Геоэкономическое влияние Китая также затрагивает (пусть в меньшей степени) международные институты наподобие Генеральной ассамблеи ООН. В августе 2012 года страны, которые отказались голосовать, воздержались или проголосовали против резолюции о насилии в Сирии, в основном относились к числу тех, что входят в геоэкономическую орбиту Китая. (Противодействуя резолюции, Китай хранил верность давней солидарности с Россией при голосованиях в Совете безопасности ООН. Россия, надежный союзник режима Башара Аль-Асада, резко возражала против этой резолюции; Пекин поддержал Москву в обмен на обещание поддержать Китай в Организации Объединенных Наций по вопросам, связанным с Северной Кореей и Тайванем.)[644]
В совокупности эти примеры ставят два фундаментальных вопроса. Во-первых, действенно ли геоэкономическое давление? Многое зависит, конечно, от методик оценки, но в случае с Китаем весь комплекс свидетельств указывает на положительный ответ: Китай открыто играет геоэкономическими «мускулами» – в позитивном и негативном ключах – и чаще всего преуспевает в отстаивании собственных геополитических интересов (хотя бы до определенной степени). Это не означает, что китайская геоэкономическая тактика неизменно оказывается эффективной в экономическом или геополитическом выражении и отсутствуют неудачи и откровенные провалы. Однако, применяя такое давление, Китай добивается сокращения поставок оружия Тайбэю и уверенно уменьшает число государств, готовых признавать независимый Тайвань; еще он ограничивает деятельность далай-ламы, удерживает многие страны от политической поддержки защиты прав человека, оказывает заметное воздействие на результаты голосования в ООН и подрывает западные усилия по «приструнению» Северной Кореи, обеспечивает тактическую поддержку окрепшей внешней политике России и оспаривает сложившийся баланс сил в Юго-Восточной Азии, вынуждая ряд стран менять политический курс с учетом территориальных притязаний КНР и отправляя недвусмысленные сообщения другим.
Способность оценивать геоэкономические показатели конкретной страны ставит другой, еще более простой вопрос: как опознать геоэкономическую «дипломатию» в действиях того или иного государства? Не существует ни какого-то конкретного набора признаков геоэкономического давления, ни способов установить, возрастает ли количество проявлений подобных признаков. Но события недавней мировой истории заставляют считать, что сугубо геоэкономическая мощь Китая и других стран, безусловно, увеличивается: вспомним угрозы остановить подачу газа в разгар зимы, инвестиционные сделки, явно направленные на дезавуирование Тайваня, обуславливание помощи требованиями к тому или иному лидеру уйти в отставку и запреты на сотрудничество с фирмами конкретной третьей стороны[645].
Когда требуется оценить использование геоэкономических методов, помогает наличие показательных примеров. Но чаще свидетельства геоэкономического давления оказываются косвенными, особенно в тех случаях, когда это давление является принудительным по своему характеру. Вспомним, о чем уже говорилось выше, китайский запрет на импорт филиппинских бананов на фоне эскалации конфликта из-за рифа Скарборо или российское эмбарго на молдавские вина накануне подписания Молдовой соглашения о сотрудничестве с ЕС. По сравнению с неприкрытым политическим давлением подобное принуждение нередко гораздо сложнее оценить правильно.
К счастью, строгое разделение примеров на две категории – явного и косвенного применения геоэкономических инструментов – привело бы к чрезмерному сужению поля зрения. Подобно военному могуществу, геоэкономическое влияние может, фигурально выражаясь, отбрасывать длинную тень. Его не нужно демонстрировать открыто (или даже угрожать им) для достижения желаемого эффекта. По сообщениям прессы, некоторые энергетические компании, добывающие нефть в Южно-Китайском море, публично признают необходимость сотрудничества с китайскими государственными компаниями во избежание ненужных осложнений[646]. Тот факт, что портфели китайского Банка развития и бразильского BNDES больше портфеля Всемирного банка, означает, что указанные государства имеют возможность вести «дипломатию капиталов» в масштабах, недоступных Западу[647]. Такое влияние зачастую малозаметно, обычно это выглядит почти случайными совпадениями, а не привычным сочетанием причин и следствий. Однако оно реально.
Между тем геоэкономические успехи иногда преувеличиваются, в том числе по отношению к Китаю. Имеются естественные ограничения и внутренние напряженности, подрывающие многие попытки Пекина использовать геоэкономику для достижения геополитических целей. Возможно, стремление Китая применять подобные инструменты в дальнейшем будет все сильнее осложняться внутренними проблемами – пузырями на рынке недвижимости и на фондовом рынке, слабостью системы социального обеспечения, реформой хукоу (института прописки) и коррупцией в правительстве[648]. Крепкие, основанные на протекционизме отрасли и ведомства пополнили ряды внутренних политических сил в последние годы и укрепили свое положение за счет «поглощения» выгод Китая от мирового финансового кризиса. В Китае, как и во всем мире, стратегическое стремление к геополитическим целям и значимость сугубо экономических интересов могут конфликтовать между собой, и представляется, что этот конфликт, нарастающий на глазах, вряд ли удастся преодолеть во имя реализации геополитических задач. Не забудем и о региональных проблемах. Суровое давление Китая побуждает государства Юго-Восточной Азии добиваться баланса сил посредством сближения с США. Применительно к Китаю геоэкономическое могущество, подобно большинству других форм власти, может оказаться наиболее эффективным, когда оно подразумевается, а не проявляется открыто.
