Ну а если бы он подписал отречение? Это бы не изменило ничего. Просто Джон Перри, кадровый сотрудник ЦРУ, исполняющий обязанности второго секретаря посольства, считал, что алиби лишним не бывает. И можно было сказать в ответ на неудобный вопрос – зачем убивать того, кто уже отрекся? Так ведь опасно – тот, кто однажды проявил своеволие, может взбрыкнуть еще раз! Наследник гораздо более предсказуем, с ним иметь дело будет куда легче!
Никто не обратил внимания на телефонный аппарат с повешенной трубкой – и с горящей лампочкой селекторной связи. А на том конце слушал генерал, командующий ВВС.
Он не состоял в «Асгарде». И прежде всего подумал, что надо срочно возвращать бомбардировщики. Так как союзники не поддержат – а значит, шестьдесят пять экипажей, по восемь или по десять человек в каждом, будут просто брошены на убой.
Поздно. Передовые эскадрильи уже пересекли границу русской зоны. И в эфире уже звучало: нас атакуют «миги»!
Шаг был сделан.
Через три года к генералу, на тот день занимавшему пост военно-воздушного атташе в посольстве Норвегии в ГДР, на одном официальном мероприятии подойдет его хороший знакомый, немец. И скажет:
– Господин Аронсен, завтра вы получите приказ из Осло, немедленно вернуться. Не спрашивайте, откуда у нас эта информация, но мы знаем также, что с высокой вероятностью живым мы вас больше не увидим. Мы могли бы с пониманием отнестись к вашей просьбе о политическом убежище, но как вы понимаете, не бесплатно. Нам хотелось бы знать, что происходит, и за что вы приговорены? Если решитесь – вы знаете мой телефон. Честь имею!
Приказ был получен. И Эгиль Аронсен, со скандинавской неторопливостью все обдумав, набрал номер, попросил встречи. Герр из Штази был точен и с полным пониманием отнесся к просьбе норвежца содействовать в вывозе в безопасное место его семьи.
За которую после тоже был предъявлен счет в виде просьбы оказать некоторую услугу. И бывший генерал Эгиль Аронсен выступил публично и в газетах, рассказав, чему был свидетелем, кто и как убивал короля Хокона Седьмого.
А отозвать домой его должны были по совершенно мирному поводу. Но это, наряду с тем, что Аронсен ранее был послан в ГДР как носитель некоего секрета, подальше от рук союзников, стало известно товарищам из Штази. Дальше – уже дело техники.
И был скандал, последствия которого кругами разнеслись по всей Европе.
Северная Норвегия, аэродром 2-го гвардейского ИАП СФ.
20 сентября 1950 года
Эту войну лейтенант Плужников едва не проспал.
Накануне в клубе показывали кино. «В списках не значился» все уже видели раньше, но какие еще развлечения в дальнем гарнизоне? После Плужникову пришлось отвечать на подколки, не родственник ли он – да вы что, ребята, это ж художественное произведение, вымысел! Хотя сходство в биографии есть – отец Саши Плужникова, как и у героя фильма, красным кавалеристом был и с басмачами воевал, но после пошел в авиацию, дослужился до подполковника и погиб в сорок втором. Мать тоже детским садом заведовала, но не в Москве, а в Ленинграде. А сам Саня, 1926 года рождения, был призван в октябре сорок третьего[42], в военкомате сыну погибшего летчика пошли навстречу и отправили в ШМАС (школу младших авиационных специалистов), шесть месяцев обучения, как раз под конец войны. А еще через год, как отличнику боевой и политической, дозволили подать заявление в летное училище, и вот лейтенант ВВС прибывает к новому месту службы.
Отличников учебы направляли в лучшие части. Плужникову выпал прославленный 2-й гвардейский истребительный полк Северного флота, бывший «сафоновский». Что было и почетным, и трудным – так как у гвардейцев в намного большей степени сохранялся состав фронтовиков, гвардейские части после Победы, как правило, не подлежали сокращению, а напротив, бывало, что и пополнялись летчиками из расформируемых линейных полков. Гвардейские полки, находящиеся на наиболее важных участках (к которым принадлежал и 2-й гвиап), иногда даже имели особый штат, отличный от обычного – не три, а четыре эскадрильи по двенадцать машин, плюс еще четыре, штабное звено[43]. Итого полк имел пятьдесят два МиГ-15, еще два учебно-вывозных УТИ, две «аннушки» для разъездных нужд, один Си-47, и приданными в подчинение, последний новейший шик, звено вертолетов для аварийно-спасательной работы. Из пилотов восемь Героев, а ордена, и за Отечественную, и за Японскую войну в сорок пятом, были почти у всех – так что Плужников, бывший в училище одним из первых, ощущал себя как зеленый новобранец в роте, укомплектованной воевавшими сверхсрочниками – место его было последним, как в строю, так и во всем. Оставалось лишь утешать себя мыслью, что воевали эти герои на «поршнях», а на реактивном еще неизвестно, кто лучше – было ведь, когда «миги» массово пошли в войска, иные из заслуженных пилотов оказались к ним непригодны по возрасту или здоровью. Кто ушел на гражданку, кто остался в наземных, кого-то взяли в ПВО – Як-25 предъявлял куда меньшие требования, и на «ночников» даже в новоформируемые полки практически не брали молодых после училища, а лишь «дедов» в предпенсионном возрасте за тридцать и даже за сорок, но с огромным опытом взлетов и посадок в сложных метеоусловиях, владеющих аэронавигацией не хуже штурманов. Хотя последнее и для морской авиации было очень актуально – в мирное время выручал радиокомпас, ну а если маяк заглушат или разбомбят?
