– делает подобную помощь скорее разрушительной, чем полезной для нас». А комендант Манстера лорд Инчиквин в гневе задавал дублинскому Совету вопрос: чьей властью ему вместо помощи послан этот кровожадный безрассудный дикий и бездарный человек?
«Чьей властью?» Этот вопрос сильно тревожил членов Совета в Дублине. После падения Страффорда в Совете царили раскол и смятение. Сторонники Страффорда и его ученики во главе с Ормондом не питали большой любви к своим коллегам, организовавшим его падение или поднявшимся вверх благодаря этому. Из двух лордов-судей, возглавлявших администрацию, один, сэр Джон Борлейс, был просто пустое место, а другой, сэр Уильям Парсонс, ненасытный спекулянт ирландской землей, сначала воспринял восстание с неподдельной радостью как очередной предлог отбирать у ирландцев их владения. Но дело пошло определенно не так, как надеялся сэр Уильям Парсонс, и он был не единственным из членов Совета в Дублине, кто подозревал об истинных намерениях короля. Официальные донесения от дублинского правительства по-прежнему приходили в Вестминстер парламенту, а не королю на север. 13 августа 1642 г. Ормонд написал секретарю Николасу в Йорк и рассказал о сомнениях в лояльности своих коллег. Он советовал ничего не предпринимать, поскольку положение было слишком деликатным, а раздор в Совете – слишком глубоким. Он умолял короля быть начеку.
К тому времени, когда письмо Ормонда дошло до Йорка, король уже официально объявил войну. Весь июль и август люди короля и люди парламента по всей стране делали все, чтобы обеспечить себе поддержку соседей, взять под контроль укрепления, склады и оружие, принадлежавшее милиции каждого графства, и по возможности драгоценные металлы – эти деньги войны. В Кембриджском университете роялисты собрали серебро для передачи королю, и одна повозка добралась до цели, но Оливер Кромвель, активно препятствовавший подобным утечкам, оккупировал город, задержал все остальные повозки и вскоре после этого арестовал и отправил в тюрьму глав нескольких колледжей. В Оксфорде студенты под предводительством одного из солдат короля сами упражнялись в использовании оружия, что вызывало раздражение мирных горожан, и, когда депутаты парламента от этого города приехали, чтобы вмешаться, их с позором выдворили вон.
В городе Уотлингтон, расположенном у подножия холмов Чилтерн, Джон Хэмпден не позволил графу Беркширу зачитать королевский указ о военном наборе. В Сайренсестере призыв роялистов к оружию заглох, столкнувшись с неприятием местного пуританского населения, но в Вустере люди проявили к нему больше сочувствия, благодаря действиям вовремя прибывших членов парламента от графства. Маркиз Хертфорд и сэр Ральф Хоптон не смогли привлечь Сомерсет на сторону короля и уехали в Дорсет, где, похоже, имели чуть больший успех. Однако в графстве образовался глубокий раскол, и в Дорчестере произошла очередная вспышка насилия, когда священник Римско-католической церкви Хью Грин был повешен в римском амфитеатре, а верующие, пытавшиеся забрать его останки, вступили в схватку за тело со своими соседями – пуританами.
В других регионах дела кавалеров шли лучше. В Нантвиче они лихо въехали в город «с громкими криками и ликованием» и не пустили туда сэра Уильяма Бреретона, который набирал сторонников парламента. Такое же фиаско постигло его и в Честере, где он тоже пытался набрать рекрутов. Вблизи Бенбери, широко известном своей пуританской суровостью, роялисту лорду Нортемптону удалось захватить пять пушек у одного из благонравных сыновей лорда Сея. В Портсмуте полковник Горинг, который успешно убедил парламент в своей верности, сбросил маску и объявил себя сторонником короля, чем сильно напугал Вестминстер. Но без военного флота ценность Портсмута была невелика, и Горинг, как только парламент заблокировал его с моря, не смог ничего сделать, чтобы решить ставшую жизненно важной для короля проблему связи с его друзьями за рубежом, от которых Карл ждал оружия, денег и людей. В то время как королева делала все, что могла, чтобы получить все это, море между ней и ее мужем усердно патрулировал подконтрольный парламенту флот, который король с такой любовью строил на собранные им «корабельные деньги».
Но он, по меньшей мере, не санкционировал сбор налогов, которые его подданные должны были бы платить на войну против него, и отказался утвердить годовые импортные и экспортные пошлины, которые ему предложили подписать в Йорке прямо перед тем, как его разрыв с парламентом стал абсолютным. Таким образом, парламент остался без какого-либо законного инструмента повышения налогов и 1 августа издал сформулированный в убедительных выражениях ордонанс, где объявлялось, что хотя никого «не принуждают», но, если люди заплатят налоги, как если бы король утвердил их, это будет расценено как «полезная услуга общественному благополучию». Средства, которые требовались парламенту на одно только содержание флота, уже составляли почти 200 000 фунтов. Но поскольку каждый лондонский торговец, независимо от его политических взглядов, знал, что торговля зависит от безопасности морей, было вполне вероятно, что эти налоги все же удастся собрать.
