Ранним утром понедельника 5 декабря они пошли в атаку с отрядом драгун. Город был весь выстроен вдоль широкой главной улицы с тремя-четырьмя постоялыми дворами. Их обширные конюшни с открытыми стойлами являлись уязвимыми точками, которые невозможно было защитить полностью. Через одну из таких точек часть кавалеров пробила себе дорогу внутрь, в то время как другие начали атаку с обоих концов длинной главной улицы. Защитники устраивали баррикады и стреляли из окон, но были опрокинуты. Победоносные кавалеры играючи разоряли амбары, конюшни и склады. Они увезли с собой тюки с тканью, чтобы пустить ее на обмундирование королевской армии, и забрали «весь сколь-нибудь стоящий сыр на сумму 200 фунтов». Пленных связали одной веревкой и отправили в Оксфорд. Беззащитные жители города были сильно напуганы и купили себе мир за деньги. Одному из горожан, который ссылался на бедность, поскольку имел 11 детей, злобный кавалер (бедняга был убежден, что это лорд Дигби собственной персоной) посоветовал пойти и утопить их. Лондонские памфлетисты посвятили разграблению Мальборо не меньше строк, чем погрому в Брентфорде, но самый важный аспект произошедшего для парламента заключался в том, что теперь роялисты могли направлять шерсть и ткань из Уилтшир Доунса мимо Лондона и этим душить торговлю, от которой зависели многие сторонники парламента.
По мере того как новости становились мрачнее, слабели переменчивые симпатии лондонцев к Пиму и его партии. Многие роялисты в Сити были исключены из Городского совета, некоторые же остались в правлении Сити, но еще больше их было среди состоятельных торговцев, которые могли обеспечить подчинение подмастерьев и поддержку друзей короля. Исаак Пеннингтон, избранный лордом-мэром вместо роялиста сэра Ричарда Герни, был в ноябре 1642 г. переизбран на следующий год. Исключительно богатый и имевший свои интересы в торговле тканями, а также в торговле с Восточной Индией и Левантом, он оказывал щедрую поддержку парламенту, а в самые критические месяцы войны проявил себя энергичным лидером, хотя временами ему приходилось сносить оскорбительные выпады «злобных растленных хлыщей» из партии короля.
С закрытыми театрами, уехавшим двором, жестко контролировавшимся трафиком в город и из него, и установленным ежемесячным постным днем Лондон стал холодным, тусклым и встревоженным подозрениями. Еда стоила дорого из-за проблем на дорогах и водных путях, торговля шла вяло, а во время осеннего наступления короля магазины и вовсе закрыли на десять дней. Из-за блокады Ньюкасла не хватало угля, хотя памфлетист, описывая характер лондонской жены, писал, что «уголь – не первая необходимость, другое дело – мужья, теплые в постели и полезные в доме», и предсказывал восстание женщин, если мужчины в ближайшее время не вернутся из армии. Рассказывали, что 800 жителей города были внесены в черные списки как роялисты, и частым явлением стало разоружение подозреваемых и обыски в их домах. От горожан постоянно требовали проявлять милосердие, облегчать участь раненых солдат или их жен и детей, помогать жертвам грабежа и бедным людям из Брентфорда и других пострадавших приходов. «Ордонанс о всеобщем взносе», изданный 8 декабря, стал сигналом к четырехдневным волнениям. Все началось с проблем во дворе Галантерейного зала, который теперь стали называть Залом грабителей, поскольку там проходили заседания парламентского Комитета по сбору денег. Когда купцы-пуритане входили внутрь, над ними смеялись и толкали их. Потом купцы-роялисты подготовили петицию о мире, но Городской совет Лондона запретил им передавать ее в палату общин. После этого податели петиции, как и другие до них, обратились за помощью к горожанам. Вдохновленные такими популярными персонажами, как смотритель медвежьего садка и клоун из недавно закрытого театра «Ред Бул», они пошли к Гилдхоллу, где заседал Городской совет, заполонили все подходы к нему, осадили двери, избили слугу генерала Скиппона, который попытался пробиться через толпу, и в конце концов милиции пришлось их разгонять.
В этот момент король Карл в Оксфорде выпустил декларацию, достаточно убедительную, чтобы пошатнуть каждого колеблющегося сторонника парламента. В сдержанных выражениях, позволяющих предположить авторство Эдварда Хайда, он отменял несправедливые налоги, введенные парламентом без согласия подданных, конфискацию собственности и необоснованное заключение в тюрьму, свидетелями которых так часто становились лондонцы за последние месяцы. На самом деле все это, как утверждал король, было сделано не парламентом, а его зловредной фракцией, узурпировавшей его имя, – всего лишь пятой частью палаты лордов и 80 или около того, депутатами, завладевшими палатой общин. Даже правительство гордого древнего лондонского Сити, указывал король, было сломлено и оказалось в руках немногих.
