Так же как многие кризисы эпохи тяжелой кавалерии, византийский кризис имел «элитный» характер: он был спровоцирован военной элитой; но в условиях Сжатия междоусобицы и вторжения извне сразу же привели к экономической катастрофе.
* * *
Подводя итоги исторического процесса в эпоху после появления стремени, можно констатировать, что первая атака тяжелой кавалерии кочевников на Китай вызвала глобальную катастрофу, за которой последовал почти двухвековой период хаоса, войн и разрухи. В конце концов на севере страны сформировалась сословная монархия с сильной военной элитой из потомков завоевателей-сяньби. Когда в обстановке Сжатия монархия стала перенимать старые китайские (и этатистские) методы управления, военная элита восстала и ценой демографической катастрофы вернула сословную монархию. Потребовалось еще сто лет и новое Сжатие, чтобы новый кризис возродил китайский этатизм, на этот раз сумевший подчинить военную элиту. Однако в эпоху Тан процессы ассимиляции лишили потомков сяньби былой силы, и монархии пришлось пополнять кадры тяжелой кавалерии степными наемниками.
Появление нового типа седла в VI в. дало новые преимущества кавалерии кочевников и обусловило волну тюркских завоеваний. Однако тюрки в отличие от хуннов и сяньби обитали вдали от китайских границ и не имели стимулов к созданию мощного государства. Их племенное объединение быстро распалось, и, так же как скифы, они не сумели подчинить значительные земледельческие области. Волна завоеваний остановилась у границ цивилизованных империй, и распространение тяжелой кавалерии происходило далее путем диффузии. Мусульманские государства стали создавать армии из тюркских рабов, в Китае тюрок использовали как наемников, а Византия попыталась создать свою кавалерию стратиотов, но затем также перешла к использованию наемников (в том числе тюрок). Таким образом, повсюду появилась новая военная элита латных всадников, которая вскоре потребовала перераспределения ресурсов в свою пользу. Мятеж Ань Лу-шаня в Китае, а затем мятежи гулямов в мусульманских странах и переворот Никифора Фоки в Византии знаменуют собой эпоху феодальных революций, приведших на время к власти военную элиту.
В Китае «феодальная революция» привела к падению этатистской монархии династии Тан и полувековому господству военных предводителей (цзедуши). Императору Сяньцзуну удалось было подчинить военную элиту, но затем началось Сжатие и, для того чтобы разгромить крестьянскую армию Хуан Чао, властям пришлось призвать тюркскую кавалерию из степей. Тюрки попытались создать на севере Китая сословную монархию, но снова проявили себя неспособными к построению прочного государства и в конце концов были вытеснены назад в степи восставшими китайцами. Так же как мятеж Ань Лу-шаня, кризис времен Хуан Чао нанес новый удар китайскому этатизму, в результате чего период Сун стал временем господства частной собственности. Однако в конечном счете военное превосходство тяжелой кавалерии кочевников сохранялось, и в начале XII в. чжурчжени завоевали Северный Китай, создав там классическую сословную монархию, развивавшуюся по циклу Ибн Халдуна.
В центральных областях халифата «феодальная революция» проявилась в мятежах тюркских гулямов, которые также привели к падению этатистской монархии и к возрождению частнособственнического общества. Однако это «мусульманское возрождение» оказалось недолгим, и после нового Сжатия и экосоциального кризиса Ирак был завоеван варварами-дайлемитами, которые разорили буржуазные города. На востоке Ирана этатистская монархия подпитывалась персидскими традициями и длительное время сопротивлялась наступлению гвардии гулямов. Военная элита одержала здесь лишь кратковременную победу в середине X в., она разрушила монархию Саманидов, но на смену Саманидам пришел Махмуд Газневи, который сумел подчинить гулямов. В Египте мятеж тюркской гвардии, произошедший в фазе Сжатия, спровоцировал жестокий экосоциальный кризис, но в конечном счете этатистская монархия Фатимидов выдержала это испытание. В Византии также после 15-летнего правления императоров-полководцев этатистской монархии удалось вернуться к власти.
Таким образом, на Ближнем Востоке первая «феодальная революция» в целом не достигла успеха. Однако военная элита продолжала борьбу за власть, и обстановка была особенно напряженной в странах, использовавших тюркскую кавалерию, гулямов или наемных солдат. В Х в. сила тюркских всадников еще более возросла в результате появления сабли – нового эффективного оружия конного боя. В середине XI в. степные тюрки начали наступления на Иран, и их собратья гулямы из мусульманских армий сразу же перешли на сторону кочевников. Эта новая волна завоеваний стала началом второй эпохи тяжелой кавалерии – эпохи сабли.
