Зимние поражения омрачили неиссякаемый оптимизм короля. Его последние крепости повсеместно сдавались. Сиднэм Поинц, обученный в Германии профессиональный военный, разгромивший королевскую гвардию в Роутон-Хит, рыскал по Северному Мидлендсу, угрожая изолированным гарнизонам в Скиптоне, Уэлбеке и Болсовере. Отброшенный от Белвуара, он приказал убить всех пленных, захваченных во время неудачного штурма. В замке Бистон на границе Уэльса царил голод, и, войдя в него, победители не нашли ничего съедобного, кроме куска пирога с индейкой, нескольких бисквитов и живого павлина. В декабре после долгого сопротивления капитулировал Латом-Хаус.
На Западе Ферфакс продолжал наступление. В замке Тивертон его люди удачным выстрелом опустили цепь подъемного моста и ворвались на мост, прежде чем защитники смогли снова его поднять. Советники принца Уэльского перевезли своего драгоценного подопечного назад в Труро, а в это время Ферфакс очень вежливо предложил ему распустить свои войска и довериться парламенту. «Негодяи, мятежники! – воскликнул пылкий юноша, услышав об этом предложении. – Неужели им мало того, что сами они бунтовщики, им нужно, чтобы и я стал одним из них?» Западная армия короля разваливалась. Горинг, уже месяц ссылавшийся на болезнь, отбыл во Францию, а Гренвилл, когда его попросили хотя бы помочь защитить принца, посоветовал ему обратиться к парламенту и заключить с ним договоренность независимо от согласия отца. Тем временем отец Горинга граф Норвич, находившийся во Франции, потребовал, чтобы его сделали комендантом замка Пенденнис, и радостно заявил, что подготовился к этой безнадежной героической задаче, прочитав огромное количество романов.
В Северном Уэльсе сэр Уильям Воан собрал войска для защиты Честера, который по-прежнему удерживал лорд Байрон, но неподалеку от Денби его перехватил и разбил Бреретон. Пока оставалась надежда, что из Ирландии когда-нибудь прибудут войска, Честер необходимо было удерживать, чтобы их принять, но теперь город оказался в отчаянном положении. Окрестности выгорели, а их голодные раздраженные обитатели ютились в городе, угрожая бунтом. После разгрома сэра Уильяма Воана Честеру уже нечего было ждать помощи из Северного Уэльса, из которого за два прошедших лета забрали и людей, и оружие, где местные жители стали откровенно враждебны, а архиепископ Уильямс из замка Конвей постоянно препирался с армейскими командирами. Честеру грозил неизбежный голод, и его многострадальные жители донимали лорда Байрона слезами и угрозами. Он обратился за помощью к Оксфорду, отправив в качестве своего посланца красивую молодую женщину, на которой недавно женился. Она тронула все сердца в этом городе, но так и не смогла получить помощь.
Было только одно событие, вызвавшее вспышку беспокойства в Лондоне, – возвращение принца Руперта к королю. Он обратился за разрешением на выезд за рубеж, но парламент соглашался выдать его, только если он даст обещание больше никогда не воевать на стороне своего дяди. Принц на это не согласился. Просидев какое-то время в Вустере, где губернатором был его бывший наставник лорд Эстли, он в начале декабря поскакал в Оксфорд, взяв с собой Морица. Поначалу его письма к королю оставались без ответа, поскольку выраженное в них раскаяние казалось Карлу недостаточным. Но из Вудстока Руперт прислал такое смиренное письмо с извинениями и признанием своих ошибок, что король в конце концов смягчился и предложил ему вернуться в Оксфорд. Впрочем, парламенту не было нужды беспокоиться, поскольку ревность других советников не позволила королю доверить своему лучшему солдату даже командование собственной лейб-гвардией.
Наступившая зима выдалась на редкость суровой. Почти на семь недель, начиная с 8 декабря, землю сковал сильный мороз. Дороги стали непроходимыми, реки замерзли. На второй неделе мороза полковник Берч, собиравший добровольцев в парламентских гарнизонах Бата, Бристоля и Глостера, совершил бросок сквозь снега, чтобы неожиданно напасть на Херефорд. Роялистского губернатора этого города сэра Барнабаса Скудамора, которого король произвел в рыцари за защиту города от шотландцев, беспокоило недовольство горожан и отсутствие дисциплины в войсках. Ранним утром 18 декабря 1645 г., когда, проведя долгую ночь на посту, он едва успел забыться сном, его разбудило сообщение, что враг в городе. В зимней темноте Берч подвел свои войска к городским стенам и спрятал их в ложбине возле восточных ворот. На рассвете дюжина его солдат, переодетых рабочими, попытались войти в город под предлогом, что они должны там работать. Пока они отвлекали стражу разговорами, их товарищи ворвались в ворота. Павшие духом роялисты практически не ответили на атаку, а Скудамор и еще около 50 человек бежали по замерзшей реке Уай, бросив город на произвол судьбы.
