Крупнейшие мировые производители энергии в совокупности имеют все основания беспокоиться в связи с развитием добычи нетрадиционных носителей, а вот потребители энергии могут рассчитывать на выгоды, казавшиеся немыслимыми лишь несколько лет назад. Конечно, снижение цен на энергоносители может стать экономическим благом для страны-импортера этих ресурсов. Подобно тому как резкий рост цен на нефть после эмбарго ОПЕК 1973 года породил серьезные проблемы для развивающихся стран, обременив их долгами минимум на десятилетие, нынешнее снижение цен на энергоносители станет благом для таких экономик; оно «перебросит» реальные доходы от производителей к потребителям. В особенности Китай и Индия, учитывая ожидаемый рост спроса на нефть с их стороны на 40 и на 55 процентов соответственно, окажутся в наилучшей позиции для удовлетворения своих потребностей в энергии и смогут решать одновременно другие неотложные задачи[1000]. Это верно также для Японии и Южной Кореи, которые импортируют немало энергоносителей.
Кроме того, Китай может воспользоваться сегодняшним энергетическим бумом в иных целях, даже если отвлечься от усилий по разработке собственных китайских (весьма обильных) запасов сланцевого газа (возникли проблемы геологического характера, не хватает воды для применения метода гидроразрыва, запасы залегают глубоко, крестьяне сопротивляются, а стоимость разработки высока). Будучи крупнейшим в мире импортером нефти и крупнейшим потребителем энергии, Китай немало выиграет от снижения цен на нефть, вызванного поставками американской, канадской и аргентинской ЛННК[1001]. Менее очевидно, однако не менее важно то обстоятельство, что сланцевая революция способна изменить отношения Пекина с государствами, богатыми сырьем[1002]. В долгосрочной перспективе – и при условии, что Китай сможет реализовать свои программы добычи сланцевой нефти и газа – Пекин будет в состоянии уменьшить свою зависимость от стран Африки и Ближнего Востока, которые пока обеспечивают основной объем поставок[1003]. КНР больше не придется предлагать экономическую помощь или инвестиции, чтобы гарантировать бесперебойное поступление нефти из Африки и других регионов. Но такая перспектива – дело далекого будущего, если оно вообще возможно. Спрос Китая на нефть и газ будет неуклонно возрастать, а потому сложно сказать, сможет ли китайский сланцевый газ конкурировать с российским и казахстанским газовым экспортом и поставками СПГ. Что касается ЛННК, здесь положение КНР выглядит еще уязвимее, и в обозримом будущем Китай явно продолжит импортировать сырую нефть из стран Персидского залива и России (для переработки на совместных предприятиях) или будет покупать нефтепродукты в Персидском заливе и Сингапуре.
Также «нетрадиционная революция» может способствовать неожиданному улучшению отношений между Россией и Китаем, причем Китай будет играть в этих отношениях главную роль. На протяжении десятилетий эти страны – несмотря на очевидную рациональную основу для долгосрочного партнерства между крупнейшим в мире производителем энергоресурсов и крупнейшим мировым потребителем энергии, с общей границей длиной 2600 км – соперничали вместо того, чтобы объединиться ради общей цели. История, подозрительность и идеология по-прежнему создают серьезные проблемы. Тем не менее Россия все активнее стремится осваивать энергетические рынки Дальнего Востока, дабы компенсировать потери от добычи нетрадиционных носителей и желания Европы сократить экспорт российского газа, а Китаю нужны дополнительные энергоресурсы для удовлетворения растущего спроса, этого фундамента роста экономики. Ситуация меняется медленно, но все указывает на то, что Москва и Пекин движутся навстречу, а не отдаляются друг от друга, к заключению крупных энергетических сделок и строительству трубопроводов[1004]. Примером может служить газовый контракт на 400 миллиардов долларов, подписанный Китаем и Россией в мае 2014 года. Этот контракт между «Газпромом» и китайской Национальной нефтегазовой корпорацией заключен на тридцать лет и требует строительства трубопроводов и других объектов инфраструктуры для ежегодной перекачки 38 миллиардов кубометров газа в Китай. Реализация подобных сделок будет основой для укрепления геополитических отношений Пекина и Москвы (причем КНР будет доминировать, а Россия пойдет на беспрецедентные уступки из-за сохраняющегося санкционного давления Запада).
