[2228] – действительно, для XVIII в. имеются многочисленные свидетельства об отходничестве и о массовом бегстве крестьян в города. Об этом говорят мемуары европейских дипломатов и коммерсантов, а также и донесения русских посланников. В реляциях разных лет повторяются сообщения о том, что Стамбул переполнен «гулящими людьми» из разных областей государства. В 1730, 1740, 1741, 1748, 1759, 1782 гг. упоминаются «наижесточайшие» личные султанские указы о том, чтобы «народ из Константинополя восвояси отослать»[2229]. Крестьяне были формально прикреплены к месту жительства, и власти должны были возвращать их назад (если с момента ухода не прошло 10 лет), однако ввиду отсутствия сыска беглых реально возвращали немногих. Кроме того, большая часть крестьян занималась отходничеством с позволения своих аянов. Так, например, в 1730 г. в Стамбуле находилось 12 тыс. албанских отходников. Отходники и многие беглецы жили в городах без семей, и во всех городах существовали кварталы холостяков, которые блокировались на ночь полицией[2230].
В результате притока мигрантов из деревни в города на протяжении XVIII в. население городов значительно возросло. Население Стамбула превысило уровень времен Сжатия XVI в. и достигло 600 тыс. жителей; в Эдирне проживало около 100 тыс., в Салониках – 60-70 тыс., в Измире – 65-100 тыс., Бурсе – 60 тыс.; Шкодер в Албании вырос с 30 тыс. в 1739 г. до 60 тыс. в 1793 г. Сравнительно большие размеры имели болгарские города: в Софии проживало около 70 тыс., в Пловдиве – 50 тыс. человек[2231].
Переселенцы из деревни пытались заработать на жизнь ремеслом. Подсчеты М. Генча позволяют утверждать, что в важнейших промышленных центрах Балкан и Малой Азии объем ремесленного производства в 1720-1775 гг. вырос примерно вдвое. Особенно быстро росло производство тканей в болгарских городах: с 1730-х по 1780-е гг. оно увеличилось в три раза[2232]. Поскольку перераспределение ресурсов привело к обогащению новой элиты, то элита диктовала спрос, и среди ремесел особое развитие получило производство предметов роскоши; в Стамбуле, например, насчитывалось 28 цехов ювелиров[2233]. Значительная часть ресурсов элиты расходовалась на импорт предметов роскоши, прежде всего из Индии и Персии; этот импорт приводил к сокращению доходов турецких ремесленников[2234].
Рост населения привел к росту хлебных цен и падению реальной заработной платы. По сравнению с уровнем начала столетия в Стамбуле цена на пшеницу в 1750-х гг. увеличилась примерно вдвое, а дневная плата в зерновом эквиваленте упала почти вдвое[2235]. Наплыв крестьян в города и падение уровня жизни вызвали реакцию ремесленников-цеховиков. Цехи-эснафы затрудняли доступ новичков в свою среду, ограничивали число мастеров, увеличивали сроки стажировки и повышали размеры вступительных взносов[2236].
Рост населения (и налогов) способствовал увеличению доходов правительства. В 1750-х гг. доходы казны составляли около 10 млн дукатов (в 1560-х гг., по оценке, они составляли 8 млн дукатов, а в 1650-х гг. – только 3 млн)[2237]. Система маликяне позволяла увеличивать доходы казны, при этом в обмен на увеличение авансов правительство закрывало глаза на произвольные поборы владельцев маликяне, по оценке Й. Чезара, правительство получало около половины того, что собирали откупщики[2238]. В целом введение системы маликяне означало резкое перераспределение ресурсов за счет народа в пользу государства и нового слоя элиты, состоявшего из откупщиков. Перераспределение ресурсов привело к быстрому обогащению откупщиков-аянов; некоторые их них резко увеличили размеры своих откупов и претендовали на должности в руководстве провинций. В 1726 г. нотабли провинциальных городов стали выбирать главного аяна («баш аян»), который получил важные полномочия, в том числе в сфере сбора налогов[2239].