В отличие от других областей государственного управления, при оценке эффективности геоэкономических действий налицо вызывающая удивление тенденция отрицать формы, скажем так, частичного вмешательства. Разумеется, Россия в 2015 году не слишком преуспела в своем стремлении защититься от санкций США и ЕС через попытки подкупить некоторые финансово неустойчивые страны ЕС (так называемые слабые звенья в «санкционной коалиции» США и Евросоюза). Но вряд ли российские лидеры просто «стреляли себе в ноги и тратили деньги впустую»[649]. Своевременные «реверансы» Кремля и прямая финансовая поддержка Греции, Кипра и Венгрии, если упомянуть лишь несколько примеров, обеспечили России ряд важных геополитических побед, привели к увеличению стоимости санкций для США и стран-лидеров ЕС, похоронили надежды США на ужесточение санкций в отношении Москвы и, в конечном счете, изрядно осложнили реализацию задачи по сохранению целостности еврозоны, а внимание Европы сфокусировалось на внутренних вопросах.
Так или иначе, из того факта, что разные страны добиваются различных результатов при использовании геоэкономических инструментов, не обязательно следует, что впредь они будут отказываться даже от заведомо обреченных попыток. Отсюда, в свою очередь, возникает более важный момент: даже когда государства пытаются применять геоэкономические методы и терпят частичную или полную неудачу, результаты и сопутствующий ущерб этих действий могут иметь реальные, дестабилизирующие последствия для конкретной ситуации.
Рассмотрим внешнюю политику Катара практически на всем протяжении периода после «арабской весны». По мере распространения революций Катар начал расходовать колоссальные суммы (и привлекать множество диковинных союзников) в качестве стратегии выживания. «Они хотели поддержать победителей», по выражению одного ближневосточного чиновника[650]. Катарские официальные лица не скрывали своих мотивов. В ответ на вопрос, сколько Катар потратил на ливийскую революцию, премьер-министр Катара ответил: «Много. Это стоило нам очень много»[651].
Но результаты действий Катара – выделение миллиардов долларов на поддержку повстанцев в Ливии и в Сирии (с частичной оплатой содержания), примерно 8 миллиардов долларов помощи режиму Мурси и «Братьев-мусульман» в Египте, 400 миллионов долларов ХАМАС (в решающий момент, когда ХАМАС начала отдаляться от Тегерана и Дамаска вследствие конфликта в Сирии) – показывают, что Доха мало чего добилась, по крайней мере, с точки зрения желаемых итогов. Зато нет недостатка в непредвиденных и бесполезных последствиях. На самом деле в этом регионе, где редко встретишь согласие, почти все выражают мнение, что Катар сыграл важную роль в дестабилизации едва ли не каждой проблемной ситуации и в нарастании исламского радикализма и джихадизма[652]. «Результаты варьируются от плохих до катастрофических в тех странах, которые являлись получателями катарской помощи», – подытоживает журналист из зоны Персидского залива Элизабет Дикинсон[653].
Говорят, что нет худа без добра; в данном случае стоит признать, что вмешательство Катара стало поводом к объединению других стран Персидского залива: они обратились за поддержкой к Вашингтону и пригрозили исключить Катар из своих рядов, если Доха не ограничит собственный «внешнеполитический авантюризм». В августе 2014 года соседние ОАЭ взяли ситуацию с катарским вмешательством под свой контроль и, посредством американских военных самолетов с баз в Египте, нанесли несколько авиаударов по финансируемым Катаром исламистам в Ливии[654].
Вероятно, наиболее тревожным показался рано выявленный факт финансирования Катаром, а также Кувейтом (и, возможно, в меньшей степени, Саудовской Аравией), наиболее экстремистских группировок сирийских боевиков – группировок, которые, после ряда слияний и поглощений, в конце концов составили «Исламское государство Ирак и Аль-Шама», то есть ИГИЛ. Пресса сообщала, что в разгар насилия в Сирии катарские предприниматели вдруг оказывались «дистанционными» вожаками бригад сирийских повстанцев. Поток просителей, прибывавших в Доху ради контактов с правительством Катара по поводу финансовой поддержки, был настолько стабильным, что шансы конкретного «посольства» на успех стало возможным предугадать на основании того, в каком из пятизвездочных отелей Дохи это «посольство» размещали. Элизабет Дикинсон вспоминала, что «фаворитами были „Фор Сизонс“ и „Ритц-Карлтон“; лидер ХАМАС Халед Машаль остановился в первом, сирийская оппозиция – в последнем. Отель „W“, шикарный новичок, в основном служит приютом европейским делегациям, жаждавшим инвестиций и природного газа»