[567]. По состоянию на 2014 год, государственной электросетевой корпорации КНР принадлежало до 40 процентов Национальных электросетей Филиппин (НЭФ), и четверо старших руководителей китайской корпорации занимают должности в совете директоров НЭФ. Высокопоставленный представитель правительства Филиппин заявил в интервью «Саут Чайна морнинг пост», что правительство «сильно обеспокоено» фактом принадлежности национальной энергосети китайской государственной компании[568].
Двумя государствами, наиболее важными для успехов Китая, являются Малайзия и Индонезия. Их не отнесешь ни к кругу ярых скептиков, ни к числу надежных сторонников Китая в регионе. При этом обе страны добились ощутимого прогресса в своем развитии. Два новых малайзийско-китайских промышленных парка, Куаньтан и Циньчжоу, открылись в 2013 году для дальнейшего стимулирования двусторонней торговли и инвестиций. Подобно сингапурскому промышленному парку Сучжоу, эти районы предлагают земельные участки по привлекательным ценам, обещают налоговые льготы и финансовую поддержку малайзийским и китайским инвесторам. Данные сделки также закрепляют статус Куала-Лумпура в китайской схеме «морского Шелкового пути» (термин впервые озвучил Си Цзиньпин в октябре 2013 года; это, как кажется, не более чем эвфемизм для той самой, цитируя скептиков, китайской «нитки жемчуга»): Пекин получает возможность притязать на Малаккский пролив и бросить вызов геополитическим интересам США в этих водах[569]. Китай, по сообщениям, предполагает вложить 62 миллиарда долларов в государственные «политические банки» для поддержки этой стратегии развития инфраструктуры и увеличения своего влияния в Юго-Восточной Азии[570].
В Индонезии геоэкономические методы Китая отчасти используются для «обуздания» желания Джакарты играть ведущую роль в Юго-Восточной Азии[571]. Китай приурочил заключение инвестиционных сделок к Азиатско-тихоокеанскому саммиту экономического сотрудничества на Бали в октябре 2012 года; стороны подписали инвестиционные соглашения на сумму 28 миллиардов долларов (в том числе контракты между конкретными провинциями двух стран), а годовой объем двусторонней торговли превысил 50 миллиардов долларов[572]. Можно вспомнить китайское присловье: «Отправлять уголь в разгар снежной бури»; такие шаги обеспечивают политическую выгоду[573]. С точки зрения геоэкономических устремлений Пекина в Юго-Восточной Азии мировой финансовый кризис, подобно азиатскому финансовому кризису прошлого десятилетия, стал такой вот «бурей» и позволил Пекину без особых усилий нарастить свой политический капитал[574]. Причем инвестиционные сделки, как правило, формулируются образом, который обеспечивает максимально выгодную геополитическую отдачу для Пекина. Дипломаты из стран Юго-Восточной Азии говорят, что «китайская помощь нередко является целевой, и средства для Малайзии, например, идут конкретно в штат Паханг, который выступает политической опорой премьер-министра»[575]. В Мьянме и Таиланде китайцы «добиваются того, чтобы генералы получили свою долю от контрактов», по словам другого дипломата[576].
По мере роста экономического могущества Китая крепнет и его желание позаботиться о старых друзьях. Возглавляют список друзей Камбоджа и Лаос, которые связаны с Китаем общим историческим наследием и традициями поддержки. В случае с Лаосом Пекин особенно заинтересован в сохранении одной из немногих еще существующих марксистско-ленинских партий и ее социалистического государства. В составе пакета китайской антикризисной поддержки в 2009 году на финансирование региональной инфраструктуры АСЕАН имелась кредитная линия на 15 миллиардов долларов для бедных азиатских стран и кредитная линия на 40 миллионов долларов, предназначенная для удовлетворения потребностей Камбоджи, Лаоса и Бирмы. После переворота в Пномпене в 1997 году Китай выделил Камбодже кредит на 10 миллионов долларов, дабы восполнить приостановку помощи со стороны традиционных доноров; через два года премьер Госсовета КНР Чжу Жунцзи посетил Пномпень и объявил о списании всех камбоджийских долгов. Китай сегодня – крупнейший внешний инвестор Камбоджи, китайцы вкладывают в страну в десять раз больше средств, чем США, чтобы Камбоджа продолжала существовать[577]. По данным инвестиционного совета Камбоджи, объем китайских вложений в Камбоджу с 1994 года составил 9,1 миллиарда долларов (в том числе почти 1,2 миллиарда в 2011 году); это в восемь раз выше инвестиций США[578].
