Этот бой, так и не завершившийся ничьей победой, прекратился только через час после полуночи. Король удалился в замок Доннингтон, откуда со стороны болот до него доносились спорадические мушкетные выстрелы и вспышки. После получасового совещания Карл с принцем Уэльским и своей личной гвардией выступил навстречу принцу Руперту, шедшему с запада с подкреплением. Основная часть его армии, после того как успокоились пушки замка Доннингтона, двинулась через Уоллингфорт в сторону Оксфорда. Операция была рискованной, поскольку уже взошла луна, и враг, который находился совсем рядом, мог заметить их передвижения. Но из-за усталости и по недосмотру преследование в ту ночь не состоялось. Правда, Манчестера разбудил энергичный полковник Бёрч – подчиненные вообще изводили беднягу Манчестера своей активностью, – желавший организовать погоню за врагом, но Манчестер только зевнул и сказал, что уже слишком поздно. Бёрч с горсткой добровольцев сам бросился за роялистами, но единственной наградой ему была карета с престарелой немецкой баронессой, женой графа Форта.
С рассветом в погоню отправились Уоллер и Кромвель, за ними, уступив давлению, согласился следовать Манчестер. Они слишком сильно опоздали. Роялисты уже успели переправиться через реку в Уоллиргфорде, где у них стоял сильный гарнизон. После целого дня погони по местности, которая, очевидно, не могла или не хотела кормить такую большую армию, Манчестер настоял на возвращении, и они хмуро повернули назад, намереваясь, если удастся, добиться сдачи замка Доннингтона.
28 октября во второй половине дня король после 50-мильного перехода без остановок на отдых соединился с Рупертом в Бате. Оттуда они вернулись в Оксфорд, по пути встретившись с валлийскими силами, которых вел сэр Чарльз Джерард. В Оксфорде король посвятил в рыцари нескольких героев прошедшего лета, в частности Генри Кейджа за освобождение Бейзинг-Хаус, Уильяма Комптона за его стойкость в Бенбери. 6 ноября в Буллингтон-Грине он провел смотр своей заново собранной армии, насчитывавшей 15 000 человек пеших и конных, и, наконец, объявил о назначении принца Руперта главнокомандующим. Одновременно с этим он дал ему одну из самых важных должностей при дворе – королевского шталмейстера, остававшуюся вакантной после несчастья с Гамильтоном. К тому времени стало ясно, что курфюрст Палатин не посмеет претендовать на корону и что в Лондоне никто не собирается предлагать ему это. Тем не менее принц Руперт постарался пресечь любые слухи, что он присвоил слишком много власти, для чего убедил короля назначить главнокомандующим армией принца Уэльского, а ему присвоить всего лишь чин лейтенант-генерала.
Большая часть дорогостоящей королевской артиллерии осталась в замке Доннингтон, откуда сэр Джон Бойс отбил утратившие боевой дух силы сторонников парламента. 9 ноября король и Руперт во главе подпитанной свежей кровью армии выступили в направлении замка, чтобы снять осаду и вернуть пушки в Оксфорд. Узнав об их приближении, Манчестер собрал военный совет, но Кромвель решительно возразил против попытки любого вмешательства в ситуацию на этой стадии, аргументируя это тем, что не сможет вовремя собрать кавалерию и что она слишком измотана, чтобы драться. Была сделана жалкая попытка разместить мушкетеров на линии расположенных перед замком живых изгородей и при приближении накрыть короля огнем из пушек. Все это не создало роялистам серьезных препятствий, хотя лошадь короля, шедшего во главе своего полка, была ранена в ногу. В остальном армия роялистов браво продолжила идти вперед. «Барабаны били, знамена развевались, трубы выводили свои марши», и роялисты вошли в Доннингтон без помех. На следующее утро 10 ноября они снова ушли оттуда, забрав свою артиллерию, и на глазах врага благополучно прошли в Ламборн, если не считать несмелой кавалерийской атаки с тыла, которую принц Руперт с легкостью отбил.
Парламентские командиры ожесточенно спорили друг с другом. На первом военном совете Кромвель отказался рисковать, бросая против сил короля одну лишь свою кавалерию. На втором военном совете, проходившем перед тем, как король ушел из Доннингтона, настроение Кромвеля изменилось, и он убеждал всех, что нужно предпринять совместную попытку, чтобы не дать королю снова ускользнуть от них. Тогда же Манчестер наконец-то открыто высказал то, что было у него на уме со дня победы в Марстон-Муре. «Джентльмены, – взмолился он, – я заклинаю вас подумать, что мы делаем. Короля не волнует, как часто он вступает в бой, но мы должны быть осторожны, поскольку, вступая в бой, рискуем всем понапрасну. Даже если мы проведем сто боев и девяносто девять раз у него выиграем, он все равно останется королем. Но если он победит нас хотя бы раз, последний раз, нас повесят, мы потерям все наши поместья и погубим своих потомков». – «Милорд, если дело обстоит так, – спросил Кромвель, – то зачем мы вообще брались за оружие? Значит, мы должны прекратить борьбу в будущем? Но если так, давайте заключим мир, как бы это ни было низко». Однако было очевидно, что Кромвель не хотел никакого мира, поскольку затем он напомнил своим коллегам, что королева – во Франции, и, значит, было бы разумно вывести короля из игры до того, как ему пришлют помощь с той стороны Канала. Манчестер, который лучше разбирался в вопросах внешней политики, решительно заявил, что король никогда не получит помощь из Франции. Его мнение возобладало, и у Ньюбери не случилось никакого нового сражения с целью не позволить королю вернуться в Оксфорд с пушками.
