23 февраля королева отплыла из Дувра. Король очень тяжело переживал расставание. Несмотря на то что их прощание было публичным и официальным, у обоих на глазах стояли слезы, и, когда «Лион» с попутным ветром тронулся в море, король скакал вдоль обрыва, стараясь не потерять жену из вида, пока парус не скрылся за горизонтом.
В Лондоне был объявлен постный день, и, пока королева плыла по морю со своей воинственной миссией, Стивен Маршалл, проповедуя с кафедры церкви Святой Маргариты в Вестминстере, читал текст из Книги Судей: «Будь проклят Мероз! – сказал ангел Господень. – Горько проклинайте его жителей, потому что они не пришли на помощь Господу, на помощь Господу среди воинов». Он громогласно осуждал всех «безучастных» к борьбе, которая вот-вот начнется. Искать примирения с партией «зловредных» означало предавать не дело парламента, а дело Господа. Не какой-нибудь оголтелый фанатик, а милый душевный проповедник Маршалл страстно призвал колеблющихся встать в строй.
Палата общин провела консультации с Сити о сборе денег для подавления ирландского восстания. Их проекты проходили обсуждение в течение нескольких дней, прежде чем были опубликованы, и король закономерно сетовал, что его следовало бы проинформировать. Тем не менее он дал свое согласие на этот крайне жесткий план относительно будущего Ирландии, который после его смерти был реализован Кромвелем. Это был практически последний совместный акт короля и парламента. По оценкам, требовалось собрать миллион фунтов, чтобы подавить восстание ирландцев и восстановить утраченную собственность поселенцев. Предполагалось конфисковать у восставших 10 миллионов акров ирландской земли, четвертая часть которой, а именно вся доходная земля – исключая болота, леса и бесплодные пустоши – будет передана тем, кто даст деньги на войну. Таким образом, со стороны англичан подавление ирландского восстания превратилось в гигантскую спекуляцию ирландской землей, в ходе которой на кону стояла почти вся Ирландия. План позволил собрать необходимые деньги, но он полностью оправдал восстание в глазах ирландцев и дал им все основания драться с удвоенной силой. Теперь для англичан являлось неприемлемым любое урегулирование, кроме полного разгрома мятежников, поскольку никакой другой конец не гарантировал возврата денег инвесторам. Ирландцы, остававшиеся лояльными, узнав, что «их королевство выставлено в Англии на продажу», отвернулись от вероломного правительства и, взяв в руки оружие, присоединились к своим землякам.
Дав свое согласие на такой способ финансирования войны, король по-прежнему тянул с ответом на предложенный парламентом билль о милиции, согласно которому контроль за вооруженными силами переходил в руки парламентариев. В воскресенье 27 февраля в Гринвичском дворце, где в прежние более счастливые времена он мирно проводил так много дней со своей королевой, Карл с помощью Эдварда Хайда подготовил ответ. В следующие месяцы ему пришлось во многом полагаться на дипломатичное и убедительное перо Хайда, чтобы готовить ответы, которые могли бы снова консолидировать его сторонников среди более умеренных и верных традициям подданных. В решительном и убедительном заявлении он подтвердил свое намерение соблюдать законы и защищать права своего народа. Он отрицал, что собирался применить силу в отношении парламента, когда попытался арестовать пятерых депутатов, но сказал, что не станет «соглашаться с тем, чтобы его лишили праведной власти, которую Бог и законы этого королевства вручили ему для защиты его народа». Каким бы ни было впечатление, произведенное ответом короля на людей умеренных взглядов, палата общин встретила его потоком гневных резолюций, осуждавших его ответ и тех советников, которые его готовили, и требовавших от короля вернуться в Лондон, поскольку его отсутствие представляло угрозу миру в королевстве.
Упрямый лорд-мэр при содействии столь же настойчивого роялиста, богатого торговца шелком Джорджа Бинниона, пытался придать большую обоснованность ответа короля, организовав петицию в палату общин против назначения парламентом командующего милицией Сити – имелся в виду Филип Скиппон – без согласия лорд-мэра. Но на тот момент все петиции друзей короля регулярно отклонялись, как нарушающие привилегии парламента, и Пим ловко использовал эту, чтобы усилить негодование, с которым парламент отнесся к отказу короля подписать билль о милиции. Палата лордов, в заседаниях которой теперь не участвовали многие депутаты-роялисты, присоединилась к заявлению палаты общин о том, что те, кто посоветовал королю дать такой ответ, являются врагами государства.
Чтобы соблюсти формальности, палаты еще раз потребовали от короля, чтобы он подписал билль о милиции. Их посланцы встретились с ним 1 марта в Теобальд се, куда Карл переехал, взяв с собой принца Уэльского. На этот раз он говорил с нетерпением и горечью. Они жалуются на страхи и подозрительность, вызванные его действиями, сказал он, но пусть, «положа руку на сердце, спросят себя, не тревожат ли его такие же страхи и подозрительность?».
