на каждом перекрестке. Остановились, чтобы подтянуть и привести в порядок отряд. Пока Алексеев и я занимались этим, офицеры оперативного отдела обошли хаты. Узнав, что в село нагрянули не немцы, а «червонноармейцы», попрятавшиеся жители высыпали на улицу, наперебой стали потчевать бойцов разной снедью».
На этой широте в двадцатых числах сентября солнце заходит примерно в 19.00, Баграмян, судя по всему, ждал у развилки дорог с Городищ и Вороньков, и если бой начался еще засветло, то получается, что он ждал часов 4–5, сначала примерно в 5 км от Городищ, а затем примерно в 10 км от развилки — в Псковцах. В армии за связь отвечают вышестоящие командиры: это Кирпонос обязан был посылать к Баграмяну связных, а не наоборот. А здесь получается, что Кирпонос задержал у себя даже того связного (Степанова), которого послал к нему Баграмян.
Но одновременно Баграмян совершено не объясняет ситуацию с прибытием «пополнения». Тут ведь всего два варианта: либо Алексеев и Рогатин поняли, что Кирпонос предал, и, плюнув на дисциплину, сами уехали от него к Баграмяну, либо Кирпонос отослал их и пограничников сам, но не передал с ними Баграмяну никаких распоряжений. (Заметим, что и в этом случае Кирпонос избавился от самых боевых подразделений, в данном случае — пограничников.)
«Возвратился один из командиров оперативного отдела, посланный для связи со штабом фронта. Он принес неожиданную новость: никто за нами не следует. Ему встретились бойцы, прорвавшиеся сквозь вражеский заслон из Городище. Они в один голос заявляют, что никого из наших там не осталось, все машины ушли на запад. Ничего не могу понять. Но нам приказано двигаться на Сенчу, и мы пойдем туда. Возможно, штаб фронта следует туда другой дорогой. Миновать Сенчу он не может: там мост через Сулу. На этой каверзной речке с широкой заболоченной поймой мосты только в Сенче и Лохвице. Но соваться в Лохвицу безумие — такой крупный населенный пункт наверняка забит вражескими войсками».
Последнего предложения Баграмяну писать не следовало, получается, что ему, да и остальным, было с самого начала понятно, что все свои наличные силы немцы держат на магистрали Пирятин — Ромны, то есть у Чернух и Лохвицы. Тогда, как понять, что Кирпонос и его генералы упорно направляли колонну штаба фронта именно в эти пункты?
Баграмян продолжает: «Перед рассветом наш отряд с ходу ворвался в Сенчу в западной части села. Немцев там не было. Но стоило нам приблизиться к мосту, как с того берега ударил ураганный пулеметный и артиллерийско-минометный огонь. Пришлось залечь. Советуюсь с Алексеевым и Рогатиным. Решаем атаковать. Надо захватить переправу и все село и удерживать их до прихода колонны штаба фронта. Огонь не стихает, но бойцы по моей команде поднимаются, вбегают на мост. В это время показались немецкие танки. Стреляя из пушек и пулеметов, они устремились на наш берег. А у нас не было даже бутылок с горючей смесью. Пришлось оставить село. Стало ясно, что нам его не взять. Попытаемся обойти.
Разбиваю отряд на две части. Генерал Алексеев повел свою группу на север, а я — на юг, к небольшому селу Лучка. Обе группы подготовят подручные средства для переправы и до утра будут ждать подхода колонны штаба.
Перед рассветом, потеряв всякую надежду на встречу со штабом фронта, мы переплыли на лодках реку. Местный житель провел нас по путаным и топким тропам через заболоченную пойму. Благополучно пересекли шоссе и укрылись в копнах пшеницы. Я послал в разведку молодого разворотливого лейтенанта Дорохова. Он вернулся радостный:
— Товарищ генерал! Здесь поблизости совхоз. Там ни одного немца. Жители приглашают нас».
Тут Баграмян, что называется, «вешает лапшу на уши». От Псковцев до Сенчи 9 км — даже ночью и в колонне полчаса езды. А у него получается, что они в один и тот же час («перед рассветом») и в пустую Сенчу «ворвались», и бой вели, и разделились, и у местных жителей лодки нашли, и переправились. Поскольку наверняка переправлялись через Сулу они еще по темну, то, значит, наткнулись они на немцев за мостом едва заполночь (восход солнца около 7.00). Какие танки ночью? Из них и днем плохо видно, а ночью без приборов ночного видения они вообще слепые! А поскольку немцев было так мало, что они не могли занять предмостное укрепление (тет де пон), которым в данном случае была западная часть Сенчи, то Баграмяну неудобно объяснять, почему же они все же не взяли мост с боя и не переправили по нему свою технику и тяжелое оружие. Ведь переправляясь через Сулу на лодках, они все это бросили немцам, а сами за Сулой пошли пешком.
Тем не менее в итоге отряд Баграмяна в ночь на 20 сентября, с боем форсировав две реки и часов 5–6 ожидая Кирпоноса, к утру проделал на машинах и пешком путь примерно в 30 км. На следующий вечер и ночь, форсировав реку Хорол, они вышли к реке Псел недалеко от города Гадяч, встретившись с войсками тыла своего фронта и преодолев только по прямой 36 км, а реально, наверное, все 50, что, тем не менее, для пехоты не является таким уж большим достижением.
