л.
В уходящем году, благодаря тому что граф Ормонд заключил перемирие с ирландцами, в Англию было отправлено несколько тысяч человек из правительственных войск самого Ормонда. Но помимо вторжения Макдоналдов в Шотландию, из рядов ирландских повстанцев на помощь ему не было прислано никаких войск. Переговоры Ормонда с конфедератами из Килкенни не принесли никаких плодов в основном потому, что они продолжали считать, что его долг и интерес состоит в том, чтобы обращаться с ними не как лорд-лейтенант, представляющий интересы поселенцев, а как глава единой католической Ирландии, и прежде всего – изгнать из Ольстера шотландцев. Отказ Ормонда сделать это создал ситуацию, похожую на тупик. Тем временем тайному посланцу короля графу Гламоргану, получившему свое предписание в королевской спальне ранней весной 1644 г., не давали отправиться в путь, поскольку король еще не решил, разумно ли его посылать. Осенью он по-прежнему оставался в Оксфорде.
Бесплодные попытки короля мобилизовать ирландцев, чтобы они ему помогли, уже стоили ему больше, чем он был готов терпеть. Старый лорд Блейни, ветеран, три года назад привезший известие о восстании Ольстера против Дублина, высказал мнение большинства поселенцев, когда заявил, что перемирие с ирландцами достойно осуждения любого человека с «сердцем англичанина, лицом протестанта и совестью христианина». Лорд Инчиквин, главный оплот англичан в Манстере, отбросил все мысли о перемирии с ирландцами и осудил политику создания союза с ними против протестантских подданных короля.
Сам Инчиквин, будучи ирландцем и главой клана О’Брайенов, единственный из ирландских вождей стоял на стороне протестантов и поселенцев с самого начала противостояния, но не получил никакой награды за свою лояльность. Весной во время своего приезда в Оксфорд он видел, что у короля, даже если бы он захотел, нет средств для подавления ирландского восстания. Поражение роялистов в Марстон-Муре ускорило его переход на сторону противников короля, а с ним и всех ведущих протестантов Манстера. Не отказ от лояльности, а простая необходимость заставила их обратиться за помощью к парламенту. Первым действием Инчиквина стал захват складов в городе Корке и изгнание всех горожан-католиков. С его переходом на сторону парламента в руках «круглоголовых» оказались важные порты юга Ирландии, куда парламент незамедлительно отправил корабли с оружием для усиления Корка, Югала и Кинсейла. Обрадованный этой демонстрацией доброй воли и дееспособности Вестминстера, Инчиквин призвал Ормонда во имя всеобщего блага прервать переговоры с конфедератами и встать во главе протестантов Ирландии. Такая судьба неизменно преследовала лоялиста Ормонда: его постоянно призывали возглавить ту или иную мятежную партию.
Обеспокоенный Ормонд не послушал Инчиквина. Поскольку Ольстер находился в значительной степени под контролем ковенантеров, а Манстер вступил в союз с английским парламентом, доходы дублинского правительства резко сократились. Пошлины на импорт и недавно введенные акцизы были основным ресурсом получения живых денег, и, поскольку торговля по морю и по суше почти замерла, они приносили в пустую казну слишком мало. Лорда-лейтенанта не очень обрадовал визит Антрима, воодушевленного бравыми действиями своих соплеменников в Шотландии, но особенно сильно озабоченного тем, чтобы подобрать пару серовато-коричневых лошадей для своей кареты. Ормонд считал своим долгом сохранять верность королю и представлять его с соответствующим достоинством и уверенностью. И хотя дела у него шли неважно, один французский путешественник с восхищением отмечал, с какой помпой лорд-лейтенант воскресным днем ехал во главе своей гвардии в церковь на белой берберской лошади. Несмотря на свое внешнее спокойствие, он не скрывал от короля «жалкой и отчаянной» ситуации, в которой оказался, «снедаемый нуждой, почти лишившийся надежд на улучшение ситуации, заблокированный с моря, окруженный мощными армиями… с очень малочисленными, плохо оснащенными войсками, неукрепленными городами, ненадежными жителями… И в довершение всех моих несчастий я нахожусь в полном неведении относительно желаний вашего величества». Единственное, что он знал наверняка, это что помощь из Ирландии королю нужна еще и еще. Как следствие, Ормонд продлил перемирие с конфедератами до декабря и в начале осени принял в Дублине их представителей в надежде заключить альянс, которого ждал Карл.
Король по-прежнему упрямо недооценивал вред, который наносили его делу отношения с ирландцами. Между тем свидетельства этому он мог видеть в Англии собственными глазами. Тонкий ручеек дезертиров, который весь прошлый год тянулся из армии роялистов, выдавал неодобрение и злость, которые испытывали некоторые из его сторонников из-за связи короля с ирландцами. Губернатор Пула Энтони Эшли Купер сменил свою приверженность королю на службу парламенту, а младший брат Инчиквина, роялист и губернатор Уэрхема в Дорсете, передал этот маленький порт сторонникам парламента и со всеми своими войсками отплыл в Манстер.
Но все помыслы короля, который в ходе своего наступления в октябре 1644 г. вышел из Девоншира в Дорсет (выражаясь словами Дигби, «победоносно и уверенно»), снова сосредоточились на упорном желании разгромить оставшиеся силы парламента на юге Англии. Руперт приезжал к нему для участия в коротком совещании и уехал назад в Бристоль, чтобы повести свои вновь набранные войска на Шерборн. Не успел он ускакать, как король решил поторопиться и, не дожидаясь его, освободить осажденные гарнизоны Бейзинг-Хаус и замка Доннингтон. Чтобы поднять настроение своих людей, он, несмотря на сырую грозовую погоду, в течение дня время от времени сам шел с ними пешком. Очередной прилив бодрости ему придал визит прибывшего прямо из Лондона маркиза де Сабрана, дружелюбного и хорошо информированного французского посланника. Признавая, что парламент располагает более значительными ресурсами, Сабран заверил короля, что время работает на него, поскольку вскоре его враги сами все испортят своими ссорами. Воодушевленный этими сведениями, король 15 октября 1644 г. вошел в Солсбери.
