В начале войны религиозные и политические убеждения можно было встретить в основном у офицеров. Роялисты часто внушали своим людям лояльность к их лидерам или к более отстраненной, но и более впечатляющей фигуре короля. Для сторонников парламента задача поначалу была сложнее, поскольку идею парламента как носителя королевской власти невозможно было объяснить простыми словами, и сама эта концепция казалась слишком тяжеловесной, чтобы вызывать энтузиазм у необразованных людей. Но их сила заключалась в религиозном пыле немногих, протестантских предубеждениях многих и растущем влиянии среди солдат пуританских проповедников. Те, кто умел читать, имели представление о Библии, сочинении Фокса «Книга мучеников» и, пожалуй, все. В Библии содержалось множество упоминаний о справедливых войнах, которые они могли применить к себе. Фокс в своей «Книге мучеников» рассказывал не только о героических страданиях их протестантских праотцев, но ясно проповедовал, что миссия Англии – это борьба с антихристом. Возможно, содержание этих источников перемешивалось в головах людей, но оно было вполне совместимым и могло стать почвой для рождения праведной воинствующей веры.
У роялистов не было ничего столь же простого и твердого, что могло бы объединять их сторонников. Личная преданность, которая хорошо работала в первые годы войны, в итоге превратилась в разъединяющий элемент, а англиканская церковь обращалась скорее к образованным людям, чем к рядовому составу. Кроме того, капелланы часто были приспешниками знатных людей, иногда секретарями офицеров и почти всегда людьми зависимыми, тогда как парламентские капелланы чаще являлись (как все пуритане) талантливыми проповедниками, желавшими общаться и влиять на как можно большее число людей. Все это постепенно, но непрерывно работало против короля.
Люди с образованием и положением оказались разделены между двумя партиями почти поровну. Двор и его прихлебатели с очень небольшим исключением стояли на стороне короля, и это придавало его партии аристократический лоск, внешнюю элегантность, способную производить ложное впечатление, будто большая часть аристократов королевства являлись его сторонниками. Но это было не так, хотя в его партии состояло большинство сановников, тех, кто занимал прибыльные должности при короне и чья благодарность или личный интерес заставляли их держаться короля. Однако даже среди них нашлись диссиденты, и прежде всего старый и молодой Вейны, чьи связи с двором никак не противоречили ни личным пристрастиям отца, ни фанатизму сына. Хранитель королевской сокровищницы сэр Хэмфри Мерфи тоже перешел (вместе с частью этих сокровищ) на сторону парламента.
Да, в Вестминстере оставалась меньшая часть лордов, но из тех, кто ушел, лишь немногие присоединились к королю, и совершенно невозможно было выделить какие-то общие особенности пэров каждой из партий. Из двух самых могущественных представителей феодальной знати, сохранившейся в Англии, граф Дерби был за короля, граф Нортумберленд – за парламент. Видные лорды последнего поколения, создавшие себе положение во время промышленной революции за счет разрушения монастырей и расширения торговли, тоже оказались вовсе не на какой-то одной стороне. Нортам – птон и Кревен выступали за короля, Пемброк, Солсбери, Манчестер – за парламент, Клер пребывал в состоянии неуверенного нейтралитета. Наиболее состоятельные жители крупных городов тоже разделились пополам, и не в последнюю очередь в Лондоне, где парламент, безусловно, поставил своих сторонников на все ключевые посты и где горожане-роялисты с большим достатком находились в нескончаемой и непрерывной опасности. Помимо религиозных и политических убеждений, свою роль играли и другие вещи. Торговцы из Вест-Индской компании возненавидели короля, потому что во время своего полновластия он попытался в своих интересах создать соперничающую компанию. Но в то же время он был им должен 100 тысяч фунтов, которые занял в 1641 г., и парламент, отказавшись принять этот долг на себя, дал компании серьезный повод желать победы королю.
Армия каждой из сторон представляла собой срез английского общества и указывала на разделительные линии, если столь многообразные и запутанные различия можно назвать линиями. Лицо страны в этой войне отражало ее лицо в мирное время со всеми сложными, переплетающимися или конфликтующими интересами и пристрастиями.
В обозримом будущем проблемы с организацией, финансированием и снабжением выглядели уныло для обеих противоборствующих сторон, но перспективы у короля в случае, если ему не удастся получить существенную помощь из-за границы, были мрачнее, чем у парламента. Если он не выиграет войну в течение года, то, вероятнее всего, вообще не выиграет ее. Парламент обладал большим запасом прочности.
