[1778]. Елюй Чуцай протестовал против этого решения и в конце концов настоял, чтобы в каждый удел были назначены государственные чиновники «даругачи», ограничивавшие права князя. Согласно «Юань ши» даругачи проводили переписи, собирали налоги, доставляли их в столицу, проводили рекрутский набор, отвечали за работу почтовых станций[1779]. Часть налогов, собираемых даругачами, шла владельцу удела, а другая часть – великому хану. Д. Островский обращает внимание на то обстоятельство, что в Китае издавна существовала дуальная система управления: провинцией управляли два губернатора, гражданский и военный. В этой системе, полагает Д. Островский, должность даругачи соответствовали должности гражданского губернатора[1780]. Хотя в двоевластии князей и даругачи просматривается желание Елюй Чуцая приблизить новую администрацию к традиционным китайским формам, князья, владельцы уделов, играли, конечно, более важную роль, чем прежние военные губернаторы. Монгольский термин «даругачи» происходит от корня «давить», и, как доказывает И. Вазари, он является калькой тюркского термина «баскак». Система баскаков ранее существовала в киданьском государстве Западное Ляо (напомним, что Елюй Чуцай был киданем царского рода) и функционально даругачи и баскаки ничем не отличались друг от друга. В государстве киданей существовало две системы управления: в одном случае гурхан управлял через наместников, в другом случае он приставлял к местным князьям своих баскаков. Именно такой порядок и был установлен в Китае, позднее он был распространен на всю империю[1781].
Елюй Чуцай потерпел еще одну неудачу в попытке сохранения китайской традиции, когда Угэдэй приказал ввести налоговые откупа. Откупа были распространены в мусульманском мире, и они были введены по настоянию монгольской знати, сотрудничавшей с мусульманскими купцами. Пользуясь покровительством знати, откупщики злоупотребляли своими полномочиями: завышали ставки налогов, предоставляли неплательщикам деньги в долг под кабальные проценты, а потом обращали должников в рабов[1782].
Следует обратить внимание, что новое общество, возникшее в результате монгольского завоевания Китая, имело особую социальную структуру. Это общество состояло из двух основных сословий. Завоеватели составляли господствующее военное сословие, они жили в монгольской степи или в размещенных в Китае военных поселениях. Воины-монголы получали долю добычи, рабов из числа пленных, и (по-видимому, нерегулярные) денежные и продуктовые выдачи; казна снабжала их оружием, а в случае необходимости – лошадьми. Характерно, что поместий с крестьянами ни рядовые воины, ни младшие офицеры не имели; уделы имелись только у высшей знати. Более того, воины-завоеватели платили налоги и подчинялись жесткой военной дисциплине, столь несвойственной тюркам, владевшим иктами[1783].
Китайцы составляли приниженное сословие, им запрещалось держать лошадей и иметь оружие – конфискации подлежали даже плети и батоги с железными наконечниками. Любой монгол мог безнаказанно избить китайца; китайцу, поднявшему руку на монгола, грозила смерть. Любой военный или чиновник, едущий по делам службы, мог требовать у местных жителей предоставления помещения для своей свиты, а также пищу и корм для лошадей. Такие требования со стороны воинов-монголов обычно сопровождались вымогательствами, грабежами и насилием. Постойная повинность была одним из наиболее ярких воплощений права воинов-завоевателей творить произвол над побежденными народами[1784].
На особом положении находились ремесленники. Монголы высоко ценили ремесло и зачастую, истребляя население завоеванных городов, щадили только ремесленников. Пленных ремесленников отправляли в большие государственные мастерские, где они содержались на положении рабов[1785].
Специфическим институтом нового общества была «орду» в узком смысле этого слова: двор хана, его приближенные и всегда находящаяся при хане 10-тысячная гвардия кешектенов. Отборная тысяча кешектенов называлась «баатуры». Гвардейцы набирались преимущественно из детей знати, они находились на полном обеспечении казны и из их числа набирали чиновников в аппарат управления[1786]. Другим специфически монгольским элементом новых общественных отношений были так называемые «дарханы» (тюркс. «тарханы») – освобождения от податей, жалуемые ханом тому или иному лицу (а так же и сами эти лица). Освобождения такого рода и соответствующие грамоты давали, в частности, духовным лицам и церковным организациям. Как отмечал Х. Шурманн, тарханные грамоты во всех улусах империи писались по одному формуляру, копирующему исходную монгольскую форму. Поэтому грамоты такого типа служат своеобразным маркером, указывающим на границы распространения тарханной практики. Тарханные грамоты перечисляют налоги, от которых освобождалось жалуемое лицо, и являются ценными источниками при идентификации одинаковых налогов, для обозначения которых применялись различные термины[1787].