Теперь армия парламента с ее ревнивыми, постоянно ссорящимися командирами пребывала в унынии. Даже Кромвель признавал, что невозможно ждать дальнейших усилий от людей, из-за долгих походов и тягот прошедшего лета превратившихся в ходящих мертвецов. Уоллер заявлял, что его люди ни разу не покидали службы с первого боя у Ньюбери, то есть больше года, что они провели в боях всю тяжелую зиму, сырую весну и бурное лето, а теперь снова стояли на пороге зимы, получив вместо отдыха и наград одни лишь долги по выплате жалованья.
Плохие новости приходили в Комитет Обоих королевств и из других регионов. Беспорядки в гарнизоне Виндзора начались с угрозы очередного роялистского заговора по захвату Лондона. Из Ноттингема отголоски ссоры между назначенным парламентом губернатором и местным дворянством достигли Вестминстера, и комитет, находившийся в гуще такого количества серьезных проблем, вынужден был заниматься спорами по поводу организации ужина у губернатора, угрожавшими расколоть их сторонников в Ноттингемшире. Полковник Мэсси из Глостершира жаловался, что не в состоянии удерживать свои войска, чтобы они не разбегались. Поскольку все эти местные войска были набраны ассоциациями окрестных графств, то считали, что могут свободно перейти со службы одного графства на службу другому, где лучше платили или имелись более привлекательные перспективы. Очевидно, что нужно срочно что-то делать для реорганизации разваливающейся армии.
Над всей этой мрачной сценой висела угроза серьезного раскола с шотландцами и еще одна зима без огня в очагах. Условия альянса были нарушены с английской стороны, поскольку парламенту не удалось найти денег, чтобы оплачивать пребывание шотландских солдат, а англичане, у которых они квартировали, то и дело отказывались давать им еду и фураж. После взятия Ньюкасла они наконец получили хорошую позицию для торга и отказались снабжать Лондон углем, если доходы от его продажи не пойдут на оплату их армии. Несмотря на то что все лето предпринимались усилия для создания в Лондоне запасов торфа и дров из всех окрестных мест, лидеры парламента прекрасно понимали, что без угля они вряд ли смогут контролировать город грядущей зимой. Шотландцы воспользовались своим выигрышным положением и давили на парламент, желая добиться немедленного урегулирования вопроса о реформировании церкви по пресвитерианскому образцу.
Тем временем сильно затянувшийся процесс над архиепископом Лаудом удовлетворил его самых мстительных врагов и послужил, хотя и не вполне адекватно, способом убедить публику, что пресвитерианцы, как и сектанты, ненавидят епископальную церковь. Но, как и в случае со Страффордом, обвинители обнаружили, что если строго следовать закону, то невозможно признать архиепископа виновным. Они смогли в большом количестве обнаружить то, что с радостью называли «правонарушениями» в исполнении его обязанностей, но ни одно из них нельзя было расценить как измену. Обвинение сделало неуклюжую попытку показать, что такое большое количество правонарушений можно приравнять к измене, но советник архиепископа поднял эту попытку на смех: «Я никогда до сегодняшнего дня не знал, что две сотни черных кроликов можно считать черной лошадью». К ноябрю было решено поступить с архиепископом, как было сделано со Страффордом, – подготовить Билль об опале, то есть отправить его на смерть специальным указом, принятым для этой цели. Билль без труда прошел первое чтение в палате общин.
Иначе обстояло дело, когда Вестминстерская ассамблея рекомендовала к рассмотрению парламентом свой новый «Справочник богослужений», в предисловии к которому содержалось заявление, что пресвитерианство согласно Божественному праву является единственной формой управления церковью. Сторонники проекта представили его рано утром в надежде, что он получит одобрение практически пустой палаты. Однако юристы Джон Глинн и Балстрод Уайтлок, являвшиеся его противниками, с помощью намеренно длинных речей затянули слушание, пока палата не наполнилась депутатами, и проект был отклонен.
Все это время понурые войска парламента отступали от Ньюбери. Они оставили свои хорошо оборудованные позиции вокруг Бейзинг-Хаус и ушли из Хемпшира в родные графства, чтобы найти там зимние квартиры. Осень выдалась сырой и мглистой, и говорили, будто 19 ноября, в день рождения короля, на небе видели три солнца и призрачную радугу – небесные знамения, предвещавшие то, чего толком никто не знал. В тот же день парламент получил петицию от Восточной ассоциации, возражавшей – не без некоторых оснований – против того, чтобы армия, на экипировку и содержание которой они потратили так много денег, теперь постоянно несла службу в других частях Англии. Ассоциация сообщала, что не в состоянии нести огромные расходы, следовавшие из такого положения дел. Комитет Обоих королевств прислушался к Восточной ассоциа