Таким образом, условия были совершенно несовместимы друг с другом, и понимающим людям с обеих сторон было очевидно, что ни парламент, ни король не считали, что они будут всерьез рассмотрены противоположной стороной. Секретарь Николас в письме к Руперту определил политику Пима следующим образом: «Правда в том, что парламент не желает договариваться, но был бы рад, если бы люди поверили, что он не смог добиться мира». Король в своих письмах королеве ясно дал понять, что не считает условия, выставленные парламентом, достойными обсуждения, но хотел бы переложить вину за окончательный разрыв на парламентариев. В ответ она сердито повторила совет, который уже давала ему: «Не вздумайте соглашаться на роспуск своей армии или заключать какой-нибудь мир, пока с этим парламентом не будет покончено… Помните: если согласитесь заключить мир прежде, чем будет распущен парламент, вы погибли». И король, и королева надеялись – и в значительной мере верили, – что могут выиграть войну за несколько месяцев, одержав такую громкую победу над своими врагами, что их позиция станет сильной, как никогда, и они вернут монархии блеск и данную Богом безусловную власть.
На время проведения переговоров из-за вынужденного четырехдневного перемирия между армиями Эссекса и Руперта воцарилась тревожная тишина. Нежелание каждой из сторон заключать более длительное перемирие демонстрировало истинные намерения их командиров. Знаковым для представителей парламента стало частое присутствие на переговорах принца Руперта. Он молча сидел рядом с более взрослыми и сведущими гражданскими представителями короля, но все знали, что за последние недели благосклонность короля к Руперту заметно возросла, и на данный момент он был «абсолютным фаворитом двора».
Само его присутствие, больше чем его слова, усиливало впечатление, что Карл не имеет намерения заключить мир. Но гораздо более неприятным было перехваченное парламентом письмо от короля королеве, где он откровенно признавался, что мирный договор его нисколько не интересует, и приводил несколько «прекрасных идей» для продолжения войны. Помимо этого, из докладов, приходивших в Вестминстер от друзей, находившихся в Дублине или около него, парламент наверняка знал, что Карл планировал получить помощь из Ирландии. Частные письма Карла к Ормонду, возможно, и избежали чужих глаз, но то, что он поручил дублинскому Совету договориться с ирландскими повстанцами, стало достоянием общественности, как и его категорический приказ, изданный в марте в Оксфорде, что двое уполномоченных парламента в Дублине должны быть изгнаны без промедления.
Всем этим король играл на руку Пиму. Имея желание заключить постоянный мир не больше, чем король, Пим мог спокойно позволить умеренным и колеблющимся в Вестминстере играть в заключение мира до тех пор, пока они окончательно не разочаруются. Тем временем он использовал любую новую информацию о двуличии короля, чтобы стимулировать принятие необходимых для ведения войны ордонансов. До конца марта ему удалось добиться принятия самой важной меры для получения денег – общего порядка секвестра всех поместий роялистов. Были назначены комитеты для надзора за проведением секвестра в каждом графстве, расходы которых предполагалось покрыть за счет захваченной собственности. На самом деле эта мера узаконивала и делала всеобщей практику, которая уже применялась, поскольку в каждом регионе, контролируемом парламентом, лидеры его сторонников захватывали запасы и деньги противоположной партии. Этот ордонанс, узаконивавший грабеж, не сильно отличался от санкционированных королем мер по перенаправлению ренты «недовольных» землевладельцев в королевские сундуки и захват их продовольствия и скота для удовлетворения собственных нужд. Таким образом, обе партии расшатывали структуру английского сельского сообщества, нарушая глубоко укорененные права собственности, на которых оно зиждилось. Но на тот момент ни одна из них не давала себе труда задуматься о последствиях своих действий.
Только в одном Пима, похоже, перехитрил один из его умеренных сторонников. Ни он, ни другие уполномоченные парламента в Оксфорде не догадывались, что кто-то из них вел свои частные переговоры с королем. И это были переговоры совсем иного сорта. Эдмунд Уоллер, член парламента от валлийского округа Святого Айвза, поэт, одно время придворный, друг Фолкленда и Хайда, чувствовал себя в партии парламента не совсем уютно. Он искренне желал мира и понимал, что мир не входит в планы Пима. Уоллер поддерживал контакты с лондонскими роялистами, которые еще не утратили надежду и готовы были действовать. Под прикрытием переговоров в Оксфорде он обсуждал с Фолклендом план отвоевания Лондона сторонниками короля и, таким образом, прекращения войны. Детали плана были весьма запутанными. Друзьям короля в Лондоне, видимо, следовало подготовиться и начать внезапную общегородскую демонстрацию. Руперт и его кавалерия подошли бы к городу как можно ближе. Король, имея в своих руках Рединг, мог без труда дойти почти до внешних укреплений. В назначенный момент в Сити предполагалось зачитать документ о королевских полномочиях на проведение военного набора, и роялисты должны были приветствовать это одобрительными криками. Тогда парламент, оказавшийся между двух огней – вторжением извне и восстанием изнутри, был бы бессилен. Война закончилась бы в один момент. Создатели этого не в меру оптимистичного «мирного заговора» недостаточно серьезно отнеслись к тому, что Филип Скиппон и лондонская милиция были беззаветно преданы парламенту, а также исключили из своих расчетов мощную линию фортификаций, которую всю зиму строили вокруг внешнего контура Лондона, и внутренние городские укрепления, брустверы и непробиваемые из мушкета заставы во всех стратегических точках.
Король не утратил своего пристрастия к разнообразию планов, поэтому среди его прожектов на март и апрель были шотландский, ирландский и лондонский. К тому времени до Оксфорда добрались шотландские представители – канцлер Лоудун от эдинбургского Совета и Хендерсон от Церковной ассамблеи Шотландии. Они привезли петицию о глубокой, не терпящей отлагательств реформе англиканской церкви. Лоудун передал королю, что если он согласится с их просьбой, то в нынешней войне может рассчитывать на поддержку своего Совета в Шотландии. Если же он откажется, то Лоудун сможет предложить ему только свои услуги в качестве посредника между королем и парламентом. Гамильтон посоветовал Карлу обойтись с этими представителями любезно, но не дать им поехать в Лондон. Тот последовал второму совету, но проигнорировал первый. Он принимал шотландцев исключительно на публике и с подчеркнутой холодностью. Даже подумывал арестовать Хендерсона, у которого, в отличие от Лоудуна, не было охранного свидетельства. Следуя примеру короля, кавалеры оскорбляли их на улицах, все их письма были вскрыты, предложения, как и петиция, отвергнуты.
Обхождение короля с шотландскими представителями давало основания предполагать, что он намерен порвать с ковенантерами и принять план роялистского восстания в Шотландии, с которым Монтроз, Эйбойн и Огилви обратились к королеве в Йорке. Но Карл, напротив, считал, что следует совету Гамильтона, и с присущей ему непоследовательностью отговаривал королеву от принятия предложений Монтроза, пока у нее не будет возможности узнать мнение Гамильтона на этот счет. Последний, когда добрался до Йорка из Эдинбурга, заверил ее, что может гарантировать нейтралитет Шотландии, по крайней мере, до конца лета, если какое-нибудь роялистское восстание не спровоцирует кризис. Поскольку, по мнению королевы, война в Англии почти наверняка закончится к осени, было бы глупо принимать план Монтроза, подразумевавший ненужную дополнительную войну в Шотландии.
Таким образом, король, отказав ковенантерам в Оксфорде, настаивал, чтобы его жена успокоила их в Йорке. Принимая точку зрения Гамильтона, что Шотландия может сохранить нейтралитет, Карл не сознавал, что она не будет оставаться нейтральной бесконечно, если войне суждено продлиться больше года, и тем более если он будет настаивать на своей нынешней политике, подразумевающей заключение мира с Ирландией.
Ковенантеры, в особенности Аргайл с его смотрящими на запад прибрежными землями, уязвимыми для ирландских налетчиков, никогда не приняли бы никакого иного итога ирландского восстания, кроме полного разгрома «папистско-ирландских мясников». Любая договоренность короля с ними наверняка подтолкнула бы Аргайла и ковенантеров в целом к более тесному сотрудничеству с парламентом.
Весна в 1643 г. пришла рано и принесла с собой ясную теплую погоду. «Светло, спокойно и благоприятно для роста растений, – написал в своем дневнике один сквайр-роялист и добавил: – Боже, помоги нам и избавь нас от проблем и бедствий». Однако армии, за исключением зоны перемирия между Лондоном и Оксфордом, продолжали действовать. В Ланкашире сторонники парламента взяли, но почти сразу же снова сдали Виган, а люди из Манчестера после поражения в Уоррингтоне отступили за линию фортификаций и положились на молитву, пока своевольные отряды лорда Дерби терроризировали графство. Но нежданное возмездие было не за горами. Депутат парламента от этого графства Ральф Эшертон собрал своих соседей из Рочдейла, вдохнул в них боевой дух и сформировал войско, усилив его несколькими ротами мушкетеров, вооруженных соответственно и имеющих некоторое представление о своем оружии. Лорд Дерби стремительно рванулся вперед по холмистой местности, чтобы бросить им вызов и разгромить. Возле аббатства Уолли он перешел Колдер и, оставив основные силы с пушками в низине у воды, отправил отряд конницы и пехоты вверх по склону в сторону деревни Падихам на поиски врага. Рельеф в тех местах – крутой и холмистый, с узкими дорожками, обрамленными сухими каменистыми стенами. Мушкетеры Эшертона затаились вдоль этих стен и встретили беспечно наступавших кавалеров жалящим огнем, от которого лошади взвились и понесли. Теперь мушкетеры пошли вперед, за ними последовали остальные силы Эшертона. На звуки стрельбы из коттеджей стали выглядывать мирные жители. Когда они увидели, что люди лорда Дерби бегут, то достали оружие, у кого какое было, и присоединились к армии Эшертона. Основные силы кавалеров, стоявшие внизу, услышали стрельбу и с ужасом увидели яростную толпу солдат и местных жителей, несущуюся с холма прямо на них. Чернь, составлявшая пехоту, бросилась врассыпную и, побросав оружие, пошла вброд через реку. Кавалерия сделала попытку устоять. Дерби с трудом удалось бежать. Он спас несколько своих орудий и горстку солдат. Больше ему никогда не удавалось собрать для короля армию.