Задержанный взял из пачки на столе папиросу, спокойно размял ее и вставил в зубы. Прикурив от спички, он подержал ее в руках, пока она не погасла, продемонстрировав, что его руки не дрожат. Выдержка у Мосоленко было просто великолепная. Он молча курил и слушал капитана без всяких видимых эмоций. Однако сам факт, что он потянулся за папиросой, был сигналом, что человек нервничает или крепко задумывается.
Бессонов не торопился выкладывать все козыри, наблюдая за арестованным. Он знал о намеченной встрече в развалинах, знал, что одна из заметных фигур местного националистического подполья собирается на тайную встречу. И кличка этого человека в подполье — Молох. Это было большой удачей, потому что картотека на подполье ОУН была относительно обширной, вот только найти и взять кого-то из бандитов не представлялось возможным. Молох слыл личностью странной и неординарной. Он курировал в подполье агитационную работу и в своей области имел прямые контакты с руководством за линией фронта в штабе Шухевича. По сведениям НКВД, Молох был бывшим командиром Красной Армии довоенного призыва Семеном Мосоленко.
— Послушайте меня, Мосоленко, — решительно заговорил Бессонов. — Я прибыл сюда специально из Москвы, из центрального аппарата контрразведки. Я не сельский участковый, я имею большие полномочия. О вас лично, о вашей работе в подполье мы знаем достаточно. О вашем прошлом у нас есть обширная картотека с именами, фамилиями, датами и цифрами. Собрать это в виде доказательного материала с фотографиями и надлежащим образом оформленными свидетельскими показаниями не составит труда. Знаете, что вам грозит за вашу службу в рядах националистов? Думаю, знаете. Вы неглупый человек, подкованы юридически. Вы понимаете, что ваши дела тянут на антигосударственную деятельность, потому что Украина входит в состав СССР, где главенствующим законом остается Конституция СССР и Уголовный кодекс. Украинские аналоги этих документов — лишь дублирующая формальность.
— Вы слишком много и пространно говорите для капитана контрразведки, — вставил Молох.
— Я просто ждал вашей реплики, — усмехнулся Бессонов. — И дождался. И судя по всему, свое положение вы понимаете и без моих пояснений. Конкретика такова: вы задержаны в тот момент, когда пришли на встречу с некой Алевтиной Стоцкой. Эту встречу обеспечивали вам Коваленко и ваш личный связной. Стоцкая — бывший сотрудник СД, находится в розыске как изменница родины. Она вам была нужна в подполье, чтобы заниматься пропагандой и антисоветской агитацией.
— Да, вы действительно все знаете. У вас есть среди подполья свой осведомитель? Печально.
— Для кого печально?
— Для подполья, конечно.
— Почему вы лично пошли на эту встречу, почему Стоцкую не привели к вам?
— Я не верил в то, что это именно она. На ее месте вполне мог оказаться человек, подставленный вами. А я Стоцкую знаю в лицо, встречались, когда здесь были немцы. Она была бы ценным приобретением для подполья. Теперь, как я понял, она тоже в ваших руках. Печально.
— Для подполья печально? — ушел от прямого ответа Бессонов. Говорить, что Стоцкая на свободе, было нельзя.
— Естественно, — усмехнулся Мосоленко, впервые продемонстрировав эмоции.
— Слушайте меня, Мосоленко. Меня уполномочили гарантировать жизнь тем, кто окажет реальную помощь в разгроме националистического подполья в Ровно. Независимо от ранга и положения. Согласитесь, жизнь, она все равно жизнь, даже в лагере. А расстрел — это всему конец. Если суд вам зачтет помощь следствию, это могут оценить, ведь это спасенные жизни. Отсюда и срок может оказаться вполне приемлемым для вас. Решайте.
— О реальных планах подполья, я имею в виду боевые программы, я знаю очень мало. В лучшем случае я что-то когда-то слышал или что-то промелькнуло в двух словах на одном из совещаний, о чем я потом смог догадаться уже сам. Я ведь умышленно ушел с боевой работы на пропаганду, благо у меня есть образование. Не хотел пачкать руки кровью.
— Где сейчас Плужник? Мы разгромили вашу конспиративную квартиру, но он смог уйти.
— Плужник в лесу. Все, кто попадался вам на глаза, кого вы сумели идентифицировать, — всех переправляют в лесные отряды. В каком отряде он, я правда не знаю. Хотя могу дать подсказку. Подполье готовится к приезду Кучерены. Идет большая подготовка, и через… — Мосоленко посмотрел на настенные часы и отрывной календарь под ними, — нет, уже завтра в лесу севернее Ровно соберется отряд УПА. Целей не знаю, масштабов тоже. Плужник там будет ставить задачу. Не исключено, что это будет просто тренировка, возможны нападения на советские учреждения. Для поддержания боеготовности групп.
— Где примерно соберется отряд?
— Я не знаю. Я же говорю, что я по пропаганде, а не по боевой части. Возможно, что в районе Должков, но это не точно.
— Вы сказали, что готовится встреча Кучерены, который прибудет из-за линии фронта. Вы имеете в виду Остапа Кучерену, известного в вашем подполье под кличкой Доктор?
— Да, его самого. Он у Шушкевича сейчас величина и очень хочет выслужиться какой-нибудь грандиозной операцией в вашем тылу.
— Хорошо, а что такое «Красный Восход»?
