— Вино, — торжественно согласилась Глафира Андреевна и протянула капитану заполненные от руки бланки. — Я могу даже больше вам сказать. Я подняла кое-какие результаты исследований, порылась в наших архивах, которые, слава богу, за время войны никому не понадобились. Это вино, произведенное на юге Украины из известного мускатного сорта винограда Кодрянка в хозяйстве «Червоний комунар» под Черновцами. Не удивляйтесь, товарищ капитан, никакого чуда тут нет. Просто мы в 1940 и в июне 1941 года исследовали вина этого хозяйства, когда они получали сертификаты.
— Да, чудо не в этом, уважаемая Глафира Андреевна, — скупо улыбнулся Бессонов, — чудо в том, что мне повезло найти вас, что у вас сохранились архивы, что были и есть на Украине люди, которые работали с большим энтузиазмом, выращивали виноград, делали из него вино.
— Да-да, — погрустнела женщина. — Какое время было! Сколько было надежд, сколько было праздника в душе, и в одночасье все рухнуло. Самолеты с черными крестами, танки, чужие солдаты, огонь и слезы…
— Ничего, это больше не повторится. — Бессонов положил свою ладонь на руку тети Глаши. — Мы не позволим.
— Хотелось бы, — улыбнулась женщина. — А что у вас за интерес к этому вину? И почему так мало образцов?
— Вы не поверите, — доверительно понизил голос Бессонов. — Ребята из нашего полка где-то достали это вино. Мы услышали, что на вкус оно… превосходное. Только они уехали на фронт, а где они его купили, нам не сказали. А у жены командира полка день рождения. Так захотелось порадовать и командира, и его замечательную супругу настоящим вином.
Бессонов врал самозабвенно, чувствуя, что получается у него это не особенно хорошо. Вот бы Лешку Васильева сюда, тот бы такой спектакль разыграл! Тетя Глаша заулыбалась, замахала рукой.
— Ой, ну вы прямо одной семьей живете в своем полку. Как же это здорово, когда существует вот такая суровая мужская дружба. Знаете, что я вам могу посоветовать? В деревне Сходы, это километров 40 от Ровно, есть склады. Из «Червониго комунара» все время туда привозили вино. Они через Ровно продавали его и в Белоруссию, и в Брянск, и в Смоленск.
— Может, винные склады есть поближе? — на всякий случай поинтересовался Бессонов. — И кто вообще командует винными складами в области?
— Ну, исполком, конечно. А вообще, это вам в продовольственную комиссию нужно. К нам, кстати, приезжал оттуда товарищ… кажется, Горохов его фамилия. Солидный такой…
От деревни Сходы не осталось ничего. Наверное, еще в июне 41-го прошла здесь танковая колонна вермахта. Подбитых немецких танков не осталось, а вот остов сгоревшей машины, танковая гусеница и раздавленные в лепешку две пушки-сорокапятки еще ржавели под открытым небом. Но это возле дороги. А деревню сожгли или расстреляли из танковых пушек, когда покончили с небольшой засадой красноармейцев. Не торчало из земляных, покрывшихся травой холмиков даже печных труб. И землянок не было. Кто выжил, видимо, навсегда покинули эти места. Да и выжил ли кто?
— Товарищ Устименко, вы вспомните все же, — предложил Бессонов. — С какой стороны подъезжали, куда сворачивали?
Устименко, коренастый хромой фронтовик, был шофером, который до войны однажды приезжал сюда, здесь ему грузили ящики с вином. Он что-то помнил, то сейчас местность изменилась до неузнаваемости. И дороги заросли бурьяном, и от деревни остались только одни осевшие холмики. И воронками все изрыто вокруг. А лесок, некогда примыкавший к деревне с двух сторон, расщеплен снарядами и подавлен танками, которые тут прошли.
Машину Бессонов оставил в лесочке, чтобы невзначай ее не увидел кто-то из местных. Они с Васильевым сняли погоны и оставили в управлении фуражки, чтобы форма не бросалась в глаза. Сейчас они вполне могли сойти за фронтовиков в полувоенной одежде без погон. Один еще и сильно хромает. Пришли, ходят, что-то друг другу руками показывают. Ни дать ни взять старые боевые товарищи на месте былого сражения.
— Вы мне лучше еще раз на карте покажите, товарищ капитан, — попросил Устименко. — Ни черта ведь не помню. А еще со мной тогда же экспедитор был от торговой организации. Он дорогу показывал. А сами склады, они в земле, там температура у них ниже пятнадцати градусов должна быть, вот поэтому они под землей и держали все.
— Хорошо, давай еще раз на карте посмотрим, — Бессонов вытащил из кармана сложенную в несколько раз крупномасштабную карту и, присев на корточки, расстелил на траве. — Вот смотри, дорога на Ровно, а вот на Березню. Вы должны были выезжать из Ровно по этой дороге.
— Да, по этой и выезжали. А в Березню мы не заезжали, свернули направо, это я точно помню. Низинка там была еще такая, не овраг вроде, а так…
— А мы низинку не проезжали, — напомнил Васильев, продолжая стоять, засунув руки в карманы и поглядывая по сторонам.
— Ты говоришь вот об этой низинке, — Бессонов показал на карте нужное место. — Кстати, раньше дорога проходила южнее, а сейчас грунтовку накатали немного севернее.
