Трой потерял где-то свои солнечные очки и повязку. Безглазые впадины его черепа жмурились, будто он старался что-то увидеть. Он пригнул голову и поводил ей из стороны в сторону, пытаясь фокусировать слух. Кавинант интуитивно понял, что Трой потерял свое обретенное в Стране зрение.
С ними был человек, которого Кавинант не знал. Это был певец высокий беловолосый человек с тускло светящимися серебряными глазами, напевающий что-то про себя, как бы орошая мелодией землю. Кавинант без размышлений понял, что это Сиройл Вейлвуд – защитник леса Дремучий Удушитель.
Что-то во взгляде певца – что-то строгое и необычно почтительное – напомнило Неверящему о том, кем он здесь является. Наконец он разглядел страх на лицах, смотрящих на него. Он отринул поддержку Баннора и принял весь вес собственного бремени на свои плечи. Чтобы перебороть дрожь перед ними, он смотрел взглядом столь напряженным, что лоб его затрясся. Но когда он был готов уже говорить, жестокое сотрясение от Расколотой Скалы встряхнуло его кости и выбило из равновесия.
В попытке опереться, протянув руку к Баннору, он обнажил свой стыд активность своего кольца.
Повернувшись к Морэму и Трою, он прокричал настолько четко, насколько мог:
– Она потеряна. Я потерял ее. – Но его лицо исказилось, и слова вышли изо рта разбитыми, как осколки его сердца.
Его заявление заставило музыку поблекнуть, сделав отчетливее глухой рокот Расколотой Скалы. Он чувствовал каждый порыв битвы как собственное страдание. Но смерть под ногами чувствовалась ему все острее и острее. И повешенный великан болтался перед ним с немой настойчивостью, которую он не мог игнорировать. Он начал сознавать, что стоит перед людьми, выжившими в своих собственных тяжелых испытаниях. Он отступил, но не упал, когда они начали протестовать – когда Трой издал приглушенный сдавленный крик:
– Потерялась? Потерялась?! – и Морэм спросил надломившимся голосом:
– Что с ней случилось?
Под ночным небом на безжизненной вершине холма, освещенный звездами, сдвоенным отблеском в глазах Сиройла Вейлвуда и огнем Оркреста, Кавинант стоял, оперевшись на Баннора, как искалеченный свидетель против самого себя, и описывал, запинаясь, то, что случилось с Высоким Лордом Еленой. Он не упомянул о ее взгляде, ее расточительном увлечении, но рассказал все остальное – свою сделку, конец Амока, вызов Кевина Расточителя Страны, одинокое противоборство Елены. Когда он закончил, ответом ему было ошеломленное молчание, которое обвинением звенело у него в ушах.
– Я виноват, – сказал он в тишину. Заставляя себя пить горькие отбросы собственной никчемности, он добавил:
– Но я люблю ее. Я бы спас ее, если бы мог. – Любишь ее? – пробормотал Трой. – Ты один? – Его голос был слишком бессвязен, чтобы в полной мере выразить его страдание.
Лорд Морэм закрыл глаза и склонил голову.
Кеан, Аморин и Каллендрилл опирались друг на друга, будто не могли перенести услышанное по отдельности.
Еще одно сотрясение в Расколотой Скале всколыхнуло воздух. Голова Морэма от этого дернулась, и он повернулся к Кавинанту со слезами, бегущими по щекам:
– Это то, о чем я и говорил, – с болью выдохнул он. – Безумие – не единственная опасность, таящаяся в наших снах. Лицо Кавинанта от этого снова исказилось. Но он не произнес больше ни слова. Отрицание того, что он ответственен, не было принято им.
Однако Баннор заметил нечто иное в тоне Лорда. Он подошел к Морэму как бы для того, чтобы исправить несправедливость. Подойдя, он достал из своего тюка скульптуру Кавинанта, сделанную из кости.
Он протянул ее Морэму и сказал:
– Высокий Лорд подарила ему это.
Лорд Морэм осторожно взял костяную скульптуру, и его глаза неожиданно понимающе засветились. Он понял узы, связывающие Елену и ранихинов, и понял, что означал этот дар Кавинанту. Слезы умиления увлажнили его лицо. Но это почти моментально прошло, к нему вернулось самообладание. Его изогнувшиеся губы приняли свою обычную форму. Повернувшись обратно к Кавинанту, он мягко сказал:
– Это драгоценный подарок.
Неожиданная поддержка Баннора и примирительный жест Морэма тронули Кавинанта. Но у него не было сил уделять внимание кому-либо из них.
Его взгляд замер на Хайле Трое. Вомарк безглазо морщился от повторяющихся порывов осознания, и внутри у него бушевала буря. Он пытался мысленно увидеть Елену, вспомнить ее, почувствовать ее красоту, смаковал всю силу своего видения, которому научила его она. Он пытался представить себе ее бесполезный одинокий конец. – Потеряна? – он тяжело дышал, и его ярость нарастала. – Потеряна? Одна?
Вдруг он взорвался. С яростным воем он набросился на Кавинанта: И это ты называешь любовью?! Прокаженный! Неверящий! – он выплевывал слова, как будто это были самые страшные проклятия, какие он знал. – Да для тебя это всего лишь игра! Забава для ума! Извинения? Да ведь ты прокаженный! Морально прокаженный! Ты слишком эгоистичен, чтобы любить кого-нибудь, кроме себя самого. Твоей силы хватит на что угодно. А ты не хочешь применить ее. Ты просто повернулся к ней спиной, в то время как она нуждалась в тебе. Ты – презираю тебя – прокаженный! Прокаженный! – Он выкрикивал это с такой силой, что мускулы его шеи напрягались. Вены на висках выступили и пульсировали, как будто были готовы лопнуть от напряжения.