Откровенная враждебность короля не осталась без последствий. В процессе дебатов в палате общин, проходивших в атмосфере «печали и дурных предчувствий», депутаты решили больше не ждать его согласия на билль о милиции, самостоятельно выпустить соответствующий ордонанс и без дальнейших церемоний взять защиту королевства в свои руки. Они сознавали важность того, что делают, поскольку это означало заявить, что парламент имеет право действовать на благо страны независимо от короля. «Высокий суд парламента – это не только суд, который по закону может выносить приговор и определять права и свободы королевства… Он является также советом, призванным обеспечивать то, что необходимо, предотвращать возникающие угрозы и сберегать гражданский мир и безопасность королевства…» – гласила преамбула к «Ордонансу о милиции». Этим актом парламент присвоил себе суверенную власть, указав, таким образом, что королевская власть не то же самое, что личная власть короля, данная ему по праву рождения. Карл Стюарт, как человек, мог попасть в руки вредоносных советников и удалиться из Вестминстера. Но королевская власть оставалась с парламентом. В остальном ордонанс предусматривал защиту страны от тех «папистов и других недоброжелателей, которые уже подняли восстание в королевстве Ирландия». Лорды-лейтенанты графств, контролировавшие набор рекрутов, должны были назначаться парламентом, а все назначения, сделанные королем, отменялись. Кроме того, палата общин постановила подготовить в ответ королю декларацию, в которой будут ясно изложены все причины их действий против его власти. Сэр Ральф Хоптон, до последнего защищавший своего короля, с жаром сказал им, что они выносят приговор своему государю, «имея меньше доказательств, чем нужно, чтобы повесить конокрада». За возражение, выраженное в такой форме, его приговорили к заключению в Тауэр.
Начиная с этого момента, последняя видимость примирения исчезла. Слабый рокот угроз и эпизодические карательные действия, которыми Пим до этого запугивал роялистов, уступили место систематической политике выдворения и преследования. Биннион, который организовал петицию против Скиппона, был арестован за нарушение привилегии, а Томас Гардинер, роялист-регистратор Лондона, отправлен в Тауэр за то, что поддерживал сбор «корабельных денег». Сторонники парламента в Сити подумывали о дальнейшей чистке в Городском совете при помощи создания комитета по расследованию правомерности присутствия в нем тех членов, которые были с ними не согласны. Священнослужитель доктор Хоуэл нажил себе неприятности, поскольку назвал почтенную палату общин «компанией головорезов». Один расхрабрившийся от вина кавалер, который в таверне «Распростертый орел» грозился порубить «короля Пима» на куски, очень быстро оказался в палате общин, где его подвергли суровому допросу. Депутат от Плимута Роберт Трелани был исключен из палаты общин за то, что в частной беседе критиковал поведение палаты в отношении короля. А несчастный сэр Эдвард Дериг, понукаемый криками низов, за свои заблуждения отправился прямиком в Тауэр, поскольку имел неосторожность опубликовать свои речи, где в некоторых из них присутствовала критика действия Пима. Вдали от столицы, в Оксфордшире, лорд Сей посадил в тюрьму нескольких дворян, узнав, что они готовят роялистскую петицию. По всей стране соседи и родственники ссорились из-за политики, скандалили на улицах, спорили дома и постепенно начинали вооружаться.
Карл продолжал свое путешествие на север. Когда парламент издал свой вызывающий «Ордонанс о милиции», он находился в Ройстоне. Но еще в Ньюмаркете его догнали изворотливый Пемброк и непреклонный Холланд, которые привезли текст парламентского заявления, содержавшего ответ на его отказ подписать билль. Король сердито посмотрел на двух лордов, которые когда-то были его придворными, и, не дослушав до конца текст заявления, прервал их. «Что вы хотите сказать?! – гневно бросил он без малейших колебаний, так характерных для него. – Разве я нарушил ваши законы? Разве я отказался принять хоть один билль, направленный на улучшение жизни и безопасность моих подданных? Я даже не спрашиваю, что вы сделали для меня». Позже граф Пемброк еще раз попытался убедить Карла согласиться на контроль милиции со стороны парламента хотя бы на время. «Ни на один час, клянусь Богом!» – ответил король.
Пемброк и Холланд сели в карету и направились в Лондон, а Карл со своим старшим сыном двинулся на север. Экстремисты с обеих сторон добились своего. Разрыв стал окончательным.
На протяжении всех этих тревожных недель из Ирландии не переставали поступать зловещие новости. Кризис в отношениях между королем и парламентом начался со споров о методах, которые следует применить для подавления ирландского восстания. Теперь казалось, что гражданская война в самой Англии начнется раньше, чем либо парламент, либо король смогут отправить в Ирландию помощь английским поселенцам.
Регионы острова один за другим погружались в хаос и анархию. «Ирландия пребывает в хорошем состоянии и всеобщем возмущении», – писал торжествующий католический священник. На севере за оружие взялись кланы О’Нилов, Мак-Гиров и Мак-Гиннов. Граф Антрим, который так долго и громко восхвалял доблесть своих Макдоннелов, на тот момент предпочел навестить своих друзей на юге, но 500 мужчин из его клана выбрали своим главарем отважного мускулистого гиганта Аластера Мак-Колла Киотача. По всему Антриму и Дерри запылали фермы, амбары и стога. Ирландские налетчики уводили скот и уносили все добро, которое не могли уничтожить, а поселенцы бросали свои дома и бежали, чтобы укрыться за городскими стенами, где не хватало ни еды, ни дров, ни оружия.