оставалось делать, как уйти из города и увести свои отряды в Линкольншир, чтобы там держать совет с Кромвелем.
Королева, «ее величество Генералиссима», как она шутливо именовала себя, была на пути из Йорка к своему супругу в сопровождении 3000 пехотинцев, 30 отрядов конницы и шести отличных пушек. Пока она двигалась на юг, парламентарии, ошеломленные поражением Ферфакса, спорили, колебались, но в результате так и не смогли ее остановить.
На юго-западе сэр Уильям Уоллер отступил в Бат. Здесь он получил сообщение от Хоптона с предложением встретиться с ним для личной беседы. Двадцать лет назад во время германских войн они были товарищами по оружию, и Хоптон, естественно, считал, что Уоллер, как и многие другие, может оказаться восприимчивым к аргументам и искренним призывам друга, которого уважал. Но Уоллер отказался от этой встречи в выражениях, вызвавших огорчение многих честных людей с обеих сторон:
«Безусловно, моя любовь к вам настолько неизменна, что сами по себе военные действия не могут изменить моей дружбы с вами лично. Но я должен хранить верность делу, которому служу. Старое правило usque ad aras[22] никуда не делось, и, когда речь идет о моей совести, все остальные обязательства отходят в сторону. Я был бы рад нашей встрече, как вы того желаете, но вижу, что вы находитесь на той стороне и не имеете возможности отступить… Великий Боже, заглядывая в мою душу, знает, с каким тяжелым чувством я несу эту службу и как ненавижу эту войну, где нет врага… Но мы оба стоим на сцене и должны играть те роли, которые назначены нам в этой трагедии. Будем же делать это достойно и без личной неприязни, каким бы ни был исход…»
Несколько дней спустя Уоллер написал парламенту, срочно требуя денег. Помощь иного рода, а именно – отряд из 500 «великолепно вооруженных» всадников, так называемых «лобстеров» сэра Артура Хаслерига, уже добрался до него, но он сомневался, что без денег сможет поддерживать дисциплину и численность своей армии.
Бат и Девайзес
Тем временем роялисты быстро приближались, и Уоллер приготовился остановить их, если сможет, на крутом обрыве возле Бата. Они, со своей стороны, перешли Эйвон в Бредфорде-на-Эйвоне и повернули на северо-запад в сторону Бата, чтобы отрезать ему коммуникации с Лондоном. Уоллер поставил отряд на другой стороне реки и 31 июля в Монктон-Фарли напал из засады на их передовые части. Понимая, что основная армия Уоллера находится на противоположном берегу реки южнее Бата, роялисты решили обогнуть город с севера и занять доминирующий хребет холма Лэнсдаун. Но в тот день они слишком устали и расположились на ночь в Батистоне. Ночью Уоллер пошел вперед и на рассвете 4 июля сам занял хребет Лэнсдаун. Роялисты попытались выманить его, перенеся свою штаб-квартиру дальше на север в Маршфилд, который контролировал дорогу на Бристоль.
Местность между Лэнсдауном и Маршфилдом круто уходит вниз и изобилует лесистыми выступами и извилистыми тропами, спускающимися к илистому дну, откуда так же резко уходит вверх. Уоллер разместил в перелесках и на тропинках мушкетеров, и, когда 5 июля кавалерия роялистов пошла в наступление на его позиции, ее сначала остановил мушкетный огонь, а когда она попятилась, то была обращена в беспорядочное бегство кавалерийской атакой. Однако корнуолльская пехота стояла на месте, пока кавалерия не восстановила строй, и роялисты снова пошли в атаку. На этот раз корнуолльцы, упрямо, цепь за цепью двигаясь вперед, заставили мушкетеров Уоллера отступить, в то время как роялистская кавалерия постепенно рассеивала или заставляла отступить конницу противника. Но, несмотря на то что Уоллер потерял нижнюю часть склонов, его армия при помощи грозной артиллерии и достаточно большого кавалерийского отряда по-прежнему удерживала хребет Лэнсдауна. Профессиональный военный счел бы его позицию неприступной, но корнуолльская пехота, состоявшая из непрофессионалов, кричала, что они «захватят эти пушки». Ее вел сэр Бевил Гренвилл, который сам шел во главе своих копейщиков. Слева от него шел отряд мушкетеров. Три раза сквозь такой плотный дым, что никто не видел дневного света, корнуолльские пехотинцы поднимались на вершину хребта, но дважды их сбрасывал вниз орудийный огонь и стремительные контратаки конницы Уоллера. Они бесстрашно пошли в третий раз, Гренвилл все так же шел впереди. На этот раз корнуолльские копейщики дошли до хребта, выстроились квадратом и, сдерживая яростный натиск врага, стояли, «словно на карнизе дома, но неподвижно, как скала».
Здесь, среди грохота выстрелов и черного дыма, Гренвилл был убит, однако его люди продолжали драться с еще большей решимостью.
Это не была отвага, рожденная природой, не то,
Что мы зовем доблестью, приходящей в нужное время.
Это была священная ярость, высокая и неистовая
Храбрость, доведенная до экстаза…
Так впоследствии оксфордские поэты прославили это героическое восхождениие, а позднее их почтенные, но все еще романтичные потомки увенчали высоту, где погиб Гренвилл, монументом. Стойкость и мужество корнуолльских копейщиков совершили невозможное, в то время как кавалерия роялистов, рассеянная по склону и дезорганизованная, не могла им помочь. Но теперь вперед снова пошли мушкетеры роялистов. Их нарастающий огонь теснил уставшую кавалерию Уоллера, и они, поднявшись на хребет, встали за спиной своих товарищей. Уоллер нехотя отступил, чтобы занять оборонительную позицию за стеной камней. Наступление темноты обе армии встретили лицом к лицу друг к другу на плоской вершине Лэнсдауна.
Спорадические выстрелы, раздававшиеся в течение ночи, держали роялистов в напряжении. Со стороны лагеря Уоллера они могли видеть вспыхивавшие огни костров. Но перед рассветом роялистские разведчики сообщили, что противник ушел, оставив лишь горящий запальный шнур, подвешенный на камнях, чтобы обмануть их. На поле боя и в лагере победители обнаружили 500 мушкетов, 14 бочек пороха и груду копий, которыми пополнили свой арсенал. Лондонские газеты с некоторой изворотливостью сообщили, что кавалеры «теперь на собственном опыте поняли, что наше отступление вовсе не идет им на пользу», но оксфордский Mercurius Aulicus объявил о победе, что в большей степени соответствовало действительности.
Их триумф, омраченный смертью Гренвилла, был недолгим. Уоллера остановили, но не разбили, он восполнил свои потери людьми и оружием из Бристоля и 7 июля пошел на кавалеров. Но те были не в состоянии снова драться. Значительная часть кавалерии разбежалась, им не хватало мушкетных патронов и снарядов для пушек, а на следующий день после боя Хоптон получил серьезное ранение при взрыве повозки с порохом. Расстроенные этим несчастьем, ослабленные потерями в бою за Лэнсдаун, кавалеры обнаружили, что местное население настроено враждебно. Им с трудом удавалось раздобыть еды, но еще труднее было добиться от жителей информации. Ближе к вечеру в воскресенье 9 июля в трех милях от Девайзеса авангард кавалерии Уоллеса атаковал их тылы. Принц Мориц с трудом собрал конницу и, задержав врага, дал пехоте время отступить в Девайзес. Уоллер сразу же занял господствующее меловое возвышение Раундуэй-Даун, откуда его батареи могли обстреливать расположенный ниже городок, где укрылась армия роялистов.
Казалось, их положение безнадежно, но Хоптон, полуслепой и замотанный повязками, сохранил ясную голову. Вечером на военном совете он согласился удерживать город силами пехоты, а тем временем принц Мориц с маркизом Херефордом и графом Карнарвоном отправятся в Оксфорд за помощью. Они выехали в сопровождении кавалерии, делая вид, что отступают в сторону Солсбери, но, как только миновали аванпосты Уоллера, от них отделился отряд, который поскакал в Оксфорд. Туда он прибыл ранним вечером во вторник 11 июля и обнаружил, что в городе почти не осталось кавалерии, поскольку Руперт умчался встречать королеву, которой предстояло проехать по опасной территории Мидлендса. В результате вся конница, которую им удалось собрать, составила 1800 всадников. Командовали ими Уилмот и сэр Джон Байрон. Херефорд был не в силах провести еще одну ночь в седле, но принц Мориц добровольно вызвался ехать назад. Они выехали во вторник поздней ночью и в четверг в три часа пополудни увидели войска Уоллера на спуске к Девайзес.
Помощь подоспела как раз вовремя. Роялисты, засевшие в городе, выдержали уже два дня и две ночи боя с коротким перемирием, пока Хоптон вел переговоры, а его измученные люди спали. Уоллер, войска которого существенно превосходили их в численности, мог вести наступление почти непрерывно. Роялисты в городе плавили водосточные трубы, чтобы отлить себе пули, использовали матрасные шнуры вместо запалов, порох же у них почти закончился. Люди Уоллера прорвались через внешние оборонительные укрепления, но сильный дождь не позволил им эффективно использовать артиллерию. Чувствуя себя более чем уверенно, Уоллер не стал торопиться. Он заказал на соседнем постоялом дворе пива и бренди, считая, что Эссекс не допустит, чтобы из Оксфорда подошли какие-нибудь свежие силы.
Когда разведчик сообщил Уоллеру о приближении роялистов, тому едва хватило времени подтянуть свои войска к Раундуэй-Дауну. Однако Уилмот, по-видимому, обошел их с фланга и своими намного меньшими, но гораздо более проворными силами почти сразу привел войска парламента в смятение. Даже твердокаменные «лобстеры» Хаслерига, поначалу державшие строй, после повторной атаки Байрона дрогнули и в беспорядке побежали вниз по обрывистому меловому склону. Сам сэр Артур Хаслериг был схвачен капитаном-роялистом, который долго преследовал его, пытаясь пистолетом и мечом пробить его доспехи, – подвиг, по поводу которого король произнес одну из своих редких шуток, сказав, что если бы сэр Артур «был так же хорошо накормлен, как экипирован, то мог бы выдержать осаду». Оставшись без прикрытия кавалерии, пехотинцы Уоллера, не защищенные от нападения конницы роялистов, побросали оружие и стали разбегаться. В это время вышедшая из города корнуолльская пехота ударила по ним сзади. Поражение Уоллера было стремительным и абсолютным. Он потерял 36 штандартов, 1400 человек убитыми или взятыми в плен, все свои пушки, все снаряды и весь обоз. И все это он проиграл войскам вдвое меньшим по численности, состоявшим из одной кавалерии, в которой многие всадники перед боем проскакали 40 миль из Оксфорда. «Никто и никогда не проводил атаку лучше, чем мы в тот день», – с вполне оправданной гордостью сообщал один капитан из отряда принца Морица. «Нам должно видеть в этом могучую руку Господа, действовавшую против нас, – писал озадаченный парламентский офицер, – потому что только она могла заставить нас бежать». Другие авторы, настроенные менее философски, разразились обвинениями, а Уоллер с возмущением набросился на Эссекса, утверждая, что это он пропустил роялистскую кавалерию. Но кто бы ни был виноват, катастрофа западной армии парламента была очевидной.