а все», о которой писал Дигби. Горинг со своей кавалерией не пришел, Джерард тоже не присоединился к ним. Силы Ферфакса даже без Кромвеля, который, как стало известно, был уже в пути, численно превышали королевскую армию. Руперт не хотел принимать бой, к которому явно стремился Ферфакс, и предпочел бы отложить эту очень серьезную и, возможно, фатальную схватку, пока враг не окажется в более невыгодном положении, а королю не представится более благоприятное время и позиция. Но теперь к веселому голосу Дигби добавился голос Джона Эшбернема, королевского камердинера, пользовавшегося наибольшим расположением Карла. Эти двое полных надежд неопытных гражданских имели одну общую цель и не хотели мириться с мешавшими им военными аргументами принца. Они хотели вернуться в Оксфорд, но на пути стоял Ферфакс. Сам Бог послал этот момент, чтобы одержать блестящую победу, которой все так хотели, и с триумфом вернуться в Оксфорд. Кроме того, они утверждали, что было бы позорно идти на север, когда Ферфакс шел за ними по пятам, поскольку это выглядело как отступление. Лучше преследовать, чем быть преследуемым. Их невежественные аргументы снова возобладали над теми, которые приводил главнокомандующий. Короткой июньской ночью Руперт, которому теперь предстояло наилучшим способом провести битву, в которую он не советовал ввязываться, повел отряд для проведения рекогносцировки позиции противника. Тем временем королевская армия шла на юг от Харборо, чтобы вступить в бой, которому суждено было закончить войну.
Той же ночью Кромвель со своими войсками соединился с Ферфаксом, и вся армия парламента «встретила его приход могучим криком радости». Теперь у Ферфакса было 14 000 человек, которыми командовали офицеры, за последние три года многократно доказавшие свои способности: Филип Скиппон командовал пехотой, Оливер Кромвель и его заместитель, суровый решительный Генри Айртон, – кавалерией. В эту важнейшую ночь в руках Ферфакса оказалось перехваченное письмо Горинга к Руперту, в котором он отказывался выполнить данный ему приказ соединиться с армией короля. Таким образом, Горинг не прибыл и не был где-то поблизости. Ферфакс оценил это обстоятельство и воспользовался им. Он начал осторожно приближаться к королевской армии и ранним утром остановился в деревне Гилсборо, расположенной в шести милях южнее Маркет-Харборо.
Южнее Маркет-Харборо ландшафт поднимается вверх, образуя крутой гребень, обозначающий водораздел между Эйвоном и Уэлландом, на вершине которого стоит деревня Нейсби. Между Нейсби и Харборо земля уходит вниз рядом уменьшающихся гребней, образующих прерывистую череду небольших холмов и ущелий, испещренных многочисленными ручьями. Весна в тот год была сырой, и в ущельях стояла вода. Под покровом темноты генералы обеих армий искали наиболее высокое сухое место, на котором могли бы встретить врага. На ранней летней заре отряды разведчиков увидели друг друга, и каждый из командиров, прикинув, что будет делать другой, стали действовать соответственно. В результате от 7 до 8 утра отряды оказались на двух смотрящих друг на друга поросших травой гребнях с неглубокой лощиной между ними. Сильный северо-западный ветер создавал больше проблем силам парламента, которые располагались в основном лицом на север, чем роялистам, но на самом деле нельзя сказать, что с точки зрения рельефа местности, ветра или солнца позиция одной из сторон имела заметное преимущество.
Силы короля в это ветреное летнее утро выглядели великолепно со своими яркими, трепещущими на ветру знаменами всех цветов. Лучи солнца отражались от полированных нагрудников и мерцали на узорчатых штандартах, шарфах из тафты и бархатных плащах. Позднее Оливер Кромвель описал это так: «Когда я увидел врага, величественным маршем приближающегося к нам, и нас, сборище неграмотных бедняков, вопрошающих, как им вести эту битву – генерал приказал мне командовать всей кавалерией, – то не мог не улыбнуться Богу с благодарностью и уверенностью в победе, потому что Бог с помощью того, чего нет, может свести на нет то, что есть. Я был совершенно в этом уверен. И Бог сделал это». Джон Окей, благочестивый драгунский полковник, думал о том же и призвал Всевышнего вспомнить о «жалкой горстке презренных людей», которых видели перед собой враги, желавшие их уничтожить. Силы парламента – эта «жалкая горстка», «то, чего нет» – по численности превосходили «то, что есть» – людей короля – в два раза. И Кромвель, зорким взглядом опытного военного, прекрасно это видел. Самый большой перевес был в кавалерии, и именно он обеспечил победу.
Оливер Кромвель стоял на правом фланге. Напротив него, на левом фланге короля, стоял сухопарый сэр Мармадьюк Ленгслейл со своей упрямой Северной кавалерией. В центре расположилась пехота под началом Филипа Скиппона, плебейского оппонента веселой галантной группы придворных военных, окружавших короля, который на своей красивой фламандской лошади ехал впереди своей армии в позолоченных доспехах. На левом фланге сил парламента Генри Айртон, который этим утром получил повышение и теперь был генеральным комиссаром, противостоял грозному Руперту. Длинная двойная живая изгородь, обозначавшая границу прихода, шла здесь под прямым углом к линии Айртона, доходя почти до позиции Руперта. Понимая, что эта сторона нуждается в усилении, Кромвель поставил вдоль изгороди полковника Окея с его драгунским полком, чтобы он открыл косой огонь по всадникам принца, когда тот пойдет в атаку. Обе стороны завершили диспозицию примерно в одно и то же время, ближе к 11 утра. В качестве девиза дня Ферфакс назвал своим людям слова: «Бог – наша сила». Король, желая навеки связать это славное событие со своей любимой женой, выбрал девиз: «Королева Мария».
Бой начал Руперт. На этот раз он не рискнул медлить, поскольку именно это привело к катастрофе в Марстон-Муре. Его всадники бросились вниз, потом, не снижая скорости, вверх и на всем скаку врезались в переднюю линию Айртона. Мушкетный огонь со стороны изгороди не остановил их удар. Сам Айртон был ранен и не мог собрать своих людей. Два полка, примыкавшие к пехоте, полностью смешались. Многие умчались «прочь в сторону Нортамптона, и их не удалось остановить». Королевская пехота почти сразу пошла вперед, пересекла неглубокую канаву, разделявшую противников, и приблизилась к пехоте парламента, часть которой уже была смята из-за разрушения строя и бегства примыкавшей к ней кавалерии Айртона. В момент этого первого столкновения Филип Скиппон получил ранение с правой стороны, пуля, пробив доспехи и мундир, вошла под ребра. Он смог удержать лошадь и продолжил командовать своими людьми, но весть о его ранении, мгновенно распространившись, посеяла уныние в рядах пехотинцев, и они сдали позицию.
В этот момент Кромвель повел первую линию своей кавалерии на Северную кавалерию Ленгдейла, занимавшую левый фланг позиции короля. Всадники Ленгдейла удержали строй и не разбежались, но подались назад, и их отступление испугало часть стоявших в центре пехотинцев. Король со своей обычной храбростью и более чем обычным присутствием духа надеялся ободрить свою пехоту личным примером, наступая вместе с ними, но, когда он попытался идти вперед, