[155]. Николай I тоже понимал, что англичане «сдулись». Он писал Ивану Паскевичу, после того как посетил учения флота, который оказался не так уж не готов к войне: «Про дело “Виксена” ни слуху, ни духу и, кажется, поставим на своем без драки; но покуда у меня все готово. На днях был в Кронштадте, где из всех батарей производилась практическая стрельба; всего в огне было 304 орудия; и прелестнее картины и утешительнее по достигнутой цели видеть нельзя; точный ад, и я оглох; менее чем в 20 минут все щиты, в половину менее длины корабля, были совершенно сбиты»[156].
В результате англичане долго думали, как выйти из ситуации, сохранив лицо, и в официальном ответе правительства и либеральной партии на запрос консерваторов в британском парламенте сообщалось, что Россия по Константинопольской конвенции 1783 года признала Черкесию частью Османской империи. Этого никто и никогда не оспаривал, а потому, если эта территория была передана под власть Российской империи согласно статье 4 Адрианопольского договора, то это кажется законным.
Тут, правда, правительство поспешило оговориться, что оно отрицает принадлежность Черкесии России, фактически это не так, но юридически да, власть Петербурга распространяется на Анапу, Поти и Суджук-кале, где и схватили шхуну «Виксен». То есть за такими вот хитрыми формулировками спрятали свой политический провал. Хотя финансирование горцев англичане не прекратили. И агенты к ним продолжали ездить, и оружие возили, и во время Крымской войны, и даже после нее, еще в 1857 году, на Кавказе, против русских войск на стороне горцев воевали отряды, составленные из польских эмигрантов. Надо объяснять, кто их собрал, как, на чьи деньги их вооружали и готовили? И снова спрошу – никому не напоминает, как украинские националисты воевали в Чечне в 1990-е?
И, конечно, война в Черкесии была долгой и жестокой. Причем с обеих сторон. И тысячи черкесов после поражения были вынуждены бежать, покинуть родину и осесть в Османской империи – на территории нынешней Турции, Иордании, Сирии. Но вот когда ответственность за те события пытаются возложить исключительно на Россию, это, конечно, чистое вранье. Без вмешательства англичан русские куда быстрее договорились бы с черкесами, и на самом деле к этому все и шло. Но англичанам нужен был щит против мнимой русской агрессии против Индии. Им стали смелые, но наивные горцы. Это писал совершенно определенно журнал «Edinburgh Review»: «Когда черкесы будут побеждены, Кавказ будет открыт и Персия окажется предоставленной милости Санкт-Петербурга… В результате мы увидим, как границы России одним махом придвинутся на 1200 миль к нашим индийским границам»[157]. Это им английские газеты предлагали не только поставить пушки, но и послать артиллеристов, чтобы храбрые черкесы наконец смогли победить русских «негодяев».
Ну и тогда в 1837 году Уркварт был отозван из Турции. Провокация провалилась, а его покровитель, король Вильгельм IV, в том же 1837 году умер. Но Уркварт не успокоился. Потому что он понял причину своего провала. Дело было в русских шпионах, купленных Петербургом англичанах. И первым в работе на русских он заподозрил лорда Генри Джона Темпла Пальмерстона, главу Форин-офиса британского МИД, и еще одного автора неудачной провокации с «Виксеном». Нашлись даже русофобы среди политиков и членов парламента, которые согласились, что да, подозрительный этот наш глава внешнеполитического ведомства. Пальмерстон – предатель, если говорить проще. К отставке это, конечно, не привело, более того, лорд потом стал еще и премьер-министром.
А вот дальнейшая жизнь Уркварта складывалась интересно. Он стал членом парламента, заметной политической фигурой, он создавал комитеты по всей стране, чтобы влиять на внешнюю политику Англии, он пропагандировал турецкие бани, например, в Лондоне на Джермин-стрит их построили под его руководством. А еще он искал и, что важнее, все время находил русских шпионов. Он считал таковыми не только Пальмерстона, но и французского политика Франсуа Гизо, Лайоша Кошута – венгерского политика и журналиста, который стал премьер-министром в период Венгерской революции 1848–1849 годов. Еще как-то подозрительно себя вел Джузеппе Маццини, писатель, философ, один из ярких представителей итальянского движения за национальное освобождение. Еще явным русским шпионом был русский анархист Михаил Бакунин. В общем, Уркварт вел себя как нынешний американский сенатор Маккейн. И даже не жаловавший русскую власть Александр Герцен, слегка русофоб и человек, который многое сделал для разрушения своей родины, был шокирован Урквартом. В книге «Былое и думы» он писал:
«В Англии, в этом стародавнем отечестве поврежденных – одно из самых оригинальных мест между ними занимает Давид Уркуард, человек с талантом и энергией. Эксцентрический радикал из консерватизма, он помешался на двух идеях: во-первых, что Турция превосходная страна, имеющая большую будущность – в силу чего он завел себе турецкую кухню, турецкую баню, турецкие диваны… во-вторых – что русская дипломация, самая хитрая и ловкая во всей Европе, подкупает и надувает всех государственных людей, во всех государствах мира сего и преимущественно в Англии. Уркуард работал годы, чтоб отыскать доказательства того, что Палмерстон – на откупу петербургского кабинета. Он об этом печатал статьи и брошюры, делал предложения в парламенте, проповедовал на митингах. Сначала на него сердились, отвечали ему, бранили его, потом привыкли, обвиняемые и слушавшие стали улыбаться, не обращали внимания… наконец разразились общим хохотом.