Чтобы отвлечь внимание людей, партии Пима срочно нужна была победа. К счастью, 13 декабря в Хемпшире драгуны парламента под началом сэра Уильяма Уоллера напали на небольшой отряд кавалерии роялистов, стоявший в Винчестере, и ворвались в город так же стремительно, как кавалеры в Мальборо. Роялистам позволили спокойно отступить в Оксфорд, но горожане, раздраженные их требованиями и беспорядками, погнали их прочь, забросав камнями. Силы парламента, проявившие больше уважения к собственности жителей, чем их потерпевшие поражение враги, отметили свою победу уничтожением гобеленов, церковных облачений, книг и грамот в кафедральном соборе. В довершение всего они разбили в щепки орган. Получив известия об этом, парламент приказал звонить в колокола и зажигать костры, что подчеркивало скорее его потребность в какой угодно победе, чем важность конкретного успеха.
В суете и сутолоке войны король, находившийся в Оксфорде, чувствовал себя уверенно и безмятежно. Студенты вместе с горожанами рыли траншеи и трудились на земляных работах, которые должны были усилить оборонительные укрепления. В Осни работала мельница, где делали порох, а в Уолверкоте – фабрика по изготовлению мечей. Главным складом стал Нью-колледж. В школах музыки и астрономии хранилось белье и мундиры для солдат, школы права и логики были завалены овсом для лошадей, а бриджи и другое снаряжение складировали в древней школе риторики. Бездомный и отобранный у фермеров скот согнали на огромную четырехугольную территорию Церкви Христа, чтобы затем перепродать или забить в зависимости от потребностей армии. В сложившихся обстоятельствах город благоденствовал – никогда еще горожанам не удавалось так дорого продавать еду, напитки и постель, – а университет влачил жалкое существование. В эти тревожные годы новые люди почти совсем перестали приходить в город, и мало кто из студентов продолжал сидеть за книгой. Часть в конце лета уже ускакала с Байроном. В октябре, когда король стал приближаться к городу, Энтони Вуд писал, что его старший брат «бросил свое платье на окраине города и умчался в Эджхилл». Вероятно, он был не единственным, кто так поступил. Через месяц среди тех, кто остался, когда король разместил в Оксфорде свою штаб-квартиру, лишь немногим удавалось держаться в стороне от армейских учений и муштры, а также от пьянства и ругани солдат. Даже люди науки и профессора сменили свое платье на кожаные защитные камзолы. Уильям Беу из Мертон-колледжа (позднее богослов и епископ) взял в руки оружие и за свой счет снарядил нескольких своих учеников. Одним из первых, несмотря на то что ему было за пятьдесят, в армию поступил савилианский профессор геометрии Питер Тернер.
Всю зиму к королю стекалось роялистское дворянство. Одни приходили во главе отрядов своих арендаторов, другие – в качестве добровольцев-одиночек, как один бедный джентльмен из Уэльса, который мог предложить королю только «испанский клинок на боку и валлийское сердце в груди». Переполненный войсками город стал шумным и разгульным, среди молодых горячих офицеров часто случались дуэли, а покой мирных горожан нарушали пьяные драки. В конце концов, чтобы как-то ограничить эти безобразия, пришлось запретить продажу спиртного после девяти вечера. Парламентские шпионы сообщили, что сам принц Руперт разнимал двух людей, которые дрались друг с другом тупой стороной алебард.
В качестве награды за доблесть король, по предложению Томаса Бушелла, стал выпускать красивую медаль, созданную по эскизам Томаса Роулинса, «Отчаянная надежда», которую давал тем, кто добровольно шел на опасные задания. На одной стороне серебряного круга был изображен король, на другой – принц Уэльский. Вероятно, это была первая военная награда в Англии. На других медалях, которые давали за особые заслуги, была изображена голова королевы, а на одном своеобразном изделии красовалось изображение принца Руперта, взятое с его портрета работы Ван Дейка, написанного за пять лет до этого.
Легенда о кавалерах росла. Несмотря на нехватку денег, многие офицеры щедро тратили их на экипировку своих людей. Блестящие доспехи и алебарды лейб-гвардии короля под командованием его белокурого кузена лорда Бернарда Стюарта так слепили глаза, что ее стали называть «парадным войском». Атмосфера, которую создавало присутствие придворных-солдат, была веселой и беззаветной, хотя в Лондон приходили сообщения о разногласиях между офицерами-профессионалами и знатными дилетантами.
Король назначил церемониймейстера и привез в Оксфорд художника Уильяма Добсона. Рождественские праздники он провел торжественно и пышно в колледже Христовой Церкви, который с того времени стал его резиденцией. Проректор университета подарил ему на Новый год чашку, до краев наполненную золотыми монетами, и сказал: «Нам хотелось бы, чтобы она была неисчерпаемой, как Индия».
Принц Руперт был гением королевской армии. После событий у Повик-Бридж его репутация быстро росла. Парламент назвал его главным злодеем, кавалеры – героем. Ему приписывали способность передвигаться быстрее ветра, быть в нескольких местах одновременно и осуществлять разведку с использованием маскировки собственного изобретения. Говорили, что он неуязвим для пули, что он в союзе с дьяволом и что он каннибал. Для своей партии он сразу стал вторым Черным принцем, а белая собака, которая всюду следовала за ним, получила в народе почетное звание сержант-майор-генерал Бой.