В награду за ночной зимний бросок солдаты парламента получили день на разграбление города, хотя после этого Берч восстановил дисциплину. Деканом Херефордского кафедрального собора был один из королевских капелланов Герберт Крофт, получивший это место несколькими месяцами ранее в награду за мужество, проявленное при перевозке депеш через территорию противника. В тот день он с кафедры собора проклял уничтожавших церковные образа пуританских солдат, и если бы не вмешательство самого Берча, то был бы заживо сожжен их фанатичным капитаном.
После падения Херефорда у короля осталось совсем мало того, что он мог бы назвать своим в валлийских болотах. Кроме того, это сильно затруднило попытки лорда Эстли набрать в Уэльсе людей для единственной оставшейся у Карла армии. На время его отлучек, связанных с набором рекрутов, Вустером командовал полковник Вашинтон, мужество которого было сравнимо с его жестокостью. Когда победа была на стороне кавалеров, он первым ворвался в брешь, пробитую в стене Бристоля. В те последние дни в Вустере он и его подчиненные, пьяные, богохульствующие и безрассудные, терроризировали сельских жителей в поисках лошадей и денег. Позднее, когда враг подошел вплотную, они бились с ним, словно тигры, совершали рейды в места его постоя, избивали его, захватывали пленных, лошадей и штандарты. Яростному упорству Генри Вашингтона суждено было дать Вустеру гордый титул civitas fidelis[35], «первый город, объявивший свою приверженность короне, и последний, державший оборону».
Последние попытки наладить дисциплину на королевской стороне повсеместно заканчивались провалом. Теперь почти все его капитаны превратились в отчаявшихся людей. Одни из них еще проявляли благородство в своей верности проигранному делу, другие без всякого благородства заботились только о том, чтобы получить удовольствия и прибыль, которые еще были им доступны. В этом роялистском безумии прослеживалась своего рода политика. Их войска, устраивая грабительские экспедиции по сельской местности, тем самым подтверждали противнику, что лихорадочный пульс их борьбы еще не перестал биться. Так что этой зимой, когда война казалась уже выигранной, даже пуританский Бедфордшир ощущал на себе ярость их отчаянных рейдов.
Войска из Реглана, который держался последним в Южном Уэльсе, время от времени меняли дислокацию и пытались снова взять Монмаут и Чипстоу, но тщетно. Из Ладлоу, Личфилда, Вустера, Вудстока, Бенбери, Борстолла, Оксфорда, Уоллингфорда и Эшби-де-ла-Зуш летучие всадники короля по-прежнему наводили страх на окрестные земли. Более того, на Западе они были преданы проклятию. «Если бы они больше сражались и меньше грабили, – писал Калпеппер, входивший в Совет принца Уэльского, – их, возможно, считали бы блестящей кавалерией». Ради спортивного азарта к ним присоединялись отъявленные молодые головорезы, и благочестивые люди в западных землях были уверены, что недалеко от Кредитона видели дьявола, переодетого перевозчиком, который насмерть сразил трех кавалеров, распространяя при этом жуткий запах серы.
Все эти напасти имели по меньшей мере видимость военных действий и должны были бы прекратиться вместе с войной. Но всеобщий беспорядок, царивший в сельской местности, не мог закончиться так быстро. Там с самого начала находились решительные авантюристы, которые провозглашали то одни, то другие цели – но чаще роялистские – для прикрытия собственных преступлений. Конокрадство было одним из самых доступных видов воровства для предприимчивых бандитов, которые с полудюжиной сообщников вторгались на отдельно стоящие фермы, объявляли себя капитанами из ближайшего гарнизона и забирали всех лошадей и все деньги, которые удавалось найти. Королевские командиры старались прекратить эти безобразия, но все было тщетно.
После развала роялистских армий по сельской местности болталось много молодых людей, которые были оторваны от дома, не имели навыков какого-нибудь ремесла, зато обрели вкус к приключениям и привычку к грабежам. Некоторые из них ехали за границу, и агенты из Франции, Испании и Венеции рекрутировали их для участия в других войнах. Многие приезжали в Лондон в надежде прожить своим умом, пока власти отчасти из страха перед беспорядками, спровоцированными кавалерами, отчасти беспокоясь о добром имени столицы, не организовали специальные патрули, чтобы ловить бродяг. Они старались обеспечить соблюдение закона, согласно которому нищих заставляли возвращаться в родные приходы, но преуспевали в этом далеко не всегда. Самые дерзкие из этих бродячих солдат, пополнив ряды воров, внесли свежую струю в эту древнюю профессию. Они собирали шайки сообщников, объявляли себя капитанами – возможно, и сами начинали верить, что действительно были офицерами короля и джентльменами в счастливые дни войны, – и останавливали кареты на дорогах. Поднявшись на подножку, они превращались в аристократов преступного мира, стремились казаться остроумными и подражали хорошим манерам и внешнему облику модных фехтовальщиков, шутя отбирали кошельки и галантно обходились с дамами. Джемми Хиндл, сын солдата из Чиппинг-Нортона, первым приобрел известность как «капитан Хиндл» – джентльмен с большой дороги. Но он был лишь самым известным из многих. Крушение кавалеров породило английского разбойника, которому в следующем столетии суждено было оживлять новостные листки и театральные подмостки.