Так что, военный летчик пока даже не 3-го класса лейтенант Плужников, терпи, что тебя считают самым младшим. Как и в прямом смысле, по званию – во 2-м гвардейском даже командиры звеньев обычно были капитаны (в обычном полку звание комэска), и рядовые пилоты не ниже старлея, а в первой эскадрилье был даже майор Щеголев на звене и подполковник Черных в комэсках – «не захотели с полком расставаться». А у Плужникова, зачисленного в третью эскадрилью, ведущим был капитан Тимохин (орден Красного Знамени, две Красные Звезды, двенадцать сбитых немцев и японцев) – нормальный мужик, сказавший Сане после проверки его пилотирования:
– В целом неплохо для новичка. Но боже упаси тебя самодеятельность проявлять – лишь держись за мой хвост, что бы я ни делал! Думай, учись, запоминай, если хочешь когда-нибудь стать ведущим – но пробовать что-то свое, без моего дозволения, не сметь! Или, если жив останешься, я сам тебя на земле пришибу!
Так прошел первый месяц в полку. За исключением полетов и боевой учебы, было скучно – город Нарвик сильно уступал даже Мурманску в смысле соцкультбыта. И не было девушек – согласно закону сорок пятого года, советским военнослужащим разрешались браки с иностранками при условии принятия теми советского гражданства, и Плужников слышал, что в ГДР, а особенно в Италии, такое бывало нередко – однако Норвегия считалась «недружественной», и хотя в законе о том не было сказано, неофициально связь наших с местными очень не одобрялась; напротив, политработники настоятельно предостерегали об опасности случаев «познакомился с девушкой, пошел ее провожать, а за углом уже ждут ее приятели из „Асгарда“, чтобы тебя убить или похитить». Хотя никто не мог рассказать о чем-то подобном, реально случившемся здесь, в провинции Нурланн, где советских военнослужащих было едва ли не больше, чем норвежцев, в каждой деревне комендатура, а на каждом углу можно было наткнутся на патруль. Так что, когда вчера, после киносеанса в клубе, были еще и танцы с нашими связистками и прочими тыловыми (а также с женами комсостава), причем пришедшими в платьях, а не в форме – легко понять, отчего Плужников вернулся в общежитие в четвертом часу ночи!
Квартиры полагались лишь пребывавшим в должностях от комэска и выше и немногим женатикам. Большинство пилотов имели отдельные комнаты в бараке «система коридорная». Ну а самые младшие, как Плужников, жили в двух- и даже четырехместных «номерах». Саня спал так крепко, что не услышал даже вой сирены и проснулся, лишь когда сосед, старлей Гарбузов, тряс его за плечо.
– Подъем! Тревога! Не учебная – значит, война.
Сон как рукой сняло. Все уже были наслышаны про Сиань, а затем и Синьчжун. И хорошо представляли, что будет, когда на нас и дальше на территорию СССР пойдут армады американских бомбовозов с атомными бомбами. Тем более что Нарвик находится в радиусе действия и их истребителей с юга, а может и палубная авиация появиться, не далее как летом у союзников бывших маневры были в Атлантике совсем недалеко, эскадрильи взлетали с авианосцев и брали курс к нашей границе, наши нервы испытывали на прочность. С августа отпуска были отменены, а техники буквально спали у самолетов, обеспечивая матчасть в постоянной готовности. Ну а локаторщики и зенитчики, как казалось Плужникову, не спали вообще никогда!
Одеться в минуту, бегом на улицу к месту сбора, прыгнуть в кузов «доджа три четверти» (давно нет ленд-лиза, и американцы вроде как враги – а эти машинки бегают резво, и в рембате полно американских станков и инструмента) и на аэродром. Видел из машины, как взлетает дежурное звено – чтобы сорвать внезапную атаку врага и прикрыть взлет остальных. Проехали мимо зенитной батареи – в полной боеготовности, расчеты на месте, пушки стволами водят – все помнят, как на последних учениях подполковник Черных на малой высоте зашел, на скорости восемьсот, меньше чем в сотне от земли, и по такому рельефу, что радары до последнего момента не засекли. А американцы, конечно, враги и капиталисты – но летать умели здорово, доказав это в войну. Но никогда у нас не будет, как в сорок первом, чтобы самолеты на поле в линейку и под вражескими бомбами! Кровью заплатили – а уж сколько потов на учении сошло!
Инструктаж был короток – замечена активность в воздухе над норвежской территорией. Действия уже отработаны – взлет по команде, взаимодействие с локаторщиками, рубежи перехвата, порядок радиосвязи. По машинам!
– Выспаться не дали, суки! – сказал Тимохин. – Вот дадут им отбой, а нам нервы тратить. А медики говорят, они у нас не восстанавливаются – раньше помрем.