[764]. Все эти факторы в совокупности настолько важны, что США вряд ли смогут лучше осознать выгоды полноценного применения геоэкономики без целенаправленного устранения их влия-ния.
Впрочем, сами по себе данные факторы не полностью объясняют амбивалентность политики США. Многие президенты Соединенных Штатов пытались использовать геоэкономические методы государственного управления – и неизменно утрачивали энтузиазм (вспомним, к примеру, отказ Вудро Вильсона от «долларовой дипломатии»), даже если они и их советники продолжали признавать, обсуждать и применять эти методы, причем куда изощреннее, чем происходит сегодня. Также США на протяжении своей истории привыкали полагаться на санкции, однако ранее американская политика прежних лет все-таки предполагала использование других геоэкономических инструментов, чего не наблюдается в наши дни. А при том, что бюрократическая политика является давним бичом геоэкономической деятельности Америки (судя по отчетам о заседаниях конгресса, впервые о данной проблеме заговорили в 1950-х годах), текущие бюрократические ограничения оказались неожиданными (подробнее см. в главе 9).
Можно и нужно выделить еще одного «виновника» нынешнего двойственного отношении к геоэкономике в Соединенных Штатах; это проблемы с исторической памятью. В последние десятилетия американские политики словно забыли о традиционной роли геоэкономики во внешней политике страны.
Даже для стороннего наблюдателя внешнеполитических дебатов в США в последние годы не составит труда обнаружить эти исторические «слепые пятна». Как отмечает один аналитик, «пока… все правительства мало-помалу склоняются к экономическим методам, так или иначе», но Китай и Россия сегодня «делают это способами, немыслимыми для США»[765]. Экономика и политика, согласно комментариям прессы, признаются «относительно самостоятельными и автономными сферами деятельности», а в той степени, в какой одна сфера оказывает влияние на другую, «экономическая рациональность должна определять политический выбор», а не наоборот[766]. Американские чиновники и эксперты допускают, например, что потенциальное торговое соглашение между США и ЕС, так называемое Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнерство (ТТИП), «можно рассматривать как своего рода второй слой клея для укрепления трансатлантических отношений»[767]. Но «называть ТТИП экономическим НАТО будет… серьезной ошибкой»[768]. Эти утверждения отражают широко распространенное мнение об «исконной» аполитичности рынков, которые следует защищать от геополитических амбиций и ни в коем случае не позволять им превратиться в арену конкуренции государств[769].
Так было не всегда. США объявили войну Британии в 1812 году только после того, как многолетнее эмбарго не привело к изменению поведения последней. «Долларовая дипломатия» Уильяма Говарда Тафта в долгосрочной перспективе провалилась, особенно в Азии: она «побудила Японию и Россию к расширению сотрудничества в разделении Маньчжурии, оттолкнула от США британских и французских союзников, фактически уничтожила целостность Китая и выставила американскую дипломатию одновременно наивной и неуклюжей»[770]. Однако не имеет значения, были подобные геоэкономические стратегии успешными или нет; важно то, что у США долгая и обширная история их применения. На протяжении большей части своего существования Соединенные Штаты регулярно осознавали значимость геоэкономических инструментов для достижения стратегических преимуществ – и применяли эти инструменты.
Но в последние десятилетия Америка начала воспринимать геоэкономику, ее роль в управлении государством в целом и ее историческую роль в американской внешней политике в частности совершенно иначе. Творцы американской политики стали трактовать экономику как отдельную сферу деятельности, которую следует оберегать от произвола государственной власти. В меморандуме президенту Никсону в 1969 году Ричард Купер, тогда молодой сотрудник Совета национальной безопасности, а впоследствии известный гарвардский экономист и один из руководителей администрации США, признавал растущий «раскол» между внешней политикой как таковой и внешнеэкономической политикой, причем характеризовал этот раскол как нечто между необходимым и желательным для достижения целей США в либеральной торговой среде[771]. «Учитывая общее направление развития либеральной торговой среды, – пояснял Купер, – оформилось мнение, что внешнеэкономическую политику нужно освободить от влияния сиюминутных политических соображений»[772].