ГЛАВА XЭПОХА САБЛИ
10.1. ПОЯВЛЕНИЕ САБЛИ
Появление стремени открыло эпоху тяжелой кавалерии, новый этап которой начался с созданием тюркского седла. Новое седло и стремя придали всаднику устойчивость и сделали возможными таранные атаки с копьем наперевес. С другой стороны, преимущества стремян и седел были использованы конными лучниками, которые стали быстрее стрелять и тщательнее целиться. Но процесс освоения новых возможностей продолжался и далее. Новое седло давало возможность всаднику вставать в стременах и вкладывать в удар всю массу тела, однако старое оружие, меч, было малоэффективно в таком бою. Кинематические исследования нашего времени показали, что эффективность (или коэффициент полезного действия) меча составляет лишь 45%, а остальная энергия удара теряется в силу различных причин. В ходе своих бесконечных войн кочевники вели поиск нового, более эффективного оружия. Это был длительный процесс: его начало отмечается у паннонских авар, которые в VII в. стали применять сначала однолезвийные мечи-палаши, а затем и кривые легкие сабли. Но в следующем столетии авары почему-то вернулись к прямым саблям, и эти прямые (или почти прямые) сабли распространились на восток в причерноморские степи, принадлежавшие тогда хазарам. Хазары сделали еще один шаг назад: они укоротили сабли и фактически вернулись к однолезвийным палашам – правда, при этом они стали наклонять ручку палаша по отношению к клинку[1575].
Вероятно, эти конструктивные вариации были связаны с недостатком прочности у тонких и длинных аварских сабель. Для настоящей сабли требовался хороший металл – булат. Булат («вуц») производился в Индии еще до нашей эры – о нем упоминают Аристотель и Плиний. Во времена Диоклетиана в Дамаске были построены оружейные мастерские, в которых делали мечи из индийского металла, но, очевидно, в небольшом количестве, потому что индийский булат был очень дорог. Известный ученый-энциклопедист Бируни писал, что стоимость клинка была равна стоимости слона или табуна лошадей[1576].
К X в., однако, производство булата – правда, не столь знаменитого, как индийский – было налажено в Иране, в провинции Хорасан. Относительно недавно на раскопках в Мерве были обнаружены мастерские конца IX – начала Х вв., в которых производилась тигельная сталь, известная у Бируни как «хорасан». Это открытие, несомненно, следует сопоставить с тем фактом, что с X в. булатные сабли получили довольно широкое распространение: их находят в Иране, на Северном Кавказе, в Средней Азии и даже в Туве. Экспертиза нескольких таких сабель показала, что, по всей видимости, они сделаны из хорасанской стали[1577].
С распространением такого великолепного материала, как булатная сталь, сабля стала меняться, приобретая оптимальные формы. Как прослежено археологами на материалах захоронений причерноморских тюрок, прежние короткие палаши постепенно удлиняются, и появляется все большая кривизна – сабля принимает характерный для нее облик, становится совершенным оружием ближнего боя[1578]. Эффективность сабли стала намного большей, чем у меча, – она составляла более 80%; это объяснялось тем, что кривая сабля наносила не просто рубящий, а рубяще-режущий удар. Кроме того, сабля была намного более маневренной, чем меч: при той же длине она была в два-три раза легче[1579].
С появлением сабли наступила эпоха настоящих кавалерийских схваток, когда всадники «рубились» друг с другом, демонстрируя свою технику фехтования. Новая тактика сражений потребовала нового защитного вооружения – у всадников появляются бронированные наплечники и остроконечные шлемы (лучники и копейщики не очень нуждались в шлеме)[1580]. Искусство сабельного боя в первую очередь было освоено тюркскими гулямами, служившими в армии Саманидов и Газневидов; это новое оружие позволило Махмуду Газневи завоевать Иран, долину Инда и создать обширную военную державу. Однако служившие Махмуду тюрки быстро передали новое оружие своим степным собратьям, прежде всего огузам и кипчакам, кочевавшим в Казахстане и Средней Азии, по соседству с Хорасаном. Арабские историки, писавшие после тюркского завоевания, отмечали прежде всего умение тюрок рубиться саблями. Мирхонд писал, что в некоторых сражениях тюрки сразу же бросались врукопашную, не используя лучников[1581]. Раванди отмечал, что страх перед саблями тюрок прочно живет в сердцах арабов, персов, византийцев и русов. Историк XIII в. Ибн ал-Ибри описывает тюрок так: «Что касается тюрок, это многочисленный народ; главное их преимущество заключается в военном искусстве и изготовлении орудий войны. Они искусней всех в верховой езде и самые ловкие в нанесении колющих и рубящих ударов и в стрельбе из лука»[1582].
Наступление степных тюрок на государства исламского мира началось в конце X в. и облегчалось тем обстоятельством, что армии этих государств частью состояли из тюркских гулямов, не желавших сражаться против своих кочевых родичей. С другой стороны, в X в. тюрки приняли ислам, поэтому борьба с ними воспринималась мусульманами не как война с неверными, а как обычная междоусобица мусульманских эмиров. В 999 г. тюрки-караханиды почти без сопротивления овладели Мавераннахром