Таким образом, социально-политическое устройство новой Монгольской империи было результатом достаточно сложного социального синтеза; в этом синтезе преобладали китайские компоненты, но существенную роль играли также традиции монголов, киданей и мусульман.
11.3. ИРАН ПОД ВЛАСТЬЮ МОНГОЛОВ
Катастрофа, вызванная монгольским нашествием, своими масштабами превзошла все катаклизмы, которые было суждено пережить человечеству до тех пор. «Сомнения нет, – писал Хамдаллах Казвини, – что разруха и всеобщая резня, бывшие при появлении монгольской державы, таковы, что если бы и за тысячу лет [после этого] никакого другого бедствия не случилось, их все равно не исправить, и мир не вернется к тому первоначальному состоянию, какое было прежде этого события»[1788]. Действительно, по оценкам специалистов, экономика Ирана смогла достичь домонгольского уровня лишь в ХХ в.[1789].
В отличие от других кочевников монголы практиковали целенаправленное и планомерное истребление мирного населения. После овладения городами осуществлялась «всеобщая резня»: горожан выгоняли в поле, небольшую часть, ремесленников и красивых женщин, отводили в сторону, остальных вязали веревками и делили между воинами; затем воины заставляли пленников встать на колени и рубили им головы. Специальная стража следила, чтобы никто не избежал расправы. Писцы проводили подсчет срубленных голов, к примеру после взятия Мерва такой подсчет продолжался 13 дней и дал цифру в 1300 тыс. убитых. Во время нашествия за стенами больших городов укрывалось население целых областей, поэтому количество жертв часто бывало огромным. В Герате было вырезано 1600 тыс. человек, в Балхе – 200 тыс., в Багдаде – 800 тыс., в Нишапуре погибло 1747 тыс. одних мужчин, без учета женщин и детей[1790]. Везир Хулагу-хана Джувейни свидетельствовал, что «где было народу сто тысяч, не осталось, без преувеличения, и сотни душ, и подтверждением сего утверждения может служить судьба многих городов, о каждом из которых сказано в должном месте»[1791]. По словам Рашид ад-дина, после нашествия обрабатывалась лишь десятая часть всей пашни[1792]. Археологическое обследование области Дайялы свидетельствует, что население по сравнению с периодом до нашествия сократилось в 6-7 раз, а по сравнению с началом IX в. – в 15 раз[1793].
Социально-экономическое развитие после завоевания определялось процессом социального синтеза. И. П. Петрушевский в работе, посвященной монгольскому периоду истории Ирана[1794], описывает этот процесс в духе теории Ибн Халдуна: социальный синтез проходит в борьбе двух политических группировок; одна из них – это кочевая знать, отстаивающая степные традиции. Кочевая знать стремиться к неограниченной хищнической эксплуатации покоренного населения, она выступает как носитель тенденций феодальной раздробленности и анархии. Другая политическая группировка – это местная бюрократия, которая побуждает ханов к перениманию местных государственных традиций. Ханы и бюрократия стремятся к утверждению централизованной авторитарной монархии, к введению упорядоченной системы налогов и к восстановлению экономики[1795].
Завоеватель Ирана Хулагу-хан и его сын Абака-хан (1265-1282 гг.) придерживались кочевых традиций, в их правление кочевники полновластно господствовали над покоренным населением. Монгольские царевичи, нойоны и эмиры получали от хана в уделы («улусы») обширные территории; ханские уполномоченные, баскаки, собирали налоги с этих уделов и передавали их владельцам. Однако характерно, что основная часть земель оставалась в собственности государства, и налоги с этих земель собирались непосредственно в государственную казну. Монгольские ханы долгое время воздерживались от выделения воинам владений-икт; рядовые монголы вели привычную им жизнь кочевников, лишь иногда они получали небольшие выдачи из казны[1796].
После завоевания в Иран и Ирак переселились многочисленные монгольские и тюркские племена, которые занимали плодородные земли под свои кочевья. Кочевники признавали лишь право сильного, они не делали разницы между покоренными и непокорными народами и грабили всех подряд. При перекочевках огромные отары двигались прямо по крестьянским полям, затаптывая посевы; монголы и тюрки грабили деревни и чинили насилия над крестьянами