Король надеялся, что получит помощь из Дании, и в оплату услуг датского флота предлагал уступить ей Оркнейские острова. Он поддерживал связь с португальским послом, который покупал в Голландии оружие якобы для короля Португалии, но на самом деле – для короля Англии. Однако главные надежды Карла сосредоточились на Ирландии, откуда он с нетерпением ждал известий о заключении перемирия, которое должно было дать ему возможность задействовать освободившиеся там войска. Королева, по-прежнему находившаяся в Йорке, следовала своему собственному оптимистичному плану, вдохновленному главным образом графом Антримом. Будучи взятым в плен в родном Ольстере, тот сумел бежать и теперь объявился в Йорке, предлагая заключить мир между всеми партиями Ирландии и, собрав 20-тысячное войско, пойти против шотландских ковенантеров. Этот план захватил королеву, и она сразу дала Антриму разрешение приступить к его исполнению, пока она, находясь в Йорке, подтолкнет Монтроза, Эйборна и других шотландских роялистов, следуя их замыслам поднять в Шотландии восстание. Правда, нужно сказать, что по совету Гамильтона этот замысел был отвергнут королем, но королева не видела препятствий, чтобы тайком продолжить его выполнение. Некоторые выразили готовность пойти на это, но Монтроз, не любивший подобные закулисные действия, отказался следовать любому плану, который не будет официально одобрен королем. Он остался в Йорке, но впал у королевы в немилость и разошелся со своими товарищами-роялистами. Несмотря на такое разочарование, королева пылала надеждой. «Я очень давно не чувствовала себя такой веселой и довольной, как сейчас», – писала она королю 17 мая 1643 г.
Спустя три дня, в Духов день, военные дела короля на севере резко изменились в худшую сторону. Сэр Томас Ферфакс, войска которого пополнились молодыми добровольцами из занятых производством шерсти пуританских деревень Западного Райдинга, внезапно напали на Уэйкфилд. К действиям Ферфакса подтолкнуло недовольство бедноты. После его поражения месяц назад кавалеры удерживали пленных с целью получения выкупа. Те, кто мог, купили себе свободу, но многие по-прежнему оставались в неволе, голодали и подвергались плохому обращению со стороны своих тюремщиков и надеялись, что их земляки из жалости соберут денег на выкуп. Теперь их несчастные жены толпились вокруг Ферфакса, призывая его помочь. Нападение на Уэйкфилд было предпринято в основном для того, чтобы захватить пленных для последующего обмена. В городе стоял достаточно сильный гарнизон под командованием Джорджа Горинга, но Ферфакс нашел слабое место в фортификациях и, хотя его защищали с яростным упорством, сумел ворваться в город. Там он разделил своих людей на небольшие отряды, которые направил по разным улицам, создав у роялистов впечатление, что город взят, хотя на деле это было не так. Роялисты потеряли уверенность и после одного-двух часов отдельных бессвязных стычек сдались. Как выразился Томас Ферфакс, «это было скорее чудо, чем победа».
В его руках оказались пушки, оружие и склады в большом количестве, а также сколько угодно пленных, включая Джорджа Горинга – самого талантливого кавалерийского офицера королевских войск на севере. Однако удержание самого Уэйкфилда не входило в намерения Ферфаксов, и они, забрав добычу, отошли: старший – в Лидс, младший – в Бредфорд.
Королеву не смутило ни поражение в Уэйкфилде, ни известия, которые вскоре пришли из Лондона: палата общин официально обвинила ее в измене. Всего за несколько недель до этого она с удивлением получила письмо, подписанное Пимом, Хэмпденом и другими, в котором ее просили использовать свое влияние на короля, чтобы он согласился заключить мир. В тот момент это могло показаться признаком слабости с их стороны, но, более вероятно, явилось неким предварительным шагом, последним предоставленным ей шансом перед предъявлением обвинения. Находясь в безопасности среди свиты своих доблестных и льстивых солдат, она могла смеяться и над просьбами, и над угрозами, а тем временем убеждать короля, чтобы он, не теряя времени, объявил, что нынешняя вестминстерская хунта не является истинным свободным парламентом.
На Западе Хоптон, оправившись от поражения, нанесенного ему Чадлеем, собирался вести своих корнуолльцев через границу Девона. 16 мая 1643 г. между холмами и побережьем в местечке Страттон он захватил командующего парламентскими войсками на западе графа Стэмфорда. В ходе тяжелого боя корнуолльцы оттеснили с дороги людей Стэмфорда, которые при этом понесли тяжелые потери. В плен попал сам молодой Чадлей. Стэмфорд поспешил в Вестминстер, где обвинил Чадлея, что он не смог поддержать его в бою. Обвинение получило серьезное подтверждение, когда Чадлей согласился занять пост в войсках короля. После этого его отец, крупнейший землевладелец Девона, тоже ушел из армии парламента, и корнуолльцы Хоптона беспрепятственно прошли через разделенный Девон, по ходу дела совершив в базарный день налет на Тотнес, откуда угнали нужных им лошадей. Тем временем король отправил из Оксфорда на соединение с ними маркиза Хертфорда и принца Морица. Казалось, скоро весь юго-запад будут контролировать силы короля.
Вести о наступлении Хоптона дошли до сэра Уильяма Уоллера, который вел успешную кампанию в Западном Мидлендсе. Не желая терять людей, оставляя в городах гарнизоны, он велел Херефорду эвакуироваться и теперь стоял пе