Кавинант чувствовал справедливость обвинений. Его сделка подвергала его таким обвинениям, и Трой уязвил его в самое больное место, как будто какая-то пророческая интуиция направляла его слепоту. Правая рука Кавинанта делала судорожные движения, тщетно пытаясь защититься. Левая же была прижата к груди, как бы делая попытку локализовать стыд в одном месте. Когда Трой остановился и глубоко вдохнул, собирая силы для следующего обвинения, Кавинант слабо произнес:
– Неверие не имеет к этому никакого отношения. Она была моей дочерью.
– Что?
– Моей дочерью. – Кавинант произнес это как обвинительный акт. – Я изнасиловал ребенка Трелл. Елена была его внучкой.
– Твоя дочь?.. – Трой был слишком ошеломлен, чтобы кричать. Его сотрясало от сопричастности к этому как от видения ужасного порока. Он застонал, будто преступления Кавинанта были столь многочисленны, что он не мог одновременно охватить их все умом.
Морэм заговорил с ним осторожно:
– Мой друг, это тоже то, что я утаил от тебя. Моя скрытность причинила тебе непреднамеренную боль. Пожалуйста, прости меня. Совет опасался, что если ты узнаешь это, ты можешь возненавидеть Неверящего.
– Это уж верно, будь я проклят, – тяжело вздохнул Трой. – Это уж верно.
Неожиданно скопившаяся в нем ярость вылилась в действие. Движимый лишь инстинктом, он быстро подался вперед и выхватил посох Лорда Морэма. Он крутанул им в воздухе, чтобы усилить удар, и обрушил на голову Кавинанта.
Нападение оказалось неожиданным даже для Баннора. Но он пригнулся, прыгнул за спину Троя и слегка ударил его по руке с силой, достаточной для того, чтобы удар не попал в цель. В результате лишь основание посоха слегка задело лоб Кавинанта. Но и этого оказалось достаточно, чтобы он опрокинулся на спину и покатился вниз по холму.
Он приостановил падение и встал на ноги. Затем поднял руку к голове и обнаружил, что из раны посреди лба обильно течет кровь.
Он мог чувствовать, как из опустошенной земли в него просачиваются старая ненависть и злоба. Кровь стекала по его щекам как нестертый плевок.
В следующее мгновение Морэм и Кеан настигли Троя. Морэм вырвал у него посох, Кеан сцепил его руки.
– Дурак! – проскрежетал Лорд. – Ты забыл о клятве Мира. А верность ей обязательна!
Трой боролся с Кеаном. Его лицо отражало ярость и боль.
– Я не давал никакой клятвы! Отпустите меня!
– Ты – вомарк, – сказал Морэм угрожающе. – Клятва Мира связывает и тебя. Но если ты не можешь воздержаться от убийства по этой причине, то воздержись хотя бы потому, что армия Презирающего уничтожена. Душераздиратель висит мертвым на Виселичной Плеши.
– И это ты называешь победой? Нас уничтожили! Что же хорошего в победе, доставшейся такой ценой? – Ярость Троя нарастала как плач. – Было бы лучше, если бы мы проиграли! Тогда бы не было такого опустошения! – От ярости он глотал воздух, будто его охватило удушье от предательства Кавинанта.
Но Лорд Морэм оставался спокойным. Он схватил Троя за нагрудник и тряс его.
– Тогда тем более воздержись, потому что Высокий Лорд не мертва.
– Нет? – выдохнул Трой. – Не мертва?
– Битва слышна даже здесь. Разве ты не узнаешь эти звуки? Из того, что нам слышно, понятно, что сейчас она борется против мертвого Кевина. Посох защищает ее и потому не имеет сейчас той силы, которая ему присуща. Но доказательство ее стойкости есть и здесь, в самом Неверящем. Она призвала его, и если она умрет, он покинет Страну. Так уже было, когда пещерник Друл Камневый Червь впервые вызвал его.
– Она все еще сражается? – ухватился за мысль Трой. Он, казалось, воспринял это как решающее доказательство предательства Кавинанта. Но затем он повернулся к Морэму и воскликнул:
– Мы должны помочь ей!
В ответ на это Морэм вздрогнул. Лицо его исказила гримаса боли. Сдавленным голосом он спросил:
– Как?
– Как?! – вскипел Трой. – Не спрашивай меня – как. Ты – Лорд. Мы должны помочь ей.
Лорд выпрямился и, сжав посох, оперся на него.
– Нас отделяет пятьдесят лиг от Расколотой Скалы. Ночь и день пройдут прежде, чем любой ранихин сможет отвезти нас к ее подножию. Затем потребуется Баннор, чтобы провести нас внутрь горы и найти место битвы. Возможно, что в ходе битвы были разрушены все подступы к ней. Возможно, в пылу сражения они уже на подступах уничтожат нас. Но даже если мы доберемся до Высокого Лорда, нам будет нечего предложить ей, кроме хрупкой силы двух Лордов. Имея Посох Закона, она намного превосходит нас. Чем мы можем помочь ей?
Они стояли лицом друг к другу, как бы противостоя умом к уму, невзирая на безглазие Троя. Морэм не дрогнул под натиском гнева вомарка.