Поражение шотландцев под Бенбурбом принесло в расколотый английский парламент осознание, что, какими бы ни были их разногласия с ковенантерами, они не могут порвать с ними, пока существует ирландская опасность. Спустя пять лет настало время прийти к согласию у себя дома и послать боеспособную армию в Ирландию, чтобы подавить восстание и восстановить англо-шотландские права собственности и протестантскую религию. Теперь, когда война в Англии закончилась, нескольким армейским офицерам был дан приказ начать набор добровольцев для отправки в Ирландию.
Взаимные обвинения последних месяцев затихли перед этим напоминанием об ирландской угрозе, и когда во второй половине июня в Вестминстере появился Аргайл, его приняли без тени враждебности. Англичане и шотландцы приступили к оформлению условий, которые они совместно предложат королю.
С тех пор, как король отдался в руки шотландцев, оставшиеся роялистские гарнизоны один за другим сдавались: Вудсток – до конца апреля, Борстолл-Хаус и Бенбери – в мае, Ладлоу, Карнарвон, Энглси и Беумарис – в июне. Ферфакс с армией, осаждавшей Оксфорд, объявил о готовности вести переговоры с губернатором, одновременно с этим поднеся в дар юному герцогу Йоркскому, который все еще находился в городе, оленину, телятину, ягнятину, каплунов и сливочное масло. Пока тянулась осада, Кромвель послал за своей старшей дочерью Бриджит, крупной некрасивой серьезной девушкой, похожей на отца, и 15 июня выдал ее замуж за такого же честного и грозного Генри Айртона. Его отцовский совет, данный на свадьбе, в определенной степени нашел отклик в сердцах этих набожных молодых людей: «Не позволяйте мужу, не позволяйте ничему охладить вашу любовь к Христу. Надеюсь, он найдет возможность разжечь ее. Самое достойное любви в вашем муже – это образ Христа, который он носит на груди. Смотрите на этот образ и любите его больше всего, а вслед за ним и все остальное».
Спустя десять дней условия сдачи Оксфорда были подписаны. Герцогу Йоркскому предстояло присоединиться к своему брату и сестре во дворце Сент-Джеймс в качестве почетного пленника. Принцы Руперт и Мориц должны были уехать из страны. Гарнизон вышел из города с воинскими почестями вслед за вереницей карет, в которых ехали леди и джентльмены, крупные и мелкие чиновники, сопровождающие и другие искатели королевских милостей, – все, что осталось от королевского двора времен войны.
Несколько гарнизонов продолжало держаться. Сэр Томас Тилдеслей защищал кафедральный собор Личфилда и близлежащую территорию. Генри Вашингтон в Вустере призывал не повиноваться мятежникам. Уоллингфорт, одна из крепостей, входивших в кольцо вокруг Оксфорда, которой командовал Томас Благге, оставался непокоренным. Сэр Джон Оуэн удерживал Конвей, несмотря на уговоры архиепископа Уильямса, который, видя, что все бесполезно, пытался заключить наиболее выгодный мир в интересах своих бедных соплеменников из Северного Уэльса. В северных валлийских болотах сэр Генри Линген в Гудриче и маркиз Вустер в Реглане напрасно удерживали свои замки для короля. В замке Пенденнис Джон Арундел и его выносливый гарнизон, которому отчаянно не хватало еды, упорно держались в этом последнем в Корнуолле месте, где могли бы высадиться войска из-за границы. Острова в Канале и острова Силли по-прежнему были на стороне короля. На одинокой скале острова Ланди откладывал сдачу сэр Томас Бушелл, а граф и графиня Дерби благополучно продолжали владеть островом Мен.
Война закончилась, и партия короля, вопреки всем надеждам, потерпела поражение. Казалось, ему ничего не остается, кроме как принять любые условия, которые предложат его английские и шотландские противники. На третьей неделе июня парламент завершил окончательный проект этих условий. Они требовали, чтобы король принял Ковенант, упразднил епископальную церковь и согласился на религиозную реформу, о которой договорятся англичане и шотландцы. Они требовали, чтобы на католиков, проживающих в Англии и Шотландии, были наложены ограничения, штрафы и наказания, что одновременно с принудительным обучением их детей назначенными для этой цели протестантами должно было за короткое время окончательно ликвидировать эту религию в обоих королевствах. Кроме того, король должен был полностью передать в руки парламента контроль над вооруженными силами на ближайшие двадцать лет. (В Аксбридже этот срок составлял всего семь лет.) Наконец, они объявляли недействительными все титулы, пожалованные королем с января 1642 г., и добавили к этому список роялистов, частично или полностью не подлежащих помилованию, куда вошли все его главные сторонники в обоих королевствах.