— Точно, — обрадовался Устименко и стал тыкать в карту пальцем. — Вот же родник. Я еще тогда на обратном пути останавливался, воду доливал в радиатор. Вспомнил, тут и ехали.
— А там других родников нет? — снова осведомился Васильев. — Может, перепутал чего?
— Нет, других родников тут не указано, а карта довоенная, — ответил Бессонов. — Ладно, оставим машину здесь, а сами прогуляемся вон туда, зайдем к деревне с другой стороны. Да… была деревня, жили люди.
Пройдя опушкой леса, оперативники с водителем вышли к небольшому полю. Когда-то на этом ровном участке, судя по значкам на карте, были бахчи. Водитель закрутил головой и стал чесать в затылке.
— Вот, это я тоже вспомнил. Мы по осени приезжали, я еще хотел у сторожа арбуз выпросить, да торопились мы. Точно, вон оттуда мы въезжали, где на карте низинка обозначена. И дорога грунтовая шла вдоль опушки леса. Получается, что склады были где-то здесь. Вон дорога, вон там была деревня. Ничего не понимаю.
— А как они выглядели тогда, в 40-м году? — спросил Васильев.
— Ну, как… Как большие землянки. Перекрытие из бревен, засыпанное землей, как бугор, стало быть. А с одной стороны деревянные двери большие. Вроде как деревянная стена. А перед ней в землю уходят ступени. Там комната с окошком. Стол стоит, картотека с номерами. Значит, записывают все в журнал и карточки в ящике по порядку держат. Какие бутылки, откуда и с каким вином привезены и куда потом отправлены. Счетоводы там сидели.
— Так вот же они, ваши склады, — вдруг сказал Васильев. — Сколько их было? Четыре?
— Да, — замешкался водитель, глядя по сторонам непонимающе. — Кажется, четыре их и было. А может, я не помню точно.
— Вот, смотрите, — Васильев поднял руку и показал на еле заметные продолговатые холмики на опушке леса.
Они были абсолютно одинаковыми, если присмотреться. И в ширину, и в высоту, и даже в длину. Но все равно это были еле заметные холмы без всяких признаков человеческого вмешательства.
Васильев усмехнулся и направился к первому из холмов. Бессонов и прихрамывающий Устименко поспешили за ним, заинтригованные такой решительностью. Васильев стоял, глядя вниз, потом поднял сухую ветку и поковырял землю.
— Обратите внимание, — сказал он, — вот эта земля — не лесная и не луговая, это какой-то строительный мусор. Я даже думаю, что в машину накидали землю вон оттуда, с того места, где был один из домов разрушенной деревни. И гнилые доски, и битый кирпич, и скобы, которыми бревна и балки скрепляются. Я думаю, что вход в каждый склад таким образом замаскировали. И сделали это несколько лет назад. Может, даже еще в 41-м, когда подходили фашисты.
— Точно, — согласился Бессонов. — Но тогда вопрос: если в машинах было вино из этих хранилищ, то как они в эти хранилища попали и взяли отсюда бутылки или иную тару, в которую на окраине Ровно попала пуля.
— Вообще-то, — Васильев пожал плечами, — бутылку они могли взять из остатков в каком-нибудь ресторане или шинке или у кого-то дома. Купленные еще до войны. Может такое быть? Может. Только не верится мне, что в кузове «полуторки» под брезентом бултыхалась одна-единственная бутылка вина, и именно в нее угодила шальная пуля. Знаю, что скажете. Бывают совпадения и случайности еще и похлеще. И все же.
— Вон оттуда недавно машина подъезжала, — вдруг показал Устименко рукой на опушку леса и крайний продолговатый холм. — Смотрите, в траве колея осталась заметная. В этом году траву помяли.
— Глазастый, — обрадовался Васильев, прикладывая ладонь козырьком к глазам. — А ведь точно — колея.
Когда они подошли ближе, то увидели, что именно через лес к опушке и подъезжали машины. Не много, может быть, как раз две. Трава была примята колесами. Непонятно, зачем было ехать через лес, когда вдоль опушки, не доезжая деревни, тянется хорошо накатанная грунтовая дорога. Васильев подошел к холму и поманил Бессонова.
— Смотри, Владимир Сергеевич, дерн подсыхает. Он не отсюда, его сняли в другом месте и привезли сюда. — Васильев стал снимать пласты дерна, под которыми обнаружился деревянный щит. — Ну, вот вам и ответ. Сим-сим, откройся.
— Ты, смотри, осторожней. Вдруг заминировано.
— Не думаю. Снаружи признаков минирования нет, а заминировать и засыпать — дело сложное. Для самих же себя. Как разминировать, если придется приезжать за вином во второй раз?
Через пятнадцать минут дерн собрали и сложили в стороне. Под щитом оказался большой, аккуратно проделанный лаз. Здесь сняли грунт, потом прорезали в деревянной стене проем, через который и попадали внутрь.
Васильев достал из кармана фонарик и посветил вниз. Изнутри к проему была приставлена небольшая лестница, сколоченная из старых досок. Вдоль стен тянулись стеллажи с бутылками, уложенными с чуть опущенными горлышками. На каждом стеллаже виднелась деревянная бирка с какими-то надписями.
— Ну вот, — констатировал Васильев, обернувшись к Бессонову. — Теперь понятно: склады кто-то хорошо замаскировал, а потом решил использовать в своих целях. Пустышка, Владимир Сергеевич. Это не по нашей части, это спекулянты. Надо сдавать их милиции.