Одновременно с этим полковник Чарльз Стоддарт, тот, что вел переговоры с персидским шахом, был откомандирован в Бухару. Ему надо было убедить эмира не вмешиваться с ситуацию в Афганистане, и еще полковник должен был попытаться предложить эмиру вариант договора о дружбе между Британией и Бухарой. Правда, после того, как осаду с Герата персы сняли, руководство Компании решило было отменить поход на Кабул. Оккупация Афганистана грозила обойтись в немалую сумму. Но в тех условиях общей русофобской истерии лорд Окленд и Веллингтон, конечно, ничего отменять не позволили. Газета «Таймс» писала: «От границ Венгрии до сердца Бирмы и Непала… русский дьявол неотступно преследует и терзает весь человеческий род и неустанно совершает свои злобные аферы… раздражая нашу трудолюбивую и исключительно мирную империю»[186].
Армия вторжения состояла из 15 тысяч британских и индийских солдат, включая пехоту, кавалерию и артиллерию. Еще около 30 000 обозников – носильщиков, конюхов, слуг, поваров – тащили личные вещи, всякий, безусловно, нужный на войне скарб. Офицеры одного полка, например, распорядились выделить двух верблюдов исключительно для перевозки их сигар.
На самом деле Шуджа уль-Мульк (иногда его имя пишут как Шуджах) получал престол не просто так. Еще 16 июля 1838 года он подписал разработанный англичанами «трехсторонний договор», по условиям которого шах Шуджа в обмен на поддержку уступал англичанам Синд, а Ранджиту Сингху – Пешавар и другие восточноафганские земли. Афганистан до сих пор расхлебывает последствия того решения, и то, что граница с Пакистаном официальным Кабулом до сих пор не признана, – результат именно соглашения шаха Шуджи.
Советский историк-востоковед Нафтулла Халфин приводил в своем труде цитату из афганского историка Риштия: «Лорд Окленд сознавал, что для осуществления далеко идущих английских планов на Среднем Востоке, предусматривавших установление военного и политического контроля над Синдом, Пенджабом, Кабулом, Кандагаром и Гератом, англичанам необходимо иметь в этих областях таких правителей, которые абсолютно во всех отношениях подчинялись бы британскому правительству, совершенно не имели бы своей точки зрения и, являясь орудием в руках английских представителей, пользовались бы только номинальной властью. Понятно, что такие правители, как эмир Дост Мухаммед-хан и его братья, имевшие собственное мнение и свои планы и не допускавшие никакого вмешательства во внутренние дела своей страны, были людьми, совершенно не подходящими для этих целей… В конце концов англичане решили открыто применить военную силу и свергнуть династию Мухаммедзаев в Афганистане, поставить на их место шаха Шуджу, который находился в руках англичан, закрепить за Англией право держать в Афганистане британские войска и британских чиновников и тем самым поставить страну под военный и политический контроль Англии»[187].
Отмашку на войну с Афганистаном давали на высшем уровне. Лондонский тайный комитет директоров Ост-Индской компании в специальном письме Окленду от 13 сентября 1839 года полностью одобрил все его планы и действия, утвердил назначение и деятельность Макнатена. Есть легенда о том, что, когда английская армия входила в Афганистан, какой-то афганец, увидев эти войска, сказал Макнатену: «Ну хорошо, вы ввели армию в нашу страну. А как вы будете ее выводить?» Англичанам казалось, что раз они легко подчинили себе весь полуостров Индостан, они и афганские земли заберут без особого труда. Хотя тот же Конолли предупреждал об опасности именно такого сценария в своей книге и секретных отчетах. Британцы совершенно не учли, что это особая страна, где пуштунская племенная верхушка господствует над не пуштунскими племенами. А сами пуштуны тоже сильно раздроблены. И соответственно, войти, осуществить первичную оккупацию Афганистана достаточно просто. Проблема в том, как им потом управлять. Но в Калькутте полагали, что управлять азиатами они умеют отлично.
Вторжение в Афганистан началось в апреле 1839 года. Совпадение или нет, но вскоре после этого в Петербурге таинственно погиб Виткевич. Я умышленно пишу «погиб», потому что не хочется, чтобы на великом русском разведчике и дипломате стояло клеймо самоубийцы. Английская армия начала поход от Кветты, сразу ударила по Кандагару и Газни. В Кандагар оккупационные войска вступили без боя 25 апреля. А вот Газни, которым управлял Гайдер-хан, сын Дост Мухаммеда, сопротивлялся несколько дней, в итоге англичане миной взорвали крепостную стену, а во время штурма были убиты более 1000 защитников Газни. Тем временем из Пешавара в сторону Кабула двинулись войска Ранджита Сингха, и в этой ситуации Дост Мухаммед распустил армию, разрешил людям признать власть Шуджи, а сам бежал.
