еглецами и, со знанием дела установив батарею поперек дороги, сумел остановить преследователей или, по меньшей мере, заставил их повернуть в сторону.
Все это время у войск короля, оставшихся на склоне Эджхиллского холма, дела шли плохо. Вопреки указаниям совсем небольшой резерв кавалерии на правом фланге, которому полагалось оставаться на месте, чтобы прикрывать пехоту, устремился за принцем Рупером и присоединился к погоне, оставив центр, где находилась пехота, пушки и королевский штандарт, без защиты с одной из сторон. Прежде чем принц и немногие из имевшихся у него опытных офицеров смогли оторвать своих людей от увлекательной погони и повернуть их назад, пехоту очень сильно потрепали.
Решимость Эссекса и искусство старого шотландского ветерана сэра Уильяма Бальфура предотвратили полный разгром армии парламента. Уилмот, стоявший на левом фланге роялистов, пошел в атаку одновременно с Рупертом и вытеснил с поля большую часть кавалерии противника. Однако хитрый Бальфур с отрядом парламентской конницы отступил за пределы зоны атаки роялистов и, пока те преследовали бегущих, поднялся по холму под прикрытием живой изгороди, а затем внезапным броском налетел на королевскую пехоту и пушки, стоявшие в центре. Когда пушки роялистов замолчали, пехота парламента воспрянула духом и приблизилась к оставшемуся без защиты центру противника, который продолжал мужественно удерживать позицию. Тяжело раненный Линдси попал в плен, сэр Эдмунд Верней, державший королевский штандарт, погиб, а сам штандарт оказался в руках врага. Принц Уэльский внезапно с радостью обнаружил, что стоит почти вплотную к мятежникам. «Я не боюсь их!» – вскричал он, вскинув пистолет, но потрясенные адъютанты поспешили оттащить юношу назад.
Теперь часть всадников Руперта начала разрозненными группами возвращаться назад. Капитан Джон Смит, развернув пару сотен человек, напал на фланг парламентских войск и отвлек их от добычи. В какой-то момент этой жаркой схватки он, сойдясь с врагами в рукопашной, смог вернуть королевский штандарт. Усталость и яростный натиск возвращавшихся роялистов заставили парламентскую пехоту оставить позицию и в наступающих сумерках отойти назад.
Обе армии заночевали на поле боя, – ни та ни другая не желала позволять противной стороне единолично завладеть им. Ночь выдалась очень холодной, и солдаты тщетно пытались согреться, а на следующий день Эссекс, несмотря на официальное заявление о своей победе, отошел к Уорику. Его кавалерия пребывала в полном раздрае, он потерял около 50 флагов, значительную часть обоза и снаряжения. По дороге в Уорик его постоянно тревожила кавалерия Руперта, и ему пришлось оставить несколько пушек и четыре повозки с боеприпасами. Теперь роялисты оказались между ним и Лондоном на почти пустой дороге, и он отправил в Вестминстер срочное сообщение призвать все имеющиеся у парламента войска для защиты столицы. Тем не менее его заявление о «победе» было во многом справедливым. Благодаря неоценимой помощи Бальфура и его собственному спокойствию и упорству, Эссекс не допустил того, что могло с легкостью стать непоправимой катастрофой.
Среди тех немногих, кто поначалу действительно поверил в победу парламента, были пленные роялисты, оказавшиеся в лагере армии парламента. Лорд Линдси, злой и страдавший от боли, заявил, что больше никогда не пойдет в бой с мальчишками. Так и случилось, потому что в этот день он умер. Те, кто наблюдал атаку принца Руперта с другой стороны, проклинали этого 23-летнего юнца по иной причине. Он был солдатом, с которым следовало считаться, а боевому духу его людей лишь немного не хватало дисциплины, чтобы стать несокрушимыми. Позднее Оливер Кромвель вспоминал разговор со своим кузеном Хэмпденом, состоявшийся примерно в это же время. «Ваша конница, – сказал я, – это по большей части жалкие слуги, разносчики пива и прочий люд того же сорта. Их кавалерия – это дети джентльменов, младшие сыновья и другие люди благородного происхождения… Вам надо набрать людей, боевой дух которых не уступал бы духу джентльменов, иначе вас всегда будут бить». Кромвель был не вполне справедлив к качеству кавалерии парламента и к тому, из какого источника ее набирали, но видел, что у Повика и под Эджхиллом кавалеры продемонстрировали превосходство, которому очень трудно было что-то противопоставить.
