Окончание павликианской войны совпало по времени с распадом халифата и прекращением вторжений с Востока. Во второй половине IX в. внутренняя и внешняя обстановка стабилизируется и отмечаются все более явные признаки восстановления экономики. Для некоторых районов, в частности для западной Македонии и Фессалии, имеются палеологические данные, которые говорят о вырубке лесов и расширении пашен[1498]. Данные о монетном обращении указывают на постепенное восстановление городов и торговли (рис. 16-18). Возобновилось каменное строительство; хроника, описывающая правление Василия I (867-886 гг.), перечисляет десятки построенных или восстановленных церквей, дворцов и крупных сооружений. Признаком значительного роста населения Константинополя было восстановление системы цистерн, сберегавших воду для жителей столицы[1499]. Из сохранившихся поныне константинопольских церквей к VIII – первой половине IX вв. принадлежит только одна церковь, а ко второй половине IX в. – четыре церкви. Отмечается также восстановление столичного ремесла, но в провинциях этот процесс начался позже, в X столетии[1500]. Рост населения привел к росту цен на хлеб, цена на пшеницу в Константинополе при Василии I возросла до 1/12 номисмы за модий[1501].
Вместе с восстановлением экономики с середины IX в. появляется и растет крупное землевладение[1502]. Фемные командиры захватывали в походах рабов и добычу; обогатившись, они создавали поместья на свободной земле, которая имелась в промежутках между землями общин. С другой стороны, некоторые богатые крестьяне, имевшие боевого коня и доспехи, также становились командирами подразделений, таким образом, крупное землевладение было в существенной степени связано с военным командованием, и новая фемная элита была военно-землевладельческой, ее обобщенный образ отразился в слове «динаты» – «сильные». Поместья новой знати быстро росли, и в начале X в. появились знатные роды, такие как роды Фок и Малеинов, владевшие обширными землями, населенными тысячами зависимых людей, рабов, арендаторов и батраков[1503].
Вместе с тем конец IX и начало Х вв. стало временем восстановления этатистских традиций, прежде всего это сказалось в возрождении римско-греческой бюрократической школы; была воскрешена табель о рангах, и до мельчайших деталей разработана бюрократическая иерархия. Обязанности чиновников были детально расписаны; существовала служба специальных ревизоров, и, например, за злоупотребления в сборе налогов сборщику грозила смертная казнь. Повышения производились только по строгим правилам; вновь возродился синклит – наследник римского сената, превратившийся в собрание высших чиновников и церковных иерархов[1504]. Таким образом, произошла консолидация бюрократии, хранившей этатистские традиции Римской империи. В отличие от «динатов» бюрократия генетически не была связана с крупным землевладением (кланы землевладельцев-чиновников появились лишь в XII в.); поскольку чиновники часто сменялись, бюрократия обладала относительно большой вертикальной мобильностью[1505]. В формировании административной системы превалировал принцип выдвижения по заслугам; трактат «Тактика Льва» (начало X в.) утверждал, что благородство человека определяется не его происхождением, а его собственными заслугами и добродетелью[1506]. В X в. этатистская бюрократия и фемная знать стали двумя конкурирующими группами элиты, боровшимися за власть и распределение доходов.
Возрождение этатистской монархии означало возрождение православного самодержавия. Церковь и государство снова слились в одно целое; общество мыслилось как православная община, объединенная принципами христианской справедливости и отеческой властью императора. Подданные империи официально были равны перед законом, а императоры считали своим долгом чтить и исполнять законы[1507]. «Император представляет собой воплощение законности и общее благо для всех подданных», – говорит законодательный сборник «Эпанагога»[1508]. Власть императора считалась божественной, ритуал помазания делал его уполномоченным Господа, между тронами императора и императрицы стоял трон Христа, на котором лежала Библия. Вся жизнь императора была насыщена многочисленными религиозными обрядами, «отражавшими гармонию и порядок, созданные творцом»[1509].
