— Зачем ты его, он же заложником нашим…
— Дурак, мотоциклу тяжелее будет! — огрызнулся Пономарь и включил скорость. Мотоцикл рванул с места, едва Козырь упал в коляску. Успел еще подумать, что бы было, не успей он запрыгнуть, уехал бы Пономарь без него? Черт его знает. Непонятный он какой-то, чужой!
Две очереди ударили вслед, пули противно пропели над их головами, выбили штукатурку из стены соседнего здания. Пономарь гнал мотоцикл, сворачивал на каждом перекрестке, углублялся во дворы.
Козырь снова взял себя в руки и стал соображать спокойнее. А ведь прав Пономарь. Ни секундочки не потерял, нахрапом взял, не ожидал никто, подумать никто не успел, а он ловко свалил сразу двух ментов. Увидел и свалил. И сейчас гонит не в сторону от центра, не пытается затеряться на окраине в частном секторе, в лес гонит. По прямой уже несется. Пока менты организуют преследование, они будут в лесу. А на облаву нужны люди и время. Самое главное, нужно время, а у ментов его нет. И на машине не везде проедешь, где мотоцикл пройдет. Да и потеряли их уже менты, точно потеряли.
Уже ближе к ночи, Пономарь заглушил мотоцикл возле неприметного дома на окраине Городища. Козырь выбрался из коляски и стал разминать спину.
— Ну и гонки… — хотел было посмеяться, но тут же осекся.
Он смотрел на Пономаря и не узнавал его. На напарнике лица не было. Это не лицо, а злобная маска: перекошенный рот, волчий оскал, горящие глаза…
Козырь пытался остановить кореша, но Пономарь уже взбежал на крыльцо, рывком распахнул дверь, ворвался в сени, ударом ноги распахнул вторую дверь. Ворон сидел за столом и угрюмо пил водку. Рядом с ним трое парней ковырялись в тарелке с квашеной капустой. Один с запекшейся на щеке кровью был из тех, кто прикрывал его и Козыря на улице, кто не должен был подпустить к сберкассе ментов.
— Сука! — заорал Пономарь, сверля парня глазами. — Живой? Продал, паскуда, в ловушку нас заманил, ментам сдал!
Пономарь резким неуловимым движением выхватил свой «Парабеллум» и разрядил его в грудь бандита. На Пономаря кинулись, скрутили руки. Парень с окровавленной щекой хрипел, харкал кровью в квашеную капусту, сползая с лавки под стол. Бледный Ворон вжался в стенку и испуганно косился на смертельно раненного подельника.
Пономарь рывком стряхнул с себя навалившихся бандитов, вскочил на ноги, но тут же… бросил на пол пистолет и устало опустился на лавку.
— Чудом ушли, — прошептал он пересохшим ртом, пошарил на столе, нашел чей-то недопитый стакан и опрокинул ядреный самогон в рот как воду. — Такое раз в жизни бывает…
Выругавшись, Ворон велел вынести в сени убитого и убрать окровавленную посуду со стола. Пономарь, ни на кого не глядя, поднялся, ушел за занавеску и упал на кровать лицом в подушку. Козырь, беспомощно улыбаясь, сел напротив Ворона.
— Ты не поверишь, — заговорил он, потирая спину и плечи, — мы и правда чудом ушли. Если бы не Пономарь, сидел бы я сейчас в «воронке». Во голова у парня! Сразу момент сечет! И кассиршу порешил с ходу, я думал, не станет лишней крови на себя брать, а он ее с двух шагов шмальнул, как свинью в загоне. А уж как на улице шухер начался, тут я малость растерялся, а он — кремень. Схватил за химок заведующего, выволок на улицу, через задний ход, а там два мента с автоматом и мотоциклом. Понимаешь, Ворон, они как знали, что нас двое всего, не спешили. Пономарь и их положил. Они, дурачье, думали, он пререкаться будет, требовать. А он прикрылся очкариком, свалили их и — на мотоцикл. Я за ним. Как будто второй раз на свет народился.
Глава 6
Тело лежало в морге на полу в холодной камере. Посиневшие и почерневшие трупы. Мужчины и женщины, грубо зашитые крупными стежками до самого горла. И у всех почему-то грязные стопы. «Или мне это только так кажется, — подумал старший лейтенант Шаров. — Обстановка давит? Сколько я трупов повидал за время своей службы, и давно уже перестало тошнить от такого зрелища, а тут аж дурно становится. Так, надо отвлечься, а то как студент-первокурсник сейчас выбегу на улицу, зажимая платком рот».
— Причина смерти? — спросил Шаров патологоанатома, грузную немолодую женщину с бледным, испещренным оспинами лицом.
— Все изложено в акте вскрытия, — проворчала женщина. — Проникающее ранение в область груди…
— Вы меня простите, — широко улыбнулся Шаров. — Понимаю, что порой такие вопросы выглядят, мягко говоря, нелепо. Но сейчас мне очень важно знать ваше мнение как специалиста. Все-таки, как его убили?
— Да, я специалист, и я много разных трупов исследовала и многое могу понять, — согласилась патологоанатом. — Удар удару рознь, одним и тем же ножом можно нанести разные повреждения. Это зависит и от роста человека, который нанес этот удар, и от того, как развиты его мышцы, от навыков, от целей даже.