Позорный конец
А сколько же в ночь на 20 сентября проехала колонна, возглавляемая Кирпоносом? Вас, наверное, уже не удивит, что якобы «прорываясь к своим», колонна штаба Юго-Западного фронта за целую ночь (почти 12 часов), безо всяких боевых контактов с немцами, проехала целых 11 км, сильно устала и остановилась отдохнуть на целый день у хутора Дрюковщина, не доехав не то, что до Сенчи и Сулы, а даже до свободных от немцев Псковцев. Понимаете, по-другому это расценить нельзя — Кирпонос ни к каким «своим» выходить не собирался: он сидел в Вороньках и нагло ждал, пока его обнаружат достаточно крупные силы немцев и перебьют тех, кто оставался с ним, чтобы лично он мог сдаться в плен. Ведь если рота НКВД выходила к своим, то она за ночь пешком и по бездорожью делала 50 км, а этот полководец на автомобилях и по дорогам — 11. Потому Кирпонос и не посылал связных к Баграмяну, что ожидал, когда тот от него уйдет и уведет с собой энкавэдистов и пограничников, и уведет для того, чтобы последний бой штаба фронта не принес больших потерь.
Но дадим слово Баграмяну: «Позднее, когда мы встретились с моим заместителем подполковником И.С. Глебовым и другими товарищами по штабу фронта, стали известны печальные подробности. Я прежде всего спросил Глебова, почему колонна штаба фронта замешкалась в Городищах и не последовала за нашим отрядом. Глебов удивленно посмотрел на меня:
— А разве генерал Кирпонос не предупредил вас? Ведь он же рассчитывал демонстративной атакой вашего отряда в направлении Сенчи лишь отвлечь внимание противника. Колонна тем временем должна была двинуться на север и форсировать Многу у деревни Вороньки…
(Так вот в чем дело… Нет, я не мог обижаться на Кирпоноса за то, что он скрыл от меня свой замысел. Это право командующего — не раскрывать перед подчиненным всех карт, тем более когда тому поручается демонстративная атака, — пусть старается изо всех сил, как если бы действовал на направлении главного удара.)»
Понимаете, даже если не смотреть на карту, то эти слова Баграмяна не убеждают: ну какого черта Кирпоносу надо было возвращаться опять на запад и искать мост у занятых немцами Чернух, если мост уже взят и дорога на восток открыта? А если посмотреть на карту, то это вообще выглядит идиотизмом: ведь колонна Кирпоноса проехала в 20 метрах от уже свободного моста только ради того, чтобы сделать крюк, проехать лишние 4 км с неизвестной перспективой (а вдруг в Вороньках были бы немцы?), и все для того, чтобы доехать до развилки дорог, до которой от свободного моста в Городище было всего 5 км.
Давайте закончим цитирование Баграмяна вот такими фактическими сведениям: «Далее Глебов рассказал, что начало было удачным. Скрытно прошли вдоль правого берега Многи, захватили Вороньки и переправились через реку. На рассвете 20 сентября оказались у хутора Дрюковщина — километрах в пятнадцати юго-западнее Лохвицы. Здесь, в роще Шумейково, остановились на дневку.
В колонне штаба фронта насчитывалось более тысячи человек, из них 800 офицеров. С ними по-прежнему находились генерал-полковник М.П. Кирпонос, члены Военного совета фронта М.А. Бурмистенко, дивизионный комиссар Е.П. Рыков, генерал-майоры В.И. Тупиков, Д.М. Добыкин, А.И. Данилов, В.В. Потапов, члены Военного совета этой армии дивизионный комиссар М.С. Никишев, бригадный комиссар Д.С. Писаревский, начальник ветслужбы А.М. Пенионжко и другие товарищи. С колонной следовали 6 бронемашин, 2 противотанковых орудия и 5 счетверенных зенитных пулеметных установок.
Рощу рассекал овраг. Транспорт и люди рассредоточились по его кромке. Боевые машины заняли позиции на опушке. К сожалению, по-прежнему давала себя знать недостаточная организованность отряда. Оборону заняла лишь охрана Военного совета фронта, которую возглавлял подполковник Глебов, и охрана штаба 5-й армии во главе с майором Владимирским. Многие офицеры разбрелись по хатам хутора, чтобы умыться, раздобыть продуктов и немного отдохнуть».
Итак, из 3 тысяч человек к вечеру 19 сентября, к утру 20-го без всяких боев у Кирпоноса осталась тысяча, и это из примерно 15 тысяч, выведенных им из Пирятина в ночь на 18 сентября. Добился чего хотел, но не полностью — с ним все же оставались бойцы и командиры, которые собирались исполнить свой долг до конца. Поэтому когда к обеду 20 сентября немцы все же собрали достаточно сил, то часть солдат и командиров, оставшихся с Кирпоносом, открыла по немцам огонь, а те, само собой, подвезли артиллерию и начали перепахивать рощу снарядами, уничтожая и храбрецов, и трусов. Вот поэтому историкам до сих пор и не ясно, что же на самом деле произошло с Кирпоносом и Бурмистенко — действительно они погибли от осколков или их все же пристрелили солдаты НКВД, все еще остававшиеся при штабе и понявшие в чем дело?