Обитавший дальше к северу граф Сифорт из клана Маккензи в молодости был активным ковенантером, но позднее связался с Монтрозом в попытке подорвать влияние Аргайла. Его нынешняя позиция вызывала сомнения. В то же время граф Сазерленд, соперничавший с ним за доминирование в регионе, был первым, кто в 1638 г. подписал Ковенант и никогда не отступал от него, и можно было положиться на то, что его влияние удержит большую часть дальнего севера в подчинении правительству. Однако лорд Грей из Сратнавера был роялистом, а о Маклеоде из Ассинта ходили слухи, что он тоже из «зловредных». Но самая большая потенциальная опасность исходила от Гордонов. Их глава Хантли оставался непоколебимо – хотя и не продуктивно – верен королю. Многие из людей его клана были католиками и разделяли скорее взгляды епископальной (англиканской) церкви, теологический центр которой находился в соседнем Абердинском университете. Местные обыватели, всегда неприязненно относившиеся к Ковенанту, ворчали на высокие налоги и обижались на своего главного пресвитерианского священника Эндрю Канта, который, прибыв к ним, на два года лишил их доступа к таинству евхаристии, сказав, что за меньшее время не сможет сделать их достойными участвовать в нем.
Ближе к началу века в рамках всеобщего движения к примирению крупнейших кланов Хантли женился на сестре Аргайла, и в последние годы Аргайл приобрел большое влияние на своего старшего племянника, наследника Хантли. Напряженность между отцом и сыном дошла до разрыва, когда молодой лорд Гордон придумал план, согласно которому Хантли мог избежать выплаты своих долгов (самым большим был долг Аргайлу), передав большую часть своих земель наследнику. Договоренность об этом так и не была достигнута, и явно недовольный Хантли разругался с Гордоном. Однако из-за долгов ему стало сложно покидать свой дом, и лорд Гордон при поддержке сторонников Ковенанта из своего клана стал контролировать регион, хотя и не пытался исполнить приказ об аресте своего отца, выданный в январе Комитетом сословий.
Поскольку Хантли не мог действовать в интересах короля, это должен был сделать другой роялист из клана Гордонов. 9 марта 1644 г. в 7 утра сэр Гордон из Хаддо с отрядом сторонников прискакал в Абердин, захватил мэра, с которым у него была личная вражда, и еще трех приверженцев Ковенанта и в 10 часов уехал из города, забрав из школы двух своих сыновей. Жители Абердина смотрели на это со смешанным чувством опасения и удовольствия. Стремительная акция Хаддо заставила Хантли действовать. В то время как лорд Гордон старался поднять окрестности на защиту Ковенанта, Хантли с 200 всадников под звуки труб занял Абердин. Ведущие ковенантеры бежали; Хантли именем короля выпустил прокламацию, призвав рекрутов, и захватил все оружие, которое смог найти. И пока красавец Натаниэль Гордон – лучший солдат и главный Дон Жуан клана – тренировал их, Хантли приказал изготовить штандарты с изображением королевского льва и кокарды из черной тафты для своих людей в знак того, что они будут биться насмерть.
Узнав об этом, Аргайл мгновенно оставил шотландскую армию в Англии, чтобы подавить восстание у себя дома. Лорды и дворяне-роялисты уже провели в Стерлинге тайный совет и теперь ждали сигнал из Англии от Монтроза или из Ирландии от Антрима. К середине апреля Монтроз с 13 000 всадников и пехотинцев, набранных в Камберленде, перешел границу у Гретна-Грин и был с большим энтузиазмом принят в Дамфрисе. На какие-то несколько дней стало казаться, что если Монтроз доберется до Стерлинга, а Хантли выйдет маршем из Абердина, то восстание может распространиться на всю Шотландию. Но действия правительства не заставили себя ждать. Аргайл прибыл в Перт и следил за Гордонами, а против Монтроза спешно выступил отряд численностью 2000 человек.
Монтроз подготовил манифест, призывая людей присоединяться к нему, чтобы защитить «истинную протестантскую веру, справедливую и священную власть его величества, основные законы и привилегии парламента, мир и свободу угнетенных и порабощенных подданных». Его сиюминутные надежды были сосредоточены на войсках, которые Антрим обещал отправить в начале апреля. От них не приходило никаких вестей, вместо этого он слышал, что на него идут войска ковенантеров, в то время как его английские войска угрожали поднять бунт, если им придется в одиночку идти по незнакомой и явно враждебной стране. Его шотландским друзьям с юга не удалось поддержать его. Между ним и Стерлингом лежали 80 миль вересковых пустошей и мха, и в первый же день марта его передовые части столкнулись с патрулями ковенантеров. Не доверяя проводникам и оказавшись перед лицом возможного дезертирства, Монтроз отошел назад в Карлайл.
В Стерлинге разочарованные роялисты разошлись по домам. Хантли помимо всего прочего был расстроен тем, что его клан в отсутствие единства не поднялся вслед за ним, как он надеялся. Жители Абердина оказали совсем скромную поддержку, а Нат Гордон бросил его после несвоевременной ссоры. Его силы совершили вылазку на юг и разграбили маленький морской порт Монтроза, что никак не было ни политически оправданной, ни дружественной акцией. Аргайл стремительно приближался, и Хантли, бросив Хаддо и своих соплеменников-роялистов на произвол судьбы, взял из дома деньги и одежду и отправил ключи и своих «богато оседланных лошадей» старшему сыну, а сам бежал морем в Стратнавер.