Уоллер, охваченный очередным приливом уверенности, выступил против него. «Стоит разбить эту армию, и все будет кончено», – уверял он Комитет Обоих королевств. Однако в одиночку не смог бы бросить вызов королю, поэтому Эссексу и Манчестеру было приказано присоединиться к нему. Мнение французского посланника оказалось верным. Манчестер, на каждом шагу выражавший протест, злившийся на Кромвеля и теперь испытывавший ревность к Уоллеру, на неделю остановился в Сент-Олбенсе, а потом побрел в Рединг и застрял там, хотя с каждой почтой из Лондона ему приносили приказ следовать дальше. «Они хотят, чтобы я шел на запад. На запад, ха! Но они не назвали точного места… это может быть Западная Индия или Сент-Майклс-Маунт», – ворчал он себе под нос и добавлял, что лучше было бы заключить мир. В Хемпшире Эссексу удалось собрать всего несколько сот человек из своей бедной, потрепанной кавалерии и меньше тысячи пришибленных безоружных пехотинцев, вышедших из Фоуи, поэтому он был расположен идти на соединение с Уоллером даже меньше, чем обычно.
Несмотря на то что Руперт со своими подкреплениями еще не подошел и прислал сообщение, что его новая армия еще несколько дней не сможет выступить, король в Солсбери не терял уверенности, а «Горинга охватила страшная веселость», и он с отрядом из 200 солдат с пиками выгнал Уоллера с его людьми из их жилищ. «Мы собирались вступить с ними в бой, – писал один кавалер, – но они нас разочаровали, бросившись бежать». Кавалеры были очень довольны собой, глядя, как их враги, спотыкаясь, разбегались от них под сильным осенним дождем. Манчестер, который наконец согласился сдвинуться с места, соединился с Уоллером 19 октября в Бейзингстоке, куда вскоре после этого пришли жалкие остатки кавалерии под началом Бальфура. Через 48 часов за ними последовал граф Эссекс со своей пехотой. Манчестер и Кромвель теперь враждовали открыто, Эссекс сказался больным. Несмотря на то что формально соединение состоялось, ссоры между командирами и подавленное настроение их промокших солдат не предвещали ничего хорошего.
Замок Доннингтон – старая квадратная крепость, стоявшая сразу же к северу от Ньюбери и служившая аванпостом роялистов на лондонской дороге, была в осаде уже почти месяц. Когда люди Уоллера бежали из Андовера, он отозвал осаждавших от Доннингтона, губернатор которого полковник Джон Бойс, покрывший себя славой в ходе этого тяжелого, но успешного сопротивления, 21 октября был посвящен Карлом в рыцари. В Бейзинг-Хаус, большом, хорошо укрепленном доме маркиза Винчестера, который находился в окружении свыше четырех месяцев, роялисты благополучно отбили совместную атаку Уоллера, Эссекса и Манчестера, в то время как король, по-прежнему ожидавший прибытия принца Руперта и его сил с запада, занял Ньюбери.
Пока люди короля занимались этим в Англии, он получил первое сообщение из Шотландии от Монтроза. После победы на подступах к Перту Монтроз пошел в направлении Данди, но не стал брать его, а повернул на север в сторону Абердина. Лорд Гордон, которому не удалось поднять своих людей на защиту Ковенанта, печально стоял в стороне, глядя на это вторжение на территорию его клана. Монтроз повернул на запад вверх по течению Ди, по дороге набирая рекрутов. В Драме он пошел по ее северному берегу, избегая встреч с войсками из Стоунхейвена, посланными остановить его, и 13 сентября появился под Абердином.
Несмотря на два года проповедей знаменитого священника Энтрю Канта, абердинцы стали ковенантерами лишь по принуждению; но у них был мэр-ковенантер, а весной в городе разместили сильный правительственный гарнизон. Монтроз предупредил, что, если его не пустят в город, он возьмет его штурмом, поэтому им лучше позаботиться о безопасности женщин и детей. Ему отказали, и, когда его посланец возвращался назад, какой-то солдат умышленно выстрелил в него и убил сопровождавшего его барабанщика. Эта ничем не спровоцированная жестокость «привела Монтроза в бешенство», он предупредил город о том, какая судьба его ждет, если его будут игнорировать. Гарнизон, усиленный горожанами, которые за последние месяцы были вооружены и обучены, вышел за ворота в полной уверенности, что сможет отогнать Монтроза. У них было около 2000 пехотинцев и 500 кавалеристов. У Монтроза, силы которого теперь несколько пополнились по сравнению с тем, что было в Тибберморе, имелось около 50 всадников 1500 пехотинцев, вооруженных мушкетами, кинжалами и луками, но не было копейщиков. Согласно общепринятой военной науке того времени, считалось, что копейщики лучше всего способны противостоять кавалерии. Монтроз разделил свои войска на три части. Центр, вооруженный кинжалами и палашами, как и в Тибберморе, должен был атаковать пехоту противника. Два крыла, по краям которых стояла конница, должны были, используя мушкеты, отвлечь и задержать вражескую кавалерию, когда она пойдет в атаку.