7 августа шах Шуджа торжественно вступил в Кабул. Он ехал на белом коне, сбруя которого была отделана золотом, в сопровождении англичан, в наряде, украшенном драгоценными камнями. Но нигде и никто не проявлял радости и восторга. Кабул встретил оккупантов и Шуджу настороженно. По словам английского историка Кайе, «это было больше похоже на похоронную процессию, чем на въезд короля в столицу своего вновь обретенного царства». Пальмерстон был восхищен победой и писал: «Блестящий успех Окленда в Афганистане устрашит всю Азию и облегчит нам все остальное».
Первоначально англичане и правда думали, что введут войска, посадят Шуджу на трон и уйдут, а его защищать будет афганская армия, набранная из лояльных племен. Но оказалось, что таковых людей в стране явно недостаточно. К тому же Дост Мухаммед оставался на свободе и с отрядом верных людей скитался где-то по Северному Афганистану, настраивая народ против Шуджи и британцев. Поймать его не смогли, через несколько месяцев он сдался английским представителям, переговоры прошли с помощью Бернса. Его отправили в Индию в почетную политическую ссылку. Англичанам казалось, что в целом жизнь налаживается. Да, оккупация обходится недешево, но контролировать страну вполне получается. В Кабуле начали устраивать скачки, торговля на базарах процветала, ведь солдаты оккупационных сил получали приличные деньги, к некоторым офицерам стали переезжать из Индии семьи, приехала и леди Макнатен, с ней прибыли десятки слуг, которые привезли хрустальные канделябры, марочные вина, дорогие наряды. Часть английских войск вернулась в Индию, примерно половина, остальные расположились в Кабуле, в Газни, Кандагаре, Джалалабаде и Кветте – это были отряды, контролировавшие основную дорогу.
Первая англо-афганская война. Штурм крепости Газни. Morphart Creation, Shutterstock.com
Британские историки обычно не увязывают события в Афганистане 1839–1842 годов с событиями в Азии. В частности, тот факт, что практически тут же после установления контроля над Кабулом в Хиву, Коканд, Бухару были отправлены английские разведчики, которые вели переговоры с местными элитами, склоняя их к союзу с Лондоном против Петербурга, рассматривается отдельно от англо-афганской войны. Но советские историки, например Халфин и Хидоятов, и русские военные историки 19 века полагали, что уже в 1839–1840 годах руководство Компании стало готовить вторжение в Центральную Азию. Во всяком случае, планы разрабатывались, и отправка агентов в регион полковником д’Арси Тоддом, который долгое время руководил агентурой в Персии и в Герате, в частности, имели к ним прямое отношение. Скорее всего, планы включали в себя не прямое вторжение в Азию, а создание там некоего антироссийского военного союза.
Коканд, Бухара и Хива могли бы объединиться. И их руками – любимое занятие англичан – Ост-Индская компания смогла бы сдержать экспансию русских на южном направлении. Во всяком случае, русские власти из имевшихся у них материалов разведки могли сделать вывод, что начинается прощупывание почвы. Василий Перовский писал об участившихся набегах на Линию, о том, что караваны подвергаются нападениям гораздо чаще, несмотря на имеющиеся вроде бы договоренности. Во «всеподданнейшем отчете» Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Николаю за 1839 год можно прочесть такие строки:
«…Англия, принимая возможность за самое дело, всегда подозревает Россию в интригах к разрушению английского могущества в Индии и влиянию в Средней Азии. Кроме того, к этой мысли Англия склоняется тем более, что, употребляя политику единственно для возвышения своих торговых интересов, она обязана отчасти России упадку своей континентальной торговли и кредита. Все ее внимание обращено на Восток и в Среднюю Азию. Она знает, что при распространении торговой и мануфактурной промышленности в России сия держава никуда не может высылать избытков своих произведений, как на тот же Восток и в ту же Среднюю Азию! Оттого соперничество и козни англичан на Востоке, в Персии и ханствах, соседних с Персиею и на Кавказе, примыкающем к морю. В публике слышен ропот, что наша дипломатия пожертвовала нашими интересами Англии, и последние ноты наши по восточным делам привели в негодование многих. По общему мнению, нет никакого сомнения, что Хива подстрекается англичанами к грабежу наших караванов. Когда разнеслись слухи, что генерал-адъютанту Перовскому поручена экспедиция в Хиву, здешнее английское посольство улыбалось, и в публике утверждали, что Англия уничтожит своим золотом все проекты России на основании влияния или владычества в Азии. Но русские находят эту экспедицию необходимою и делом справедливым, тем более что она послужит ясным доказательством прямоты действий русского правительства, что оно идет своей дорогой и не обращает внимание на то, найдет ли Англия сие предприятие полезным или будет осуждать оное.
Несмотря на то что Англия есть центр всех политических интриг, она имеет однако же слабое влияние на Польшу, хотя и покровительствует польских эмигрантов и даже дает деньги эмиссарам. В польском народном духе гнездится предрассудок против Англии: ей не верят, зная, что она не может поддержать на суше и продаст несколько чужих царств за один выгодный пункт в торговом трактате…»