— Не знаю, — покачал головой Мосоленко. — Хотя это словосочетание я слышал в штабе. Возможно, это пароль, но, скорее всего, наименование операции. Не знаю, поможет это вам или нет, но именно в рамках этого самого «Красного Восхода» в подвале разрушенного дома на окраине города создан винный склад. Кажется, такой же где-то в ближайших пригородах. Это уже второй. Для чего, я не знаю.
— Примерное месторасположение здания?
— Боюсь ошибиться, но, кажется, упоминалась старая, еще дореволюционная водонасосная станция.
— Еще вопрос, Мосоленко. Что вы знаете о девушке Оксане Акулович? Она из ваших рядов.
— Оксана Акулович? Вы ее взяли? Не завидую я вам, намучаетесь.
— Почему? — с интересом спросил Бессонов.
— Сложная девочка. Очень импульсивная и трудно управляемая. Вообще-то она работала в группе разведки. Сначала ее использовали как связную, потом стали поручать более серьезные задания. Я бы не сказал, что она фанатик, но натура, увлекающаяся идеями. А потом ей поручили самостоятельное рискованное дело: она должна была разрабатывать одного вашего офицера.
— А откуда вы про нее так много знаете, если она не из вашего отдела? — с сомнением спросил Бессонов.
Мосоленко вздохнул, подумал и снова потянулся к пачке папирос на столе. Он не ответил, пока не размял в задумчивости папиросу, не прикурил и не выпустил струю дыма в потолок.
— Откуда? Любовь у нас с ней была.
— А потом? Вы расстались?
— Расстались. Да мы и не были особенно-то вместе. Она считала, что всякая любовь в такой период — бесполезная и даже вредная трата времени. Да и виделись мы с ней все реже и реже. А потом она меня огорошила тем, что любит этого вашего офицера.
— Вы доложили и ее отозвали?
— Представьте себе, не доложил! — горько усмехнулся Мосоленко. — Первая мысль была наказать ее за измену. Нет, я не докладывал. Наверное, она, когда на нее надавили в штабе за то, что разработка вашего офицера не дает результатов, наговорила много лишнего. Вот ее и отозвали. Но, если честно, я не знаю, что там с ней произошло.
…Когда Мосоленко увели, Бессонов отправился к майору Воротникову. Начальник Ровенского УНКВД сидел под большим абажуром настольной лампы и листал разыскное дело. Весь он был какой-то всклоченный и недовольный. С одной стороны дымился стакан чая в подстаканнике, с другой — прикуренная папироса в пепельнице. Часы в углу полутемного кабинета уныло пробили час ночи.
— Разрешите, Глеб Иванович?
— А, ты тоже полуночничаешь, Владимир Сергеевич, — пробормотал майор и слабо потянулся. — Ну что дал допрос?
— Не уверен пока, что Молох говорит правду, — усаживаясь на стул напротив майора, ответил Бессонов, — но он не дурак и ситуацию оценивает трезво. На сотрудничество пошел, но не очень активно, хотя в его характере как раз такое поведение. Кое-что сдал. Например, винные склады, которые почему-то в городе создают оуновцы. Завтра утром, извини, сегодня утром начнем проверять. А из серьезного — банда у нас километрах в тридцати севернее Ровно может объявиться. Цели не ясны, количество тоже. Не представляю, что Москве докладывать.
— Может, не спешить с винными складами в городе? Присмотримся, понаблюдаем.
— Чем дольше будем тянуть с проверкой сведений, которые начал давать Мосоленко, тем больше подозрений будет в их подпольном штабе. Они же начнут в срочном порядке все менять. Пока не опомнились, надо брать быка за рога. Что-то назревает, надо действовать на опережение. Будем успевать, перехватим инициативу. А они будут спешить и делать ошибки. У них и так благодаря вашим действиям большие потери за эти месяцы, у них специалистов не хватает, командиров толковых. На этом мы можем выиграть и время, и всю операцию вытянуть.
— Узнал, что такое «Красный Восход»?
— Нет. Думаю, что это название операции. Возможно, весьма масштабной. Только вот не вижу связи пока между многими слагаемыми.
— Я тут Шарова вызвал, — помолчав, сказал Воротников. — Придется парня отстранять от дел и сажать пока под домашний арест до конца операции. С этой Оксаной… какие там связи выплывут…
— Ни в коем случае, Глеб Иванович, — улыбнулся в полумраке комнаты Бессонов. — Шаров ваш молодец, хотя и молод и по этой причине сильно впечатлительный. А Оксана против него не сработала. Ее отозвали, вот почему она пропала. Молох даст на этот счет показания. Чист ваш Шаров. И большая умница!
— Ладно, отпущу спать. Он, наверное, сейчас еще в приемной сидит.
— А вот спать в его возрасте вредно! — засмеялся Бессонов. — Привычки нехорошие вырабатываются. И пролежни появляются. Дай-ка его мне на несколько дней. А то он сейчас черт-те что думает. Сделаем вид, что ты его для этого и вызвал.
Оба мужика были фронтовиками. У одного самодельный протез ноги от колена. У второго не было ступни и правой руки. Вид у них был опустившийся. Грязная одежда, впалые небритые щеки. Васильев посмотрел на воротник рубашки того, что лежал лицом вниз, и подумал, что грязь с него можно соскребать ножом.