В настроении жителей Лондона ужас сменился решимостью. Одни возмущались действиями парламента, другие – и мужчины и женщины – добровольно трудились на строительстве оборонительных укреплений. На улицах устанавливали столбы, на них поперек дороги натягивали цепи. В помощь набору рекрутов был спешно выпущен ордонанс, гарантировавший подмастерьям и их хозяевам сохранение всех прав и договоров на случай, если они записывались в армию парламента. На общем собрании в Гилдхолле лидеры парламента выступили с горячим призывом сдавать деньги на ведение войны. Милицию держали в боевой готовности. В Виндзоре разместили небольшой гарнизон. А Джон Милтон, встревоженный рассказами о бесчинствах кавалеров, усердно распространяемыми в городе, написал сонет, призванный смягчить их сердца:
Капитан, или полковник, или вооруженный рыцарь,
Которому может выпасть шанс у этих беззащитных дверей…
Король этот шанс упустил. То, что он увидел – жестокость, потери, – потрясло его. Молодой кузен Карла лорд д’Обиньи был смертельно ранен, Линдси мертв, Верней убит. Шестьдесят человек из его лейб-гвардии остались лежать на клочке земли, над которым развевался его штандарт. Когда он созвал военный совет, Руперт и лорд Форт выступили за то, чтобы с кавалерией идти вперед, захватить Лондон и силой распустить парламент. Но граф Бристоль, выражая мнение умеренных, не советовал совершать таких жестких действий. Карл уступил доводам умеренных. Уверенный, что его подданные сами видят, как глупо противостоять ему, он предпочел не брать Лондон силой.
Пока Руперт и другие профессиональные военные курили в расстроенных чувствах, он, немного отдохнув в Эйнхо, 27 октября двинулся на Бенбери. Гарнизон, набранный самым крупным магнатом тех мест лордом Сеем, сразу же сдался и в полном составе записался в армию короля. Карл назначил губернатором местного соперника Сея лорда Нортемптона, разжился одеждой и обувью для своих солдат и спокойным маршем пошел в Оксфорд. Преданный ему неунывающий университет поспешил поприветствовать Карла. «Теперь наш Оксфорд разогнал все тучи недовольства и стоит озаренный золотыми лучами присутствия Вашего Величества», – гласило официальное приветствие, хотя прибытие такой большой армии и размещение артиллерии в парке колледжа Магдалины вызвало небольшие неудобства.
В Вестминстере обе палаты обсудили возможность заключения какого-нибудь договора, но парламентарии думали скорее о том, чтобы оттянуть время, чем о том, чтобы сдаться. Они перевезли двух младших детей короля, принцессу Элизабет и принца Генри, из незащищенного пригородного дворца Сент-Джеймс в дом на территории Сити – действие, указывавшее на их намерение сопротивляться до последнего и, если понадобится, использовать этих ценных заложников. Ответ на их призыв сдавать деньги оказался неутешительным, и им пришлось арестовать более 70 горожан, отказавшихся давать деньги на войну. Парламентарии все более настойчиво обращались к шотландцам с просьбой помочь им справиться с папистской армией короля и одновременно с этим писали королю, предлагая договориться.
Получив их запрос в Рединге, Карл в ответ попросил назвать уполномоченных для заключения договора и продолжил наступление на Лондон. Руперт со своей летучей кавалерией напал на Виндзор, надеясь отрезать подачу воды в столицу по долине Темзы, но потерпел неудачу, поскольку замок был занят силами парламента под началом свирепого депутата от Лондона Джона Венна. Прочесав Эйлсбери-Вейл в поисках еды и фуража, принц присоединился к королю в Эгаме.
Эссекс выбрал более северный маршрут. Держась в стороне на безопасном расстоянии от Руперта, он пересек Чилтернс в самой восточной части и теперь приближался к Лондону. Из деревни Маркьят он написал нарочито мягкое обращение к дезертирам, сбежавшим от него в Эджхилле и теперь слонявшимся вблизи Лондона. «Сомневаюсь, что многие из вас отправились навестить друзей, – писал он, – но я уверен, что те, кто так отважно сражался, не бросят свои знамена». В этом официальном заявлении он тактично преуменьшил недостойное поведение беглецов и назвал сражение неоспоримой победой. Когда 7 ноября он вошел в Лондон, его встречали как победителя, и парламент проголосовал за награждение его в знак доверия специальной премией в 5000 фунтов.
Спустя несколько дней, пока Пим в Гилдхолле убеждал Городской совет Лондона проголосовать за дальнейшие денежные вливания на войну, уполномоченные парламентарии предстали перед королем в Колнбруке. Они не рассматривали никаких положений договора, а обсудили только предварительные условия переговоров, на которых они согласны «прекратить военные действия». Значение этой фразы осталось неопределенным, и в пятницу 11 ноября Эссекс со своей кавалерией и Филип Скиппон с лондонской милицией выступили из Сити и с развевающимися знаменами под барабанный бой двинулись в сторону короля. Все девушки от Чипсайда до Хаммерсмита выбежали на улицу с корзинками запеченного мяса для этих храбрых парней.
В ответ на это король установил свои аванпосты на подступах к Брентфорду. Этот маленький городишко удерживали отряды лорда Брука и Дэнзила Холлеса. «Сплошные мясники и красильщики», – презрительно фыркали родовитые кавалеры. Руперт, решив, что движение войск парламента означает конец перемирия, туманным субботним утром 12 ноября напал на город. Он застал защитников врасплох. Люди Холлеса вступили в бой, но полк лорда Брука разбежался, за исключением одного капитана, который в отсутствие вышестоящих командиров попытался взять командование на себя. Схватив знамя, он хотел повернуть людей назад, чтобы они помогли своим товарищам. Подчинились немногие, а самого молодого капитана вскоре схватили. Его имя, Джон Лилберн, уже было знакомо кавалерам.