В деревне рост населения повсеместно сопровождался разорением крестьян и ростом чифтликов. В Албании рента возросла с 1/8 до 1/3 урожая[2240]. В горных районах здесь продовольствия не хватало и на полгода. Во многих местностях крестьяне пытались заработать на жизнь ремеслом; многие уезжали, и в Салониках в 1770-х гг. проживало 4 тыс. албанских ремесленников. Важным «промыслом» было военное наемничество, наемники-албанцы служили в Египте, Алжире, Сирии, албанские полки были в армиях Венеции и Неаполя[2241]. В Боснии крестьяне-арендаторы получали не больше половины урожая, и даже дома, в которых они жили, принадлежали аянам. Многие крестьяне бежали из Боснии в Далмацию и Сербию. Наиболее тяжелое положение сложилось в Греции: здесь рента достигала 2/3 урожая, крестьяне находились в долговой кабале у сипахи и аянов, ростовщики требовали 2% в месяц. Греческие крестьяне искали выход в контрабанде или пиратстве; в деревнях развивалось ремесло: в некоторых местах ремеслом занимались 2/3 жителей. Нищета доходила до того, что крестьянские женщины весной отправлялась на поиски съедобных диких трав. 50-е гг. XVIII в. были отмечены крестьянскими восстаниями в Греции и Боснии. В 70-е гг. восстание в Греции вспыхнуло вновь, ожесточенная партизанская война привела к гибели значительной части населения Мореи[2242].
Хроническое недоедание способствовало распространению эпидемий. Специалисты насчитали в XVIII в. в Стамбуле 68 лет чумы, в Западной Анатолии – 57, в Албании – 42, в Боснии – 41, в Болгарии – 18 лет. Большие эпидемии отмечались в Стамбуле в 1705, 1726,
1751, 1770 гг., в Салониках – в 1713, 1741, 1762, 1781 гг.[2243].
Нищета и разорение крестьянства, как и в XVI в., породили массовое движение разбойников-левендов. Под предлогом защиты от разбойников паши и бейлербеи стали увеличивать численность своих военных отрядов; наемную охрану – с разрешения правительства – завели и крупные аяны. Чтобы содержать наемников, требовались деньги; вооруженные отряды аянов разъезжали по деревням и под разными предлогами заставляли крестьян отдавать деньги и продовольствие[2244]. В середине XVIII в. из всех провинций империи поступало множество жалоб на злоупотребления провинциальных аянов, нередко выступавших в роли ага и мютесселимов (помощников пашей); в некоторых нахиях (уездах) против них поднимались восстания. В 1750-х гг. жители Белградского пашалыка жаловались султану, что местные аяны обложили незаконными налогами все население пашалыка, что вызвало массовое бегство крестьян в Австрию[2245]. Русский резидент А. М. Обресков писал в 1758 г., что «провинции разорились, за умалением земледельцев, которые от несносных налогов пашинских и прочих начальников разбежались по городам»[2246]. Французский ученый Гийом-Франсуа Оливье оставил описание Османской империи, относящееся, правда, к несколько более позднему времени, к 1790-м гг., и повествующее о достаточно давно сложившейся практике. Оливье писал: «Очень часто аги злоупотребляют своим влияние и богатством, а главное, своей полицейской властью… С палкой в руках они принуждают земледельцев работать даром в их поместьях… берут на откуп налог харадж с большой выгодой для себя. Жители сел… бросают свои земли, которые их не могут прокормить. Они уходят в большие города…»[2247].
С 60-х гг. XVIII в. на крестьянскую ренту стали претендовать и янычары. К этому времени янычары превратились в своевольное военное сословие, добившееся права передавать свои привилегии по наследству: в XVIII столетии янычарами (на законном основании) могли становиться только дети янычар[2248]. Большинство янычарских командиров и некоторые рядовые стали принимать участие в откупах и конкурировать с аянами. В некоторых случаях они силой захватывали должности главных аянов и откупа. Особое положение сложилось в пограничной Сербии, где стоял мощный янычарский гарнизон и янычары установили свою, почти независимую от центра, власть. Янычарские командиры прогнали многих сипахи (или стали их «совладельцами»), поделили между собой деревни и создали чифтлики[2249].
С 1760-х гг. начинается открытая борьба между аянами, янычарами и центральными властями за распределение ресурсов. Должности главных аянов, а затем и пашей узурпируются разбогатевшими на откупах местными кланами. В провинциях появились династии владетелей, которых называли «аянами» или «деребеями» и которые содержали собственные войска; измирский аян Хаджи Мустафа Караосманоглу имел 8 тыс. наемных солдат. Эти правители постепенно выходят из подчинения центральной власти, задерживают отправку в казну причитающейся ей доли налогов и проявляют сепаратистские устремления[2250]. Процесс государственного распада начался раньше всего в Албании, где уже в середине XVIII в. разгорелась междоусобная война местных кланов, стремившихся захватить должности пашей и присвоить государственные земли и доходы. В результате этой войны на месте прежних санджаков образовались наследственные владения пашей – пашалыки, границы которых не совпадали с прежним административным делением и постоянно менялись