Теоретически византийская этатистская монархия обладала верховной собственностью на землю, государство имело право конфисковать без суда и следствия любой земельный надел[1510]. После подавления мятежей и заговоров производились массовые конфискации земельных владений. Смена царствования сплошь и рядом влекла за собой конфискацию имущества дворцовых чиновников и царских слуг, такие конфискации иногда распространялись на широкий круг чиновничества. Церковное имущество также не было неприкосновенным, и в случае нужды императоры отчуждали церковные ценности[1511]. Но в то же время существовали различные категории земель: коронные земли, собственником которых была императорская семья, государственные земли, бывшие собственностью казны, церковные и частные земли, – и в отношении разных категорий земель государство и крестьяне обладали различными правами. Если в отношении своей земли крестьяне были частными собственниками, то на государственных землях, землях церкви и крупных собственников они выступали в качестве арендаторов. Это проявлялось прежде всего в уровне налогообложения: на своих частных землях крестьяне платили поземельный налог, а на государственных землях – вдвое превосходящую этот налог арендную плату[1512].
Византийский этатизм особенно ярко проявлялся в государственном регулировании ремесла и торговли. Городские ремесленники и торговцы объединялись в корпорации, которые строго контролировались государством, устанавливавшим цены на основные товары и норму прибыли (которая обычно составляла 8,33%). Особенно строго регулировалась хлебная торговля, городской эпарх должен был чуть ли не ежедневно встречаться с торговцами и устанавливать цену хлеба, государство имело большие резервные склады и регулировало цены, закупая или выбрасывая хлеб на рынок. Существовали также большие государственные мастерские по производству оружия, шелковых и шерстяных тканей, предметов роскоши[1513].
Восстановление имперских традиций подразумевало создание мощной армии, однако в этом отношении достижения императоров были скромными. Византийская армия оставалась крестьянским ополчением. В стратиоты кавалерийских фем записывались крестьяне, обладавшие имуществом в 4 литры (288 номисм), что составляло стоимость 6 обычных зевгаратских участков. По подсчетам исследователей, такое земельное владение приносило 15 номисм чистого годового дохода; на эту сумму нельзя было приобрести кольчугу, поэтому стратиоты были легковооруженными всадниками[1514]. Наделы стратиотов были объявлены неотчуждаемыми, они освобождались от некоторых налогов и повинностей. Чтобы облегчить снаряжение стратиотов, им стали выдавать небольшое денежное и натуральное довольствие (опсоний и ситересий). Однако это не решало проблемы содержания воинов; для сравнения можно отметить, что воины-гулямы в халифате до начала X в. получали содержание 48-84 динаров (т. е. номисм) в год[1515]. К тому же стратиотское войско было немногочисленным: «Тактика Льва» свидетельствует, что все фемы Малой Азии могли выставить лишь 30 тыс. воинов, причем обычно войско составляло не больше 5 тыс.[1516].
Внешнеполитическое положение Византии во многом определялось действием военно-технического фактора, влиянием фундаментальных инноваций в военном деле, произошедших в начале Средних веков. Появление стремени придало всадникам большую устойчивость и позволило использовать тяжелое вооружение, тяжелая кавалерия составляла ядро мусульманских и западноевропейских армий. Воздействие военно-технического фактора носило диффузионный характер и проявлялось в том постоянном военном давлении, которое оказывали на Византию мусульмане; это давление заставляло византийское государство перенимать восточную систему вооружения и содержания войск. Содержание мусульманских всадников (тюркских гулямов) обеспечивалось высоким жалованием, которое подразумевало высокие налоги с крестьян. В первой половине X в. императорская гвардия также стала формироваться из наемников, среди которых было много варягов-русов; появились также подразделения гулямов из числа пленных мусульман[1517]. О том, насколько высоко ценили мусульманских воинов в Византии, говорит то, что при Никифоре II Фоке согласившимся служить пленным мусульманам давали стратиотский надел и 16 номисм на обзаведение[1518]. Будучи опытным полководцем, Никифор II понимал, какое психологическое преимущество дает мусульманам обещание пророка, что каждый погибший в бою за веру попадет в рай; он пытался добиться, чтобы погибшим христианам также оказывались мученические почести, но неудачно