Как отмечалось выше, развитие системы маликяне в значительной степени было обусловлено финансовым кризисом, вызванным поражениями в войнах с европейскими державами, т. е. в конечном счете действием военно-технического фактора. Воздействие этого фактора постепенно усиливалось и побуждало правительство к реформам. Однако монархия была слаба и не обладала должной энергией для реформ, султаны проводили большую часть времени в серале, делами дворца руководили евнухи. Кызыларагасы («начальник девушек») Бешир был в течение тридцати лет самым влиятельным лицом при дворе; говорили, что он смещает и назначает везиров[2252]. В этих условиях предпринятые везиром Ибрагимом-пашой (1718-1730 гг.) попытки модернизации имели в основном внешний, косметический характер. После возвращения отправленного им во Францию «великого посольства» в империи начался «период тюльпанов»: сановники строили дворцы во французском стиле и устраивали ассамблеи в тюльпановых садах. Ибрагим-паша содействовал основанию первой турецкой типографии, но проекты военной реформы не пошли дальше обсуждения. Артиллерийская школа, созданная в 1735 г. французом графом Бонневалем, через двенадцать лет была закрыта по настоянию янычар и улемов. Янычары понимали, что появление регулярной армии означает для них утрату элитарных привилегий, и выступали против новшеств, заимствуемых у неверных. Против новшеств, в защиту традиций, выступало и мусульманское духовенство, приобретавшее все большее влияние по мере ослабления султанской власти. При этом блокировались не только организационные реформы, но и техническое перевооружение армии. Ружья турецкой пехоты оставались такими же, как в XVII в.: они отличались тяжелым весом, медленным заряжанием, отсутствием штыков и необходимостью применения подсошек. Пушки были очень тяжелыми, часто не имели колесных лафетов и не могли маневрировать на поле боя[2253].
Война с Россией (1768-1774 гг) показала, что старая военная организация находится в состоянии полного распада. Тимарная система окончательно разложилась: в то время как по спискам числилось 135 тыс. всадников, на деле в войско прибыло лишь 20 тыс. сипахи. Аналогично обстояло дело и с янычарами: их числилось 75 тыс., но в военных действиях участвовало только 18 тыс.[2254]. Правительству оставалось комплектовать войска за счет найма, но для этого требовались большие деньги. Отсутствие денег заставило центральную власть признать свою неспособность защищать страну и обратиться за помощью к аянам. В 1772-1774 гг. по специальной разверстке примерно 300 аянов Румелии и Анатолии послали на дунайский фронт 90 тыс. нанятых ими солдат[2255].
Поражение в войне нанесло новый удар авторитету монархии и вызвало новый финансовый кризис. Ввиду недостатка средств правительство было вынуждено уменьшать серебряное содержание монеты; османский пиастр (куруш) в 1768 г. стоил 5 франков, в 1775 г. – 3 франка, в 1789 г. – 2,5 франка[2256]. В 1776 г. доходы центральной казны составляли 44,3 млн курушей, или 12,5 млн дукатов[2257], однако ввиду роста цен реальные доходы были меньше, чем в середине столетия. Пытаясь хотя бы отчасти решить финансовую проблему и ослабить свою зависимость от владельцев маликяне, правительство в 1775 г. ввело в дополнение и отчасти взамен маликяне систему «эсхам». Некоторые вакантные откупа стали делить на множество частей, чтобы привлечь владельцев средних капиталов; при этом в отличие от маликяне управление откупом оставалось в руках государства, и оно само собирало налоги, выплачивая заплатившим аванс откупщикам установленную долю. Фактически это была форма (запрещенного исламом) кредита. За 1775–1793 гг. государство получило по «эсхам» 22 млн курушей, уплатив откупщикам 29 млн, т. е. убытки (плата за кредит) составили 7 млн[2258]. Такого рода меры, конечно, не могли спасти государство от финансового кризиса.
Наиболее важным было то обстоятельство, что после войны 1768-1774 гг. финансовый кризис стал перерастать в кризис управляемости. Во время войны аяны, владельцы маликяне, были обязаны выставлять войска и фактически превратились в военных вассалов султана, отличающихся, однако, от сипахи тем, что они имели по отношению к населению своих владений гораздо большие права. Соответственно, аяны обладали гораздо большей силой и были более независимы по отношению к правительству. Эта относительная независимость очень быстро привела к тому, что между аянами начались частные войны, подобные войнам феодальной эпохи. Ф. Мутачиева датирует этот переломный момент 1779 г, когда в Анатолии (вслед за Албанией) началась война между крупнейшими аянами[2259].