Другие дружественные азиатские страны, например, Япония, Южная Корея и Индия, тоже с нетерпением ожидают притока ЛННК и природного газа на мировые энергетические рынки[1005]. Эти азиатские страны рассчитывают на глобальный «выплеск» СПГ в ближайшие годы. Разумеется, эти ожидания сопряжены с другими факторами, но резкое увеличение поставок газа и нефти через Южно-Китайское море увеличивает издержки потенциального конфликта (с Китаем) в этом районе и может, в зависимости от внешней политики Пекина, предъявить дополнительные стимулы для развития сотрудничества. Но больше эти страны надеются на то, что капитализация газового рынка и развитие рынка реальных товаров снизят ту цену, которую Азия сегодня платит за газ. Подобно европейским экспортным ценам «Газпрома», цены на СПГ для Азии преимущественно привязаны к цене нефти, поэтому увеличение предложения американской ЛННК и снижения мировых цен на нефть обернется снижением цен на СПГ для Азии – наряду с экспортом американского СПГ в Азию.
Источники американских преимуществ
Другим странам придется адаптироваться к новому энергетическому ландшафту, а Соединенные Штаты благодаря своему уникальному положению среди великих держав смогут получить выгоду от изменившейся ситуации. Насколько хорошо американские лидеры способны понять, обозначить и применить эту силу – вот фактор, который будет определять геополитику новой эпохи.
На протяжении всей истории США мощная и динамичная экономика служила основой международного влияния страны – военного, дипломатического, экономического и культурного. Что важнее всего, нетрадиционные энергоносители сделают экономику США сильнее. Североамериканская энергетическая революция продолжит «подстегивать» рост ВВП США по трем каналам. Первый и самый очевидный таков: быстрое развитие североамериканской газо– и нефтедобычи позволит создавать новое богатство и новые рабочие места в энергетическом секторе; по оценке агентства энергетического консалтинга IHS, бум нетрадиционных энергоносителей принес США 2,1 миллиона рабочих мест в 2013 году[1006]. Во-вторых, поскольку у США едва ли не самая низкая себестоимость газа в мире, американские производители обладают «исходным» конкурентным преимуществом в любой сфере, которая подразумевает использование газа в качестве сырья. Энергоемкие отрасли промышленности, такие как нефтехимическая и даже сталелитейная, составляющие более половины обрабатывающей промышленности по выпуску продукции, уже получают пусть скромный, но ощутимый стимул. Достаточно лишь одного свидетельства возрождения нефтехимии в США: крупные игроки вроде «Дау» объявили, что в следующем десятилетии введут в строй производства емкостью более 5 миллионов тонн этилена. В-третьих, энергетический бум сулит косвенные прибыли – по инвестициям в инфраструктуру, строительство и услуги. Исследование компании «Маккинси» 2013 года предполагает, что, с учетом всего сказанного выше, энергетический бум повысит ВВП США на 2–4 процента (то есть на 390–690 миллиардов долларов)[1007]. Естественно, некоторая часть этой прибыли (в занятости и инвестициях) будет колебаться вследствие влияния ЛННК на мировые цены на нефть вниз и приведет к сокращению показателя бурения нефтяных и газовых скважин в США, а затем будет достигнуто новое равновесие спроса и предложения. (Действительно, с осени 2014 года нефтяная промышленность США существенно сократила расходы и избавилась от почти 86 000 рабочих мест[1008].)
Американские политики должны составить внятное и свободное от партийных догм понимание этой новой геоэкономической силы и ее значимости для Америки. Североамериканская энергетическая революция должна положить конец разговорам об «упадке» США, дома и за рубежом, от Пекина до Берлина. Снижение спроса на иностранные энергоносители и уменьшение зависимости от стран-поставщиков, с которыми США имеют напряженные и нестабильные отношения, увеличат стратегическую уверенность Америки, а не только стимулируют экономику. Можно уже обнаружить следствие этого бума, например, в том, каким образом Соединенные Штаты публично выразили свое недовольство финансированием со стороны таких стран, как Саудовская Аравия, Катар и прочие, радикальных исламистов в Сирии и Ираке[1009]. А не случись североамериканского энергетического бума, Вашингтон вряд ли бы столь же оперативно ввел санкции против России из-за ее вмешательства в дела Украины.
Однако, как отмечалось ранее, уменьшение зависимости от импортной энергии не следует путать с полной энергетической независимостью от событий за пределами Америки. Соединенные Штаты по-прежнему связаны с мировыми энергетическими рынками, более того, имеют возможность играть на последних более активную роль. По мере сокращения импорта сырой нефти американская нефтедобыча будет расти, что позволит увеличить экспорт нефтепродуктов на мировые энергетические рынки[1010]. Но всякое резкое сокращение мировых поставок нефти все равно станет оказывать влияние на цену бензина на заправках и тормозить развитие мировой экономики. Это означает, что США заинтересованы в сохранении стабильных международных энергетических рынков. Особенно это верно для Ближнего Востока, где Соединенные Штаты будут и далее отстаивать свои жизненно важные национальные интересы, в том числе в сферах борьбы с терроризмом, противодействия распространению ядерного оружия и обеспечения региональной безопасности, для защиты союзников в регионе (того же Израиля) и контроля над мировыми потоками энергии