Этот проект был гибридным решением, призванным реализовать две различные идеи. Статью, согласно которой король должен был принять Ковенант, вставили, чтобы ублажить шотландцев. Персонально связать короля условиями Ковенанта означало обеспечить в Шотландии максимальные гарантии для пресвитерианской церкви. Что же до религиозного урегулирования в Англии, то, как ясно демонстрировала соответствующая статья, решение еще не было принято. Хотя условия, касающиеся религии, не полностью удовлетворяли шотландцев, они не были неприемлемыми. Но их по-прежнему сильно тревожила статья, касавшаяся вооруженных сил, поскольку ни история двух наций, ни опыт последних пяти лет не давали им уверенности, что, имея абсолютный контроль над вооруженными силами, английский парламент не станет использовать эту власть для навязывания Шотландии своей воли. С их точки зрения, было бы намного безопаснее, если бы вооруженные силы контролировал король, связанный с ними Ковенантом.
Настойчивость шотландцев в вопросах религии и упорство англичан в их стремлении ограничить военную власть короля отражали различие политических потребностей двух наций. Как определил Пим в 1641 г., проблема контроля над вооруженными силами была особенно существенна для Англии. Как в начале войны, так и в ее конце парламенту было важно забрать из рук короля средства, которые он мог использовать для восстановления и расширения своей власти. Сама война показала реальность такой опасности. Оппоненты короля не забыли, как близки они были к поражению грозным летом 1643-го и как беспощадно он использовал свою власть над войсками против них, а также откровенные заявления, которые делали король и королева в своих письмах о намерении контролировать свой народ силой оружия. У шотландцев, со своей стороны, не было необходимости лишать короля власти, которую он никогда не смог бы применить в Шотландии. Реальная военная власть, как ясно показывала история шотландских вооруженных восстаний, принадлежала не королю, а знати, главам кланов и землевладельцам. Для шотландцев важно было связать короля моральными обязательствами, чтобы он не мог, как это часто делали шотландские короли, призвать одну фракцию против другой и слушался партии, находящейся у власти.
Новые мирные условия отражали искреннюю попытку со стороны части английского парламента достичь согласия с союзниками, которые снова обрели могущество. Шотландских представителей не меньше, чем англичан, беспокоило достижение хотя бы видимого единства, отчасти из-за ирландской угрозы, отчасти потому, что в действиях короля они узнавали знакомую политическую линию. Пока они были в плохих отношениях с английским парламентом, король действительно мог играть традиционную игру, натравливая одних на других, способствуя расколу и не уступая требованиям ни одной из сторон. В течение 48 часов после получения проекта договора они одобрили его и отослали назад.
Аргайл лично отвез его в палату лордов, где 25 июня 1646 г. он произнес речь, которая произвела большое впечатление и своей искренностью, и своей умеренностью. Действительно, признавал он, в этом проекте есть детали, которые не совсем нравятся шотландцам, но сейчас нельзя откладывать заключение мира, и потому им хотелось бы, чтобы ему был дан ход. Он поблагодарил Бога, что, действуя в союзе, обе нации многого достигли. Если бы во время епископских войн англичане не поддержали религиозных целей Шотландии, шотландцы, без сомнения, оказались бы в сложном положении. Если бы в самое мрачное время прошедшей войны шотландцы оставили англичан, «ваши милости прекрасно знают, чем бы это грозило». Таким образом, уверял он их, «давайте крепко держаться того союза, который счастливо сложился между нами, и пусть ничто не сможет снова разделить нас. Нас, у которых так много общего: один язык, один остров, один король, одна религия и да, один Ковенант». Что же касается обвинений, недавно брошенных шотландцам, что они встали на сторону короля, то Аргайл заверил, что их «естественная любовь к его величеству» заставляет их надеяться, что он может «скорее измениться, чем погубить себя» и что монархию следует «скорее упорядочить, чем уничтожить», и выразил уверенность, что англичане движимы такими же надеждами. По поводу остального он скромно и тактично указал, что с отсутствием дисциплины в шотландских войсках, вызывавшим многочисленные жалобы, проще всего справиться, если на оставшийся короткий период их пребывания в Англии парламент предоставит им адекватные квартиры и обеспечит поставки провизии.
Быстрота, с которой шотландцы приняли условия мирного договора, и здравомыслие, продемонстрированное лидером ковенантеров в своей замечательной речи, во многом помогли залатать брешь между союзниками. Аргайл верно оценил различные аспекты сложившейся ситуации. Он достаточно хорошо знал короля, чтобы понимать, что он с одинаковым нежеланием отнесется к необходимости отказаться от власти над вооруженными силами и к необходимости принять Ковенант, поэтому шотландцам нет смысла спорить по этим вопросам с англичанами, за них это сделает король. Между тем сейчас король в руках шотландцев, и англичане не имеют возможность давить на него, требуя принятия их условий, в то время как шотландцы могут день за днем и ночь за ночью наседать на него, предлагая подписать Ковенант. Когда он это сделает, они смогут порвать с англичанами, но не раньше.