Аргайл собрал правонарушителей и подозреваемых из Абердина и Элгина, чтобы помириться с ними. «Каждый мог войти, но никто не мог уйти без пропуска», хотя наименее виновные часто покупали себе свободу щедрыми пожертвованиями на дело ковенантеров. Аргайл упрекнул священников, что они не спешили сопротивляться Хантли, и потребовал, чтобы ему были переданы имена всех нелояльных прихожан. Лорд Гордон, формально ставший теперь главой клана, был полным ничтожеством. Когда его отца публично отлучали от церкви, он ушел из города, но смиренно вернулся туда после окончания церемонии. Правда, он, как минимум, попытался спасти Хаддо, который с презрением отказался от его посредничества и забаррикадировался в своем доме, но вскоре был выдан своими же людьми в оплату за прощение.
Монтроз, которого король сделал теперь маркизом, вернулся в Карлайл и обнаружил, что горожане, возмущенные грабежами вторгшихся к ним ковенантеров, не желали видеть никаких шотландцев независимо от их политических пристрастий. Используя свой недюжинный талант к убеждению, Монтроз предложил им усмирить ковенантеров на границе, если они пустят его в город. Он сдержал свое слово и со своей маленькой армией изматывал ковенантеров, осаждавших Ньюкасл, выгнал их из Морпета и Саут-Шилдса и прорвал их позиции, чтобы своевременно доставить осажденным провизию, привезенную из Алника. Однако роялистское восстание в Шотландии, которое должно было привести к отзыву шотландцев из Англии, самым позорным образом провалилось. Хаддо казнили в Эдинбурге, как и несчастного мэра Дамфриса, который открыл Монтрозу ворота своего города. Аргайл предпринял шаги для усиления ковенантеров на Севере. Чтобы в дальнейшем не допустить восстаний в Хайленде, он организовал добровольческие отряды в Инвернессе и Элгине. Правительство стало сильным, уважаемым и внушающим страх, как никогда прежде. Между тем об Антриме по-прежнему ничего не было слышно, как и о тех 10 000 ирландцев, которых он должен был привести в Шотландию, чтобы помочь королю.
Ирландские войска были самой фатальной иллюзией Карла. Чем труднее становилась задача привезти их в Англию, тем сильнее он жаждал их получить. Ормонд, казавшийся нетерпеливому королю излишне щепетильным в своих действиях, до сих пор так и не заключил соглашения с конфедератами. Карл начал рассматривать вопиющий тайный план, предложенный самым амбициозным и некомпетентным из его слуг. Лорд Херберт, сын маркиза Вустера, который успел собрать одну армию в Южном Уэльсе и уже потерять ее, теперь предлагал под видом деловой поездки отправиться в Килкенни и заключить договор с Конфедерацией без ведома Ормонда. Будучи правоверным католиком, женатым на ирландке, он считал, что сможет завоевать их доверие, однако его политические прожекты отличались такой же оригинальностью и экстравагантностью, как и изобретения, на которые он тратил свое свободное время. Среди них были карманное устройство для потопления кораблей, плавучий сад и песочные часы, совмещенные с фонтаном. Он обещал королю 10 000 человек из Ирландии и еще 10 000 из своих поместий и поместий своего отца в Южном Уэльсе. Кроме того, сказал, что обеспечит ежемесячную субсидию в 30 000 фунтов от папы римского и других католических принцев, на которую организует вторжение в Восточную Англию из Испанских Нидерландов. По сравнению с сияющими иллюзиями лорда Херберта обещания Антрима были вполне разумными. Похоже, где-то в его воспаленном мозгу витал призрак валлийско-ирландской империи, в которой ему суждено занять высокое положение.
Лорд Херберт прекрасно понимал, что, если его миссия будет раскрыта до ее успешного завершения, король станет утверждать, что ничего не знал, и бросит его на произвол судьбы. Учитывая такой беспрецедентный риск, ему были обещаны высочайшие награды. Он, несомненно, будет командующим всеми войсками, которые соберет, получит пригоршню титулов пэров и баронетов для распределения среди оказавших ему услуги ирландцев, его отец станет герцогом, а сын женится на младшей дочери короля. Король, который, таким образом, неофициально вступит в союз с Ирландией, римским папой и Испанскими Нидерландами, выпустит официальное заявление на трех языках, чтобы убедить своих подданных-протестантов и протестантские державы Европы, что он полностью отрицает римско-католическую церковь и остается беззаветно предан протестантской вере и англиканской церкви. При этом сам лорд Херберт сразу же получил титул графа Гламоргана.
Королю, видимо, не пришло в голову, что вмешательство Гламоргана в дела Ирландской Конфедерации неизбежно снизит шансы на успех Ормонда. Более явным образом он привел в замешательство злосчастного лорда-лейтенанта Ирландии, эмиссары которого в Оксфорде почувствовали себя ущемленными по сравнению с теми, кто прибыл от Ирландской Конфедерации. Двор и Совет, следуя примеру короля, стали пренебрегать и критиковать представителей Ормонда, но льстиво обхаживали ирландских лидеров, пока делегация из Дублина не рассердилась и не пожаловалась – весьма неосмотрительно, – что король благоволит папистам. В ответ на это Ормонду сообщили, что его посланцы немногим лучше «круглоголовых». Карлу в его стремлении как можно скорее завоевать расположение ирландцев и католиков угрожала опасность окончательного разрыва с англичанами и протестантами из Ирландии.