Вечером того дня, когда его кавалерия разбила Уоллера в Раундуэй-Дауне, король воссоединился со своей королевой в том месте, где ранее произошло крупное кавалерийское сражение, – в Эджхилле. Принц Руперт встретил ее в Стратфор-де-на-Эйвоне, где она провела ночь в Нью-Плейсе в качестве гостьи внучки Шекспира. Королева была в восторге от своего летнего путешествия в таком неформальном стиле и от еды al fresco[23] в обществе сопровождавших ее галантных солдат. Однако не для какого-нибудь солдата, а для своего платонического обожателя, своего секретаря, камергера, шталмейстера и своей правой руки Гарри Джермина она сразу же попросила награды в виде звания пэра. Король с улыбкой согласился, и 14 июля их веселая кавалькада въехала в Оксфорд, где ее встретили известия из Раундуэй-Дауна и поэтические комплименты от университетских острословов. В искусных и утонченных образах один молодой поэт восславил триумф царственности и красоты:
Сияйте вдвое ярче, чтобы мятежники могли
Или спать во тьме, или узреть этот день.
И сгинет измена, которой ваши чары велят,
Либо целовать вам руки, либо страшиться вашего оружия.
Долгожданное оружие и деньги, доставленные королевой, укрепили положение короля, и скорая победа казалась почти неизбежной. Тем не менее Карл продолжал лелеять свой план по привлечению правительственных войск из Ирландии, чтобы они сражались за него в Англии. За последние недели он осознал, что этот прожект не осуществится, пока в дублинском Совете сидят люди, которые водят дружбу с парламентом. Из-за их сопротивления Ормонд не мог ни заключить перемирие Ирландской конфедерацией, ни отправить войска в Англию в помощь армии короля. Поэтому за несколько дней до того, как встретить королеву, Карл написал Ормонду, приказывая ему арестовать четырех других советников и, таким образом, добиться от дублинского правительства лояльности и содействия его планам.
Теперь, казалось, все шло так, как нужно королю. Тем временем потерпевший поражение Уоллер отошел назад в Бристоль, а затем неуверенно двинулся в Глостер. Руперт, оставив Уилмота охранять Оксфорд, бросился вслед за ним, взяв с собой лучшие силы кавалерии, 14 полков пехоты и грозный артиллерийский эшелон. Когда он подошел ближе, Уоллер с «жалкими 15 отрядами конницы» – все, что осталось от его армии, – бежал в Ившем. Оттуда, временно передав командование другим, он поспешил в Лондон, чтобы обвинить Эссекса и потребовать помощи.
В воскресенье 23 июля в двух милях от Бристоля Руперт соединился с Западной армией. До конца дня он занял позицию к северу от города и установил батарею на территории церкви деревни Клифтон, в то время как Западная армия расположилась южнее на другом берегу Эйвона. Оборонительные укрепления Бристоля были хорошо спланированными и прочными, особенно с южной стороны. Город защищали ров и стены протяженностью «полных пять миль», украшенные башнями, где были установлены пушки. Но когда после Лэнсдауна Уоллер захотел пополнить свои силы, то урезал гарнизон, оставив для защиты всего этого обширного хозяйства всего около 1800 человек. Непопулярный губернатор Натаниель Файнс, любимый сын лорда Сея, пребывал в мрачной уверенности, что не сможет удержать город. Однако на предложение Руперта о сдаче ответил отказом, и 24 июля пушки роялистов открыли огонь, начав артподготовку, которая продолжалась весь день и преследовала цель измотать защитников города. Капитаны восьми кораблей, стоявших на реке прямо за городом с грузом серебра и других ценностей, принадлежавших бристольским купцам, уступили настойчивым советам корнуолльских офицеров и объявили, что переходят на сторону короля.
Тем временем в Ноуле, в штаб-квартире Западной армии, Руперт провел военный совет. Принц Мориц и командиры корнуолльцев высказались в пользу того, чтобы теснее окружить город, заминировать подходы к нему и морить защитников голодом, пока они не сдадутся. С южной стороны, которая была самой неприступной для штурма, это, несомненно, был наиболее разумный и экономный способ. Однако и Руперт, и окфордские командиры считали, что с севера, где земля не годилась для минирования, укрепления, на которых оставалось мало солдат, можно будет с легкостью взять штурмом. Их точка зрения возобладала, и 26 июля еще до рассвета в сумерках короткой летней ночи начался штурм Бристоля.