В начале августа принц Руперт со своим братом Морицем и группой профессиональных солдат, преимущественно англичан или шотландцев, отплыл из Голландии. Его преследовал и обстрелял один из кораблей парламентского флота. Оторвавшись от преследователя, они причалили в Тайнмуте, который вместе с Ньюкаслом стоял за короля.
Люди, проявлявшие активность, по-прежнему оставались в меньшинстве. Маленькие отряды, набранные влиятельными и пылкими людьми, захватывали склады местной милиции и сражались друг с другом за обладание оружием и укреплениями. Но многие дворяне все еще надеялись, что смогут отвести войну от своих границ. В Линкольншире, где королевский указ о военном наборе поначалу был покорно введен в силу, жители решили «не допускать в дальнейшем отправки каких-либо сил за пределы графства», а размещать их у себя. В Йоркшире, Чешире, Стаффордшире, Корнуолле и Девоне на шесть месяцев были заключены локальные пакты о ненападении – тщетные попытки обеспечить себе ограниченный нейтралитет независимо от того, что будут делать их соседи. Милиция в целом не хотела вставать на ту или иную сторону, поэтому энтузиасты с обеих сторон призывали добровольцев. Джон Хэмпден вооружил своих арендаторов, получился целый полк, одетый в темно-зеленое. Один морской капитан в отставке из Грейвсенда набрал отряд из «хорошо воспитанных крепких молодых людей». Оливер Кромвель призвал людей из болотного края взять оружие ради «свободы веры и законов страны», но обычно считалось, что они записывались добровольцами, «вероятно, потому, что надеялись, что парламент снова вернет им их болота» и обуздает спекулянтов, которые осушали и огораживали их. В регионах, где торговля уже долгое время была в упадке, среди голодающих ткачей Эссекса, а также в Лондоне и его окрестностях набор рекрутов шел хорошо, но людьми двигало скорее стремление получить новое обмундирование, обувь, а также перспектива разжиться грабежом, чем желание защитить религию и закон. В ту тревожную осень по местам, куда шла армия парламента, прокатилась волна ограблений кладовых и браконьерской охоты на оленей. К ним добавилось битье стекол в церквях, сожжение алтарных ограждений и уничтожение образов, демонстрировавшее религиозный подъем в войсках. Вскоре палате общин пришлось издать приказ, запрещавший грабить «недовольных», поскольку их дома и имущество являлись общественным достоянием и были более полезны, не будучи разрушенными. А Хэмпден, увидев в Нортамптоншире некоторые «результаты» пребывания войск, немедленно выступил с предложением ввести военный трибунал, чтобы прекратить подобные эксцессы.
Некоторые отряды вели себя более достойно. Добровольцы из Инн-оф-Корт, молодые люди из хороших семей, как, например, Эдмунд Ладлоу, Чарльз Флитвуд, и более скромные, но полные энтузиазма клерки и посыльные, как Томас Харрисон и Мэтью Томлинсон, сами объединились, организовав отряд, охранявший графа Эссекса. Этот ветеран голландских войн, трезвый, богобоязненный аристократ со своей неизменной трубкой, который стойко поддерживал партию Пима в палате лордов, в июле был назначен – и этот выбор был неизбежен – командующим силами парламента. Он был довольно странным наследником для своего отца, того буйного и страстного графа Эссекса, которого Елизавета сорок лет назад приговорила к смерти. Но король, для которого все восстания были одинаковы, постоянно сравнивал сына с отцом и приводил приговор, вынесенный графу Эссексу Елизаветой, как пример для подражания.
Что-то обманчиво сходное с феодальной семейной атмосферой витало над этой войной, поскольку все высшее командование и на суше, и на море составляли люди из одного амбициозного клана. Так, например, Уорик был сыном Пенелопы Деверю, сестры Элизабет Эссекс. Но король в этой ситуации уловил только наименее существенное. В том, что Эссекс и Уорик были кузенами, не было ничего удивительного, важно, что оба были воспитаны в елизаветинской традиции протестантизма и экспансии.
Пока лидеры, выбранные парламентом, вели подготовку на суше и на море, Пим упростил административные процедуры в центре. Недопустимо, чтобы каждое сообщение, отсылаемое на фронт, проходило обсуждение в обеих палатах. Непосредственное ведение войны следовало доверить узкому кругу людей. Для этого 4 июля 1642 г. на свет появился Комитет безопасности. Этот был орган, состоявший из членов обеих палат, выбранных при помощи голосования и в руки которого постепенно должна была перейти реальная власть парламента.
С приближением войны почти все видные роялисты покинули Лондон и его окрестности, чтобы предложить свои услуги королю. По приказу парламента их дома были осмотрены на предмет наличия оружия, и по ходу дела избавлены от всего, что могло приглянуться тем, кто проводил обыск. В Сити эта процедура практически открыто использовалось для сведения старых счетов с соперниками. Из конюшен герцога Ричмонда в Кобхэме забрали всех его прекрасных берберских лошадей, хранилища лорда Дорсета в Кноле были разграблены, а в Хертфордшире молодой граф Бедфорд нагрянул в дома своих соседей-роялистов, сэра Томаса Феншоу и сэра Артура Кейпела, и отправил все найденные там ценности парламенту.