На одном митинге – в одном из больших центров Уркуард до того увлекся своей Idee fixe, что, представляя Кошута человеком неверным, он прибавил, что если Кошут и не подкуплен Россией – то находится под влиянием человека, явным образом работающего в пользу России… и этот человек – Маццини!
Уркуард, как дантовская Франческа, не продолжал больше своего чтения в этот день. При имени Маццини поднялся такой гомерический смех, что сам Давид заметил, что итальянского Голиафа он не сбил своей пращой, а себе свихнул руку».
А Большая Игра в том же 1837 году с новой силой начала раскручиваться в Средней Азии, где в битве за Кабул сошлись два великих разведчика и дипломата. Александр Бернс и Иван Виткевич.
Турнир гроссмейстеров[158] «Виткевич против Бернса»
Они были почти ровесники. Александр Бернс родился в 1805 году, Иван[159] Виткевич – в 1808-м. Их судьбы очень разные, но при этом одновременно очень похожие. Мальчишками они попали на военную службу, Бернс в 16 лет добровольно отправился делать карьеру в армию Ост-Индской компании. Виткевич в 15 лет был приговорен судом к сдаче в солдаты «без выслуги лет». Бернс пережил Виткевича всего на два года, оба трагически погибли – один при таинственных обстоятельствах, у другого никогда не было могилы, тело было растерзано, и останков не нашли. Они были конкурентами, но испытывали друг к другу искреннее уважение. Хотя и сражались на поле шпионской битвы насмерть.
Александр Бернс был одним из подопечных лорда Элленборо и генерала Джона Малкольма. За несколько лет службы в Индии он выучил языки – фарси и хинди, стал переводчиком, в 1826 году его перевели в город Кач на должность помощника британского политического агента. Он стал интересоваться историей и географией Южной Азии, в частности, Западной Индии. И в 1831 году его назначили – он уже стал лейтенантом – главой экспедиции, которая должна была исследовать реку Инд. Границы британского влияния в Индии постоянно расширялись, государство сикхов должно было стать новым приобретением короны. Но для того, чтобы сделать это, надо было понять – смогут ли по Инду проплыть баржи с десантом. И тогда в январе 1831 года Бернс в сопровождении топографа и небольшого эскорта направился вверх по течению реки, в Лахор, официально для того, чтобы доставить карету и пять лошадей в качестве подарка от англичан для Ранджита Сингха. Сами лошади якобы могли и не дойти. А так, под видом провоза подарка, удавалось промерять глубину реки, изучать фарватер.
Пенджабцы, разумеется, поняли реальную цель экспедиции. И, конечно, всем было понятно, что не так вот просто экипаж баржи проводит постоянные замеры. Впрочем, в Лахоре Бернса встретили доброжелательно. Многих изумили привезенные в подарок лошади – это были британские тяжеловесы, с массивными ногами, их огромные подковы весили больше, чем четыре подковы местных лошадей. Не меньшее восхищение придворных вызвала обитая синим бархатом карета.
А Ранджит Сингх не желал прямой ссоры с англичанами. Дружить слишком тесно тоже не намеревался. И Ост-Индской компании приходилось с ним считаться, потому что его хорошо обученная на европейский манер и так же хорошо экипированная армия могла бы без труда в случае прямого столкновения справиться с армией британцев, во всяком случае они сами считали именно так. И Сингха было легче держать в союзниках, его можно было бы использовать против Афганистана. Однако он не сильно торопился использоваться в этом качестве.
Что было очевидно и Лондону, и Калькутте, так это тот факт, что Ранджит Сингх старел, болел, наследников у него хватало, но вот такого, кто мог бы взять власть в свои руки и править так же твердо, как и Ранджит, кажется, не было. И главной задачей Бернса было понять, каково реальное состояние здоровья правителя, каковы политические настроения в стране и трудно ли будет ее захватить, когда старик уйдет.
Сэр Александр Бернс (1805–1841). Everett Collection, Shutterstock.com
Бернс передал Ранджиту Сингху письмо от лорда Элленборо. Запечатанное в конверт из золотой ткани с британским королевским гербом, оно содержало личное послание правителю сикхов от Вильяма IV: «