По мере усугубления этой «раздвоенности восприятия» в последующих администрациях США экономика все больше становилась исключительной прерогативой экономистов, практически недоступной для внешнеполитических ведомств, и потому, не считая санкций, американское руководство благополучно забыло о геоэкономике. Так возник тот структурный разлад, который существует по сей день. Преодоление этого разлада должно начинаться с восстановления исторической памяти о применении Америкой геоэкономических методов и с определения того момента, когда все изменилось и почему. Более глубокое понимание истории – а вместе с тем, возможно, и более ясное национальное самоопределение – будет иметь решающее значение для выяснения того, где и как геоэкономику следует вводить в американские стратегические расчеты в качестве способа отстаивания национальных интересов США.
Американская революция 1914 года: геоэкономика выживания
В годы после Войны за независимость отцы-основатели утверждали, что Соединенные Штаты не способны добиться подлинной независимости без превращения в экономически зрелую и самодостаточную страну. Томас Джефферсон высказал это мнение в письме государственному деятелю, впоследствии вице-президенту Элбриджу Джерри в мае 1797 года. Англичане и французы, писал Джефферсон, «желают монополизировать торговлю и влияние на нас, и они на самом деле сумели этого добиться. Когда мы замечаем, что им принадлежат мастерские, где производится все, что нам нужно… что они владеют, открыто или тайно, значительной частью нашего судоходства… что они стремительно присваивают наши банки и государственные средства, тем самым подчиняя себе наши государственные финансы… когда они демонстрируют, что посредством вышеозначенного воздействия на все ветви власти могут заставить наше правительство плясать под свою дудку, и вполне в состоянии подчинить интересы этой страны волей другой державы, – когда мы все это замечаем и осознаем, думаю, никто не станет утверждать, будто мы обладаем истинной независимостью».
Сложно найти более яркий пример геоэкономических тревог и намерений.
Джефферсон озвучивал общее понимание того факта, что наиболее серьезные угрозы молодой Америке были геоэкономическими по своей природе. Бенджамин Франклин никогда не забывал о необходимости отстаивать геополитические интересы США экономическими методами. Прекрасно понимая, что Европа представляет собой очевидный источник угрозы американской безопасности, он предлагал Америке развивать торговлю в обмен на дружбу и сотрудничество европейских государств[773]. Томас Пейн в статье «Здравый смысл» объяснял, что «в наши планы входит торговля, и она, при разумной ее организации, обеспечит нам мир и дружбу со всеми народами Европы, поскольку в интересах всей Европы иметь в лице Америки открытый порт. Ее торговля всегда будет защитой». Пейн не питал никаких иллюзий относительно того, что экономические интересы Америки возможно отделить от европейских. Скорее, он предлагал воспользоваться геоэкономикой. Именно благодаря торговле США в состоянии стравить европейские государства между собой в мировой политике. «Предоставляя европейским государствам равный доступ к американским портам, – говорилось в другом тексте, – мы добьемся того, что каждое будет заинтересовано помешать прочим угрожать независимости Америки»[774]. Александр Гамильтон, отец американского капитализма, подчеркивал, что «торговля есть оружие в борьбе за власть» (этот тезис вряд ли пользуется популярностью у сегодняшних разработчиков торговой политики[775].)
Выказывая единодушие (что случалось редко), Гамильтон и Томас Джефферсон разделяли приверженность применению геоэкономических методов во внешней политике. Джефферсона по праву вспоминают как творца одного из величайших геоэкономических успехов в истории Америки: в апреле 1803 года он руководил покупкой 828 000 квадратных километров территории между Миссисипи и Скалистыми горами, которая удвоила площадь американских земель по цене всего четыре цента за акр (15 миллионов долларов в общей сложности). Экономическое рацио здесь очевидно; Джефферсон хотел обеспечить американским фермерам из долины реки Огайо выход к Мексиканскому заливу через реку Миссисипи (река была для этих фермеров важнейшим каналом транспортировки излишков зерна и мяса). Но за решением стояли также более фундаментальные, геополитические мотивы. В мае 1802 года Джефферсон признался Джеймсу Монро, что «мы имеем все основания опасаться уступки Испанией Луизианы и Флориды Франции». Он знал, что Соединенные Штаты не могут позволить себе военное противостояние с Францией Наполеона Бонапарта; но еще он понимал, что если Франция присвоит себе вышеозначенные территории, это окажется для нее стимулом продолжить движение на запад и утвердиться там, где находятся, по мнению Джефферсона, стратегические запасы Америки. Он предупреждал американского посла во Франции Роберта Ливингстона, что «день, когда Франция завладеет Новым Орлеаном, станет для нас приговором; далее ничто не будет ее сдерживать. Это событие зафиксирует союз двух наций, которые совместно способны обеспечивать свое исключительное право на плавание в океанах»