Во всех предшествующих крупных сражениях, где Руперт выступал в роли командующего, он нападал первым. Что могло заставить его действовать в Марстон-Муре так, словно его решение отложить атаку не позволит атаковать врагу? Высокомерие? Усталость? Судя по его диспозиции, он намеревался спровоцировать Кромвеля напасть первым, чтобы тот, перейдя канаву, оказался в невыгодном положении. Но что, кроме усталости и обиды, могло ослепить принца настолько, чтобы он не учел возможности нападения противника без всякой провокации? Именно это сделал Кромвель. Когда солдаты роялистов разошлись из строя, он в низких лучах заходящего солнца увидел единственную за этот день возможность перейти канаву так, чтобы получить преимущество перед кавалерами. И пошел в атаку.
Байрон, командовавший передовой линией Руперта, с удивительной скоростью собрал своих людей и устремился навстречу Кромвелю. Но тот уже перешел канаву, и вышедший на передний край Байрон только мешал мушкетерам Руперта выполнять свою задачу. Теперь они не могли остановить кавалеристов Кромвеля, потому что на линии огня находились их товарищи. Руперт, спешно скакавший из своей тыловой квартиры, встретил часть собственной кавалерии, которая уже покинула свое место в строю. «Боже, неужели вы бежите?! – закричал он. – Следуйте за мной!» – и повел вперед свою вторую линию. Но теперь свободному движению кавалерии мешали ставшие впереди бесполезные мушкетеры. Дэвид Лесли со своими шотландцами стремительно двигался слева от Кромвеля и, миновав канаву левее первой линии Руперта, яростно обрушился на его фланг. Эта атака произошла в критический момент для Кромвеля, который, получив сзади удар в шею, на время оказался выведен из строя. Если бы не помощь шотландцев, этот инцидент мог бы смутить его кавалерию, вступившую в ближний бой с конницей Руперта.
Шотландцы были свежими и отдохнувшим, а у Руперта не осталось резервов, и его кавалерия, дрогнув, побежала в сторону Йорка. Паника с ужасающей скоростью охватывала отряд за отрядом. В быстро сгущающихся сумерках принц, которого мужественно поддерживал сэр Джон Харри, тщетно пытался удержать хотя бы кого-то из своих всадников. Один йоркширский офицер, встретив беглецов на дороге в Йорк, стал призывать Харри вести их назад на поле боя, но в ответ услышал проклятия от старого солдата, который знал, что если кавалерия побежала, ее не так просто заставить снова идти в бой.
Во время атаки Кромвеля оставшаяся часть кавалерии и вся пехота Восточной ассоциации пошли на пехоту роялистов и быстро справились с парнями из Ланкашира, которые, опустив оружие, стали кричать, что они люди подневольные и не хотят драться. И теперь только упрямцы из Йоркшира – причина всех проблем – исполнились решимости стоять до конца. Однако нападавших было намного больше, и они быстро окружили йоркширцев. Людям из Восточной ассоциации уже казалось, что победа у них в руках. Однако на дальнем конце поля боя кавалерию «круглоголовых» под началом сэра Томаса Ферфакса постигла катастрофа. Подвергшись нападению Горинга и Северной кавалерии, его люди не смогли сдержать атаку в ограниченном пространстве изрытой ямами земли, на которой стояли. Если не считать самого Ферфакса и небольшого отряда, который он собрал вокруг себя, его конница была полностью разгромлена, и разбегавшиеся в разные стороны лошади – и шотландские, и английские, – врываясь в соседние ряды пехотинцев, сеяли панику. Здесь командиры слишком быстро решили, что все потеряно. Лорд Ферфакс поскакал в Халл, а старый лорд Ливен – в Лидс. По пути они пустили слух о поражении сил парламента, который быстро разнесся по дорогам, ведущим на юг, и в Ньюарке в честь большой победы зазвонили колокола.
С этой стороны поля победоносная кавалерия роялистов беспечно концентрировалась именно на том месте, где до начала атаки стояла кавалерия Ферфакса, в то время как прямо за ним стояла шотландская пехота под командованием генерала Бейли, которая готовилась дать им решительный отпор.
К тому времени солдаты Восточной ассоциации, сделав полный круг по полю боя, оказались в том самом месте, которое раньше занимал Горинг и левое крыло роялистов. Оценив наконец опасность, угрожавшую жалким остаткам их северной кавалерии и шотландской пехоте, они перестроились для финальной атаки. Усталая кавалерия роялистов, застигнутая врасплох превосходящими силами противника в неудобном месте с труднопроходимым грунтом, не смогла сдержать натиск. Одни бежали, еще больше было убито, остальные, и среди них сэр Чарльз Лукас, попали в плен. Теперь при свете луны на левом фланге роялистов осталась только йоркширская пехота. Некоторые с отчаянным йоркширским упорством продолжали драться, в то время как Ферфакс, по лицу которого текла кровь от удара меча, пробивался сквозь ряды своих солдат и хрипло кричал: «Пощадите своих земляков!» Но лишь после полуночи на поле боя прозвучал последний выстрел, и последние роялисты сдались.