Феодализация сопровождалась дальнейшим ослаблением султанской власти. Французский посол Шуазель-Гуфье писал в 1786 г.: «Здесь не так, как во Франции, где король является единоличным господином, необходимо уговорить улемов, духовных лиц, министров…»[2260]. В 1786 г. султан Абд ал-Хамид I попытался усмирить аянов и издал указ о ликвидации должности баш-аяна. Указ гласил: «Во всех городах и казах появилось по 2-3 аяна, которые нарушают законы, самовольно вносят изменения в тевзи дефтерли (налоговые ведомости. – С. Н.), облагают население незаконными налогами, грабят и притесняют бедную райю и ради своих корыстных интересов опустошают страну… Люди случайные, занявшие должность аяна при помощи взяток и подарков, начали захватывать административное управление в провинции. Исходя из этого, мы решили упразднить впредь должность аяна повсюду в империи, а функции аяна передать городским старейшинам-кетхуда… Отныне запрещено произносить даже слово “аян”…»[2261]. Указ был проигнорирован провинциальными властями и лишь показал бессилие султанской власти.
Начавшаяся в 1787 г. война с Россией и Австрией нанесла новый удар по авторитету монархии. Так же как и во время предыдущей войны, правительство было вынуждено обратиться за помощью к аянам, и они послали на фронт свои отряды. Как и в предыдущем случае, это необученное и недисциплинированное воинство было без труда разгромлено противниками. Но на этот раз войско не пожелало разойтись по окончании войны; отряды наемников, которым не уплатили деньги, превратились в разбойников, кирждалиев, и стали грабить балканские провинции. Таким образом, отчасти повторялся сценарий джелалийского бунта 1596 г.: кирждалии, так же как и джелали, в значительной степени происходили из Восточной Анатолии, и среди них было много кочевников, которые всегда были не прочь пограбить земледельческое – и тем более христианское – население. Но истинные мотивы выступления кирждалиев прояснились позже: когда в 1802-1803 гг. правительство вступило в переговоры с кирджалиями, они потребовали землю для поселения – и получили ее[2262]. Таким образом, это был бунт анатолийских безземельных крестьян, волею случая оказавшихся на Балканах и получивших оружие; все, что им было нужно – это земля.
Войны 1768-1774 и 1787–1791 гг. вызвали еще одно – и более крупное – массовое движение. Во время войн многие доведенные до отчаяния жестокой эксплуатацией балканские крестьяне пытались бежать за Дунай, причем не только из пограничных областей, но и из Македонии, где было распространено закабаление крестьян на чифтликах[2263]. Эти миграции приобрели массовый характер, особенно в Сербии, где, как отмечалось выше, почти бесконтрольно правили янычары. В 1787-1791 гг. Сербия лишилась, по некоторым подсчетам, двух пятых своего населения, причем эти охваченные ненавистью к угнетателям беглецы вступали в австрийскую армию и воевали против турок[2264]. Правительство сразу же оценило опасность положения, при котором собственное население переходит к врагу. «Народ изнемогает под бременем налогов… – писал Селиму III кадиаскер Татарджик Абдулла. – Народу приходится волей-неволей бросать дома и родные земли; множество местечек и сел совсем разрушены и остались без жителей. Многие бежали за границу. Если так будет продолжаться – империя погибнет»[2265]. После окончания войны Порта предприняла попытку восстановить контроль над Сербией, она обещала удалить янычар и освободить население от налогов на три года; в дальнейшем правительство предполагало ликвидировать откупную систему и ограничиться небольшим налогом. Однако белградские янычары отказались повиноваться правительству и примкнули к мятежным аянам, которые к тому времени уже развязали внутреннюю войну[2266].
Сигналом к внутренней войне стало начало радикальных реформ Селима III. Поражения османской армии в конце концов вынудили монархию взяться за трансформацию структуры по западному образцу. Это был неизбежный результат действия военно-технического фактора, который, таким образом, вновь вмешался в процессы демографического цикла. Реформы, начатые в 1793 г, получили общее название «низам-и-джедид», «новая система», их главной задачей было создание по-европейски обученной регулярной армии. Эта главная задача (в соответствии с теорией военной революции) подразумевала масштабное перераспределение ресурсов в пользу государства. Для новой армии требовались большие средства, и султан распорядился о введении ряда новых (в основном, косвенных) налогов. Однако этих налогов было недостаточно, требовалась радикальная финансовая реформа, подразумевавшая уничтожение системы маликяне и мобилизацию в казну тех средств, которые доставались откупщикам. Эту задачу предлагалось решать постепенно: было указано, что по смерти их владельца маликяне (за исключением мелких) будут упраздняться, и государство само будет собирать налоги. Старое османское войско тоже подлежало постепенному упразднению: часть тимаров была конфискована под предлогом невыполнения сипахи своих обязанностей, другая часть постепенно переводилась в маликяне. Намечалось также сократить численность корпуса янычар, их жалование уменьшалось