Когда дело касается «исходящих» глобальных инвестиций, никакое другое правительство не имеет в своем распоряжении больше оборотных средств и каналов инвестирования, чем правительство КНР. Многие из этих инструментов являются новыми – по сути, по масштабам использования или по обеим характеристикам – и получают исключительное (или почти исключительное) применение в Китае. Приведем несколько примеров. Валютные резервы КНР составляют около 3,66 триллиона долларов США, значительная часть этих средств находится в управлении Государственной корпорации валютных активов (ГКВА) и Китайской инвестиционной корпорации (КИК), ведущего суверенного фонда страны[671]. Крупнейшие госпредприятия КНР – многие из них являются игроками на мировом рынке и входят в список «Форчун 500» – осуществляют крупные покупки и зарубежные инвестиции по указаниям китайского правительства, чаще всего преследуя геополитические цели. ГКВА открыто увязывает свои инвестиционные решения с желанием дезавуировать Тайвань[672]. Прямые китайские инвестиции в Африку тоже опираются на признание «единого Китая» в интерпретации Пекина[673]. (Яркий пример голосования Африканского Союза по свержению Каддафи и континентальных инвестиций в Ливию показывает, что подобные геоэкономические технологии не ограничиваются только Китаем.)
Возвращаясь к вопросу, обсуждавшемуся в главе 2, отметим, что это влияние не является однонаправленным. Существенные стратегические инвестиции Китая по всему африканскому континенту, нередко адресованные слабым и недемократическим государствам, оказывают воздействие на внешнюю политику Пекина и на восприятие КНР своих предполагаемых национальных интересов[674]. Несмотря на неоднократное декларирование приверженности политике невмешательства, КНР регулярно втягивается во внутриполитические процессы ряда африканских стран-получателей китайских инвестиций. Например, китайская государственная национальная нефтяная компания приобрела доступ к суданским нефтяным месторождениям в 1995 году; к 1999 году китайские инвестиции успешно превратили Судан в экспортера нефти. Вскоре после этого деятельность китайцев в Судане сыграла немалую роль в частичном провале введенных США санкций[675]. Если взять недавний пример, Пекин признал политическую реальность «двух Суданов» и оказал существенное давление на Хартум для урегулирования споров о месторождениях между Севером и Югом и внедрения временных механизмов финансирования[676].
Порой подобный подход порождает «укрепляющую динамику», вынуждая Пекин демонстрировать свои геополитические «мускулы» для защиты инвестиций. В Зимбабве Китай выказал готовность защищать свои инвестиции посредством использования права вето в Совете безопасности ООН. В 2008 году резолюцию о введении эмбарго на поставки оружия, а также о финансовых и визовых ограничениях в отношении президента Зимбабве Мугабе и других руководителей страны, поддержали девять членов ООН, однако Россия и Китай наложили на нее вето[677]. До президентских выборов в Зимбабве в 2011 году Китай выплатил ровно 3 миллиарда долларов за монопольный доступ к обширным залежам платины, причем контракт оценивается в 40 миллиардов долларов. Заголовок газеты «Зимбабве мэйл» гласил, что геоэкономическое влияние Китая на Хараре превращает Зимбабве в «полноценную китайскую колонию»[678]. Недавно, весной 2014 года, китайская НОАК выделила 4,2 миллиона долларов на финансирование ряда проектов зимбабвийской армии, то есть солдат Мугабе, включая подготовку бойцов и приобретение снаряжения[679]. Изоляция правительства Мугабе сохраняется, государственный долг Зимбабве превышает 7 миллиардов долларов, поэтому китайские инвестиции являются важнейшим фактором сохранения правящего режима[680].