— Вот давайте по этому вашему плану и пройдемся, — снова улыбнулся Шаров. — Во-первых, рост.
— Человек, который нанес эти удары, был на голову примерно выше погибшего. Удары сильные и точные. Всего их нанесено было два. Первый в область левого легкого, а второй почти сверху вниз, когда Трубач согнулся от боли, в область шеи. Этот удар разбил два шейных позвонка с повреждением спинного мозга.
— Профессионально? Вы так считаете?
— Конечно. Вы знаете, товарищ старший лейтенант, почему убийца нанес удар не в сердце, а в легкое? После такого удара жертва не может закричать. А пробитое сердце еще не гарантирует мгновенной смерти. А второй удар в шею имел целью окончательно обездвижить жертву. Он оставил беспомощного Трубача умирать на улице, зная, что тот не сможет позвать на помощь, рассказать приметы убийцы, не сможет уползти с места преступления. Впрочем, после нанесения ему ударов жил этот человек едва ли больше пары минут.
— Странно, — вздохнул Шаров. — Зачем убивать пожилого человека таким способом? Пусть он активист, и убивали его, чтобы насолить советской власти. Можно было просто застрелить из автомата или пистолета. Ладно, не хотели шуметь, убили ножом, но опять же…
— Я вам еще одну странность подскажу, — добавила женщина. — В грудь его ножом ударили не прямо, а как бы сбоку. Ну, например, Трубач стоял к убийце лицом, а потом повернулся к нему боком, и тот нанес удар ножом.
— Отвлек чем-то, но зачем? Трубач все равно не смог бы оказать серьезного сопротивления. Хотя… Скажите, при ударе в область груди много крови вылилось из раны в тот же момент?
— Нет, в момент удара крови мало. Основная часть излилась в тот момент, когда убийца извлекал орудие убийства из тела.
— Может быть, убийца не хотел, чтобы на него попала кровь убитого? — предположил Шаров. — Тогда это объясняет многое. Или убийца был очень хорошо одет, например, в какую-то форменную одежду? Кстати, а что за нож мог использовать преступник?
— Обоюдоострый клинок шириной около трех сантиметров.
— Кинжал?
— Скорее, это самодельное оружие, — ответила женщина. — У кинжалов и другого холодного оружия фабричного производства хорошая сталь и острые кончики. А у этого конец заужен, давно не точен или изготовлен кустарно. Второе мне кажется более вероятным.
— Воровская заточка? — дошло до Шарова. — Вы с такими сталкивались в своей практике?
— Да, может быть, и заточка. Имеется много разновидностей этого оружия, но во всех случаях они, как правило, плохо сделаны. Хотя в колониях, насколько я могла видеть, делают иногда очень красивое и качественное оружие. Но это, видимо, на показ или в качестве подарков. А здесь не жалко после убийства и выбросить.
На улице было очень свежо. Шаров вдохнул полной грудью и поморщился. Казалось, трупный запах накрепко въелся в слизистую оболочку носа и будет теперь преследовать его вечно. Вот и запах весны он перебивает.
А ведь май, голубое небо, и сегодня должно было быть свидание с Оксаной! Только вот вернуться засветло в Ровно Олег не успеет. Он давно уже привык не назначать точного времени, учитывая специфику своей работы. Если успею, то приду, если сумею освободиться, если удастся вовремя вернуться… А что делать — очень неспокойное время. Область за областью освобождают от фашистской оккупации, столько остается недобитков, столько затаилось врагов, чьи руки обагрены кровью советских людей, кровью тех, кто сражался с гитлеровцами, не жалея жизней.
Рядом раздался автомобильный сигнал, и Шаров с неудовольствием отметил про себя, что задумался и не заметил, как с ним поравнялась машина. «Так можно и на пулю нарваться, старлей!»
— Олег, — из машины вышел капитан Бессонов и поманил оперативника к себе. — Ты закончил в морге? Результаты вскрытия готовы?
— Да, вот, — Шаров открыл было папку, чтобы вытащить бланки актов. Но Бессонов махнул рукой и велел садиться в машину. — Потом, все потом, Олег. Это официальный документ, который обязан быть. А вот что ты можешь мне рассказать о том, что там между строками написано?
— Понимаю вас, Владимир Сергеевич, — кивнул Шаров. — В акте многого не напишешь. А есть еще и впечатления. У меня после разговора с патологоанатомом осталось впечатление, что это не было нападением националистов на советского активиста, бывшего партизана.
— А что это было? — хмуро спросил Бессонов.
— Убийство, которое произошло после разговора Трубача с кем-то. Или оно было подготовлено заранее, или произошло спонтанно, но мне кажется, что это — не акция возмездия или устрашения.
Бессонов молча кивал головой и продолжал смотреть вперед, на дорогу. Водитель-сержант молча крутил баранку, прекрасно зная, куда ехать. Шаров недоверчиво смотрел в мощный затылок московского капитана. А зачем он приехал сюда, если совсем недавно в Ровно просил сразу привезти и показать ему материалы по расследованию убийства Михая Трубача? И не случайно я с ним встретился, он знал, что я в морге, и ждал меня с машиной. А куда мы, кстати, едем?
— А куда мы едем? — спросил Шаров.
— На место убийства Трубача, — коротко отозвался Бессонов.
— Я вчера знакомился с материалами дела. Следователь показывал протокол осмотра места происшествия.