Бирму обычно включали в список «надежных клиентов» Пекина. Но ситуация меняется. Китай хотел бы не допустить торжества демократии на своем «заднем крыльце», особенно демократии, установленной при помощи США и подрывающей китайское влияние. Бирма является ключевой частью планов Китая по созданию нового Шелкового пути, который, как отмечалось выше, должен связать западную китайскую провинцию Юньнань с Мьянмой, Бангладеш и Индией. Также Пекин считает Бирму критически важным элементом схемы по диверсификации энергетических маршрутов, которые позволят укоротить транзит ближневосточной нефти. Что еще важнее, геополитические контакты с Бирмой открывают китайским ВМС оперативный доступ в Тихий и Индийский океаны, избавляя военные корабли – заодно с нефтяными танкерами – от необходимости проходить Малаккским проливом в Бенгальский залив.
В 2011 году, вскоре после исторического открытия Бирмы миру, страна пострадала от разрушительного землетрясения. Китай предложил гуманитарную помощь на сумму более 500 000 олларов – довольно скромно в сравнении с 1 000 000 долларов от Индии, но больше, чем 100 000 долларов от Таиланда или 200 000 долларов от Южной Кореи[579]. До середины 2014 года стороны подписали более пятидесяти соглашений по экономической и технической помощи[580]. Соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве 2012 года дало Китаю возможность выделить «350 жилых комплексов, 30 миллионов юаней кредитов и 1 000 000 юаней наличными на переселение жертв [землетрясения]»[581]. Местный энергетический сектор Бирмы ощущает приток китайских инвестиций с момента открытия рынка для внешних вложений.
В особенности Китай преуспел в строительстве двух нефте– и газопроводов, пересекающих территорию Мьянмы. Владеет и управляет ими китайская Национальная нефтегазовая корпорация; эти трубопроводы тянутся более чем на 2500 километров, были введены в эксплуатацию в 2013 году и на полной мощности должны перекачивать ежегодно 12 миллиардов кубических метров природного газа на юго-запад Китая (на китайской территории трубы идут от Юньнани на северо-запад и в восточные провинции)[582]. Дополнительный трубопровод стоимостью 2 миллиарда долларов начал функционировать в 2014 году, снабжая Китай нефтью с Ближнего Востока и из стран Африки. Ожидается, что трубопровод будет перекачивать до 200 000 баррелей нефти в сутки; 40 000 баррелей будут доставаться Мьянме, наряду с ежегодной выплатой 7 миллионов долларов за транзит. Таковы преимущества статуса транзитной страны[583].
Но при этом бирманские нефте– и газопроводы могут служить иллюстрацией того, что ожидания далеко не всегда соответствуют реальности. Китайская компания «Майнинг Ваньбао», дочернее предприятие производителя оружия «Норт индастриз корпорейшн», в 2013 году согласилась вложить чуть менее 1 миллиарда долларов в развитие медного рудника в Латпадаунге[584]. Сделка вызвала ожесточенные протесты местного населения, что побудило возобновить переговоры по контракту. Новое соглашение отдает 51 процент прибыли правительству Мьянмы, 19 процентов – Союзу экономических предприятий Мьянмы (контролируется бирманскими военными) и лишь 30 процентов – «Майнинг Ваньбао»[585]. А в августе 2014 года бирманские чиновники фактически сорвали реализацию меморандума о взаимопонимании, который предусматривал прокладку высокоскоростной железнодорожной магистрали по территории страны.
Эта пострадавшая железнодорожная магистраль оказалась вторым крупным китайским проектом, «замороженным» Мьянмой после прихода к власти гражданского правительства в 2011 году. Строительство (на китайские деньги) очередной плотины ГЭС на реке Иравади было приостановлено после протестов местных жителей и вследствие постоянных столкновений между военными и армией независимости Качина[586]. Местные были уверены в том, что по завершении строительства плотины Китай будет производить до 90 процентов всей электроэнергии, необходимой Мьянме[587]. «О Китае какое-то время лучше было вообще не упоминать», – комментирует бирманский историк Тан Мьин-у[588]. Вьетнамские официальные лица замечали, что «очевидно, хотя и не бросается в глаза, что Мьянма пытается уменьшить влияние Китая, как экономическое, так и политическое»[589].
Не скрывая опасений относительно сохранения зависимости от Пекина, новые лидеры Мьянмы, тем не менее, отдают себе отчет в том, что могли запоздать со своими действиями, учитывая, в какой степени жизнеспособность Мьянмы сегодня зависит от торговли, помощи и инвестиций Китая. Разумеется, Бирма не может позволить себе действовать таким образом, чтобы вызвать недовольство, раздражение или гнев Пекина в вопросах регионального урегулирования, наподобие споров о Южно-Китайском море