Ньюкасл и Эйтин не стали драться до конца со своей обреченной пехотой, хотя делали все возможное, чтобы удержать позицию, пока не увидели, что все потеряно, и после этого вернулись в Йорк. Руперт в отчаянной попытке остановить бегство своей кавалерии оказался в окружении и едва не попал в плен. Пробив себе дорогу мечом, он к 11 вечера добрался до Йорка, куда «один за другим заскакивали его офицеры». В какой-то момент той ночи среди суматохи, царившей в Йорке, Руперт, Эйтин и Ньюкасл сошлись лицом к лицу. «Что вы будете делать?» – спросил Эйтин. «Соберу своих людей», – коротко ответил Руперт. А Ньюкасл сказал: «Я уеду в Голландию. Я не вынесу насмешек двора». Спустя два дня в Скарборо, куда он приехал вместе с лордом Эйтином, Ньюкасл прямо высказался губернатору, что все пропало, после чего отплыл в Гамбург. Он считал, что поступает «как честный человек, джентльмен и лояльный подданный». Его совесть была чиста, и самооценка не пострадала.
Кромвель, сидя в доме фермера среди разоренных полей, написал в ту ночь мужу своей сестры: «Воистину Бог оказал Англии и Церкви Господней великую милость, даровав нам эту великую победу, равной которой не было с начала войны… Мы впервые напали первыми и разгромили врага. Левое крыло, которым я командовал, состоявшее из нашей собственной кавалерии, если не считать горстки шотландцев, стоявших позади нас, разгромило всю кавалерию принца. Божьей волей они стали как солома для наших мечей… Сэр, Господь забрал вашего старшего сына. Ему перебило ногу пушечным выстрелом. Нам пришлось ее отнять, после чего он умер… Теперь ваше драгоценное чадо в полном блеске славы больше не узнает ни греха, ни печали. Он был благородным молодым человеком, исключительно милосердным. Бог дарует вам свое утешение».
Потери сил парламента были незначительны. В то же время сторонники короля потеряли около 4000 убитыми, среди которых имелись опытные офицеры роялистской армии и упорные йоркширцы, вслед за йоркширским роялистским дворянством все лето отстаивавшие свою верную королю северную столицу. В большинстве своем они упокоились в безымянных могилах, устроенных в неглубоких ямах жителями соседних деревень, и в конце концов стали печальной легендой унылого местного ландшафта. В один из дней после битвы сэр Чарльз Лукас, проезжая со своими тюремщиками по этой болотистой равнине с целью опознания убитых, не смог сдержать слез и с болью вздохнул: «Несчастный король Карл».
Теперь сдача Йорка стала делом нескольких дней. Отступничество маркиза Ньюкасла заставило всех неуверенных роялистов Севера сложить оружие. Лидеры, обладавшие большей решимостью, продержались еще несколько месяцев, среди них Ричард Лоутер в Понтефракте и Хью Чолмли в Скарборо; гарнизон и горожане Ньюкасла-на-Тайне организовали долгую решительную оборону. Но на севере не осталось ни одной достаточно большой армии, чтобы противостоять силам парламента и шотландцев. Руперт поставил командующим роялистов Севера сэра Томаса Глемхэма. Содействовать ему в кардинальной реорганизации войск должен был Горинг. Сэр Мармадьюк Ленгдейл умело собрал вместе разбросанные отряды Северной кавалерии и помогал Руперту нести тяжкое бремя его суровой власти. 4 июля они выступили из Йорка с почти 6-тысячной конницей, и следующей ночью в Ричмонде к ним присоединились Клеверинг с людьми из Камберленда и Монтроз с границы. Эти свежие, не знавшие поражения силы сформировали арьергард Руперта во время его отступления в Ланкашир, в то время как Джордж Горинг объезжал местность, чтобы собрать оставшиеся части разбитой кавалерии. По численности войска роялистов по-прежнему представляли грозную силу, но им не хватало экипировки и дисциплины. Кроме того, в них требовалось вдохнуть недостающую теперь уверенность. Сам Горинг, который и в лучшие времена не отличался дисциплинированностью, разрешал своим людям забирать гусей и кур, устраивать рейды, опустошая амбары и сараи, и уводить крупный рогатый скот, чтобы снабжать себя и своих «полковых дам» (коих набралось немало) молоком и мясом.
Роялисты отошли в сторону Ливерпуля, но было уже ясно, что они не смогут отстоять Ланкашир от сил местного пуританского дворянства, поддерживавших парламент. 22 июля Руперт дошел до Латом-Хаус и обнаружил, что граф Дерби уехал на остров Мен, где вновь возникшая опасность бунта против его власти создавала опасность, и что эта важная база в Ирландском море попадет в руки парламента. В его отсутствие Латом-Хаус и несколько принадлежащих ему более скромных поместий оставались изолированными аванпостами короля в пуританском Ланкашире.
Кавалерия Ленгдейла и с десяток местных лояльных королю гарнизонов – вот все, что в скором времени должно было остаться от власти короля на Севере. У входа в зал палаты общин лежали 48 штандартов с поникшими полотнищами алого, желтого, голубого и зеленого цветов, измятых и изорванных солдатами, которые отрывали от них полоски на память. Среди них был личный большой штандарт Руперта «почти пять ярдов длиной», украшенный его фамильным гербом, черно-золотым гербом Палатина и серебряно-голубым гербом Баварии. Вновь прибывшие послы нидерландских Генеральных штатов, приехавшие в парламент на официальную аудиенцию, увидев сваленные в кучу испачканные трофеи, оставшиеся от огромной армии короля, сделали собственные выводы.