Даже на слабой северной стороне защитники встретили нападавших смертельным огнем, и, похоже, только личное присутствие Руперта удержало солдат от бегства. Наконец полковнику Вашингтону удалось пробить брешь и расчистить путь кавалерии. Теперь роялисты оказались внутри внешних укреплений с северной стороны. Внутренняя линия обороны, которую еще предстояло взять, представляла собой частично реку Фром, частично – старую городскую стену. За ней стояла крепость, где располагалась штаб-квартира Файнса. На этой более короткой линии защитники города дрались с удвоенной силой, и Руперт отправил Морицу сообщение, что они пробили внешнюю линию и теперь ему нужно 1000 корнуолльских пехотинцев, чтобы обеспечить себе победу. Но с южной стороны героические усилия Западной армии не имели успеха, а потери были ужасающими. Морицу неоткуда было взять 1000 человек, и он привел с собой только 500. К тому времени люди Руперта оттеснили защитников города за реку Фром. Файнс запросил прекращения огня и переговоров. У него не хватало боеприпасов защищать крепость, а жители не соглашались продолжать сопротивление, из-за которого город мог сильно пострадать. Той же ночью Файнс подписал условия сдачи. Оставив победителю боеприпасы, оружие и 60 пушек, он вышел из города во главе своего удрученного гарнизона. «Где ваш царь Иисус?» – насмешливо кричали им вслед кавалеры, копируя пуританских проповедников, гнусаво поющих: «Где ты был, о Господь, и где ты сейчас?» Солдаты из Оксфорда, помня, как плохо с ними обошлись люди парламента во время сдачи Рединга, оставили строй и кинулись грабить побежденных, пока Руперт, разгневанный таким нарушением дисциплины, не отогнал их прочь.
Бристоль дорого обошелся роялистам. При штурме они понесли тяжелые потери на северной стороне, где командовал Руперт, но еще тяжелее они были на южной стороне, где корнуолльцы несколько часов находились под прямым огнем защитников города, тщетно пытаясь забраться на стену. Но заметно поредели не только ряды корнуолльцев, – несколько наиболее выдающихся из их офицеров были убиты или ранены без надежды на восстановление. В войне, где так много зависело от характера и влияния местных лидеров, потеря таких людей могла иметь катастрофические последствия. Не далее как в начале февраля корнуолльцы потеряли Сидни Годолфина, убитого в Чагфорде случайной пулей. В Лэнсдауне погиб незаменимый Гренвилл. При штурме Бристоля сэр Николас Сленнинг и его друг Джон Треванион были смертельно ранены. Место Сленнинга как организатора поставок для короля с западной части страны займет сэр Френсис Бассет, а другие мужественные джентльмены будут храбро сражаться за него, но никогда больше у корнуолльцев не будет такой команды лидеров, как та, которая руководила ими в эти первые героические месяцы.
Нет больше четырех колес у колесницы Карла —
Убиты Гренвилл, Годолфин, Сленнинг, Треванион…
Взятие Бристоля вызвало всплеск недовольства среди главных королевских командиров. Пожилой, медлительный и величавый Херефорд чувствовал себя оскорбленным двумя принцами. Эти братья, оба профессиональные военные, не имели ни времени, ни желания принимать во внимание его переживания, и он жаловался, что они проводят операции по-своему, совершенно не считаясь с ним. После взятия Бристоля он восстановил свой попранный авторитет тем, что немедленно и ни с кем не советуясь назначил губернатором Бристоля Ральфа Хоптона. Но принц Руперт уже написал королю с просьбой оказать эту честь ему. На этот раз Карлу, который знал о возникшей между его командующими напряженности, удалось принять тактичное решение. Заверив Херефорда, что больше не может обходиться без такого мудрого советника, он отозвал его в Оксфорд. Хоптон на правах заместителя Руперта остался фактическим губернатором Бристоля, а Мориц стал командующим Западной армии.
Король, которого распирала фамильная гордость за доблесть своего племянника, приехал в Бристоль, где жители, меньше месяца назад приветствовавшие Уоллера, встретили его праздничными кострами и возгласами одобрения. Предпочтения в их городе разделились, но в целом они были скорее в пользу короля, чем парламента. Два их представителя в парламенте, оба крупные оптовики с огромными состояниями и влиянием, были изгнаны из палаты – мера, которую Пим едва ли допустил бы, если бы не сомневался в их лояльности своей партии.
В довоенное время бристольских купцов возмутило вмешательство короля и его безжалостная попытка уничтожить их мыльное производство, но в то же время они завидовали Лондону и в трудное время войны с радостью воспользовались желанием короля уничтожить лондонскую торговлю и поощрять их собственную. Чтобы добиться этого, король вскоре выпустил грамоту, в которой Бристоль назначался вместо Лондона единственным портом, откуда могли осуществлять заморскую торговлю Левантийская, Восточная, Русская компании и Компания лондонских купцов-авантюристов. Естественно, это никак не влияло на членов этих компаний, находившихся в Лондоне, которые были твердыми сторонниками парламента, но открывало новые возможности для купцов-роялистов, чем и воспользовались некоторые из них. Поначалу преимущества этого внезапного превращения в соперника Лондона могли показаться существенными, но вскоре бристольскими торговцам предстояло обнаружить, что поддерживать короля и его армию – дело весьма накладное. Так крупные подарки, которыми они постарались ублажить его, оказались всего лишь первоначальными тратами, и только на содержание гарнизона городу был назначен еженедельный сбор в размере 400 фунтов.