Санкции
Китайское правительство обыкновенно трактует санкции как злоупотребление властью со стороны развитых стран, в особенности со стороны США. С китайской точки зрения санкции, скорее, усугубляют кризис, чем помогают его разрешить[681]. Китай, как правило, выступает против санкций, особенно из-за опасения лишиться импорта, который поддерживает экономический рост страны[682]. (В отличие от Китая, Соединенные Штаты Америки активно используют санкции – более 120 раз за последнее столетие[683].) В случае с ядерной программой Ирана Пекин, что не удивительно, выступил против односторонних санкций США, но проголосовал за все санкции Совета безопасности ООН – и при этом приложил немало усилий к их ослаблению. Вдобавок Китай показал себя, что называется, ренегатом, сохраняя экономические контакты с Ираном в обход резолюции Совета безопасности ООН[684]. В августе 2013 года администрация США начала штрафовать иностранные компании, которые продолжали поддерживать торговые связи с Ираном. Тем не менее Китай по-прежнему искал способы обойти эти санкции и сотрудничать с иранским режимом, будь то за счет импорта сырой иранской нефти (не мазута) или, как утверждал один иранский законодатель, за счет выделения 20 миллиардов долларов на развитие из «нефтяных денег»[685].
Помощь
Китай со стороны выглядит куда менее надежным источником помощи в качестве дипломатического рычага влияния, чем можно было ожидать (в бюджете КНР на двусторонние контакты выделяется около 5 миллиардов долларов ежегодно), однако и здесь имеются важные исключения[686]. «Имиджевые» проекты – президентские дворцы в Зимбабве, Того и Судане и более пятидесяти спортивных стадионов в Африке – представляют собой очевидный элемент кампании Китая по укреплению политических связей[687]. По материалам и оценкам международной организации «Эйддейта», Китай заплатил свыше «80 миллиардов долларов на разработку, осуществление и завершение» проектов в Африке с 2000 по 2012 год. Но «большая часть этой помощи ушла в регионы, где родились национальные лидеры, что свидетельствует о политической ангажированности инвестиций»[688]. «Едва тот или иной регион становится родиной того или иного африканского президента, он получает на 270 % больше помощи (от Китая), чем получил бы, оставаясь обычным регионом», – указывает Роланд Ходлер, профессор экономики швейцарского университета Санкт-Галлен и один из ведущих исследователей организации «Эйддейта»[689].
Подобные проекты могут иметь неприятные последствия. Китай подвергается критике за ряд своих инвестиций в развитие, наподобие решения 2007 года о финансировании строительства нового президентского дворца в Судане. Международное сообщество сосредоточило усилия на оказании помощи и организации снабжения африканских миротворческих сил, которые старались остановить геноцид в Дарфуре, а китайский лидер Ху Цзиньтао предоставил Судану беспроцентный кредит на строительство президентского дворца и призвал другие страны «уважать суверенитет Судана»[690]. Этот шаг – предпринятый в преддверии Олимпийских игр 2008 года в Пекине, то есть когда Китай находился под пристальным вниманием мировой общественности – вызвал широкую критику: дело не только в «пособничестве» жестокому режиму, но и в том, что китайская помощь диктовалась откровенно политическими мотивами[691]. «Китай финансирует строительство президентского дворца не по ошибке, – писал Себастьян Моллаби, обозреватель газеты „Вашингтон пост“, – нет, он делает это намеренно. Ведь китайцы не финансируют постройку всех президентских дворцов на свете; они выбрали президента настолько одиозного, что от него отвернулись все африканские коллеги»[692].
Если забыть о такого рода провалах, можно ли сказать, что указанные имиджевые проекты окупаются для КНР? В целом представление о деятельности Китая в Африке или Латинской Америке останется таким же, как в 2007 году (более того, два последних опроса «Пью» показали тенденцию к осуждению КНР, а вовсе не к улучшению восприятия)[693]. Но вряд ли улучшение своей позиции в общественном мнении являлось и является целью руководства КНР. Зато среди элиты и лидеров указанных регионов Китай значительно улучшил свою репутацию. Исследование «РЭНД корпорейшн» за 2014 год отмечает: «Реакцию африканцев на китайские действия можно назвать неоднозначной – государственные чиновники в подавляющем большинстве оценивают эти действия положительно, а представители других слоев африканских обществ критикуют Китай за эксплуататорский, неоколониалистский подход»[694]. В интервью «Файнэншл таймс» бывший президент Сенегала Абдулай Вад сказал: «Китай просто лучше адаптировался к нашим потребностям, чем европейские инвесторы, неспешные и порой откровенно покровительственные в своем отношении; то же самое верно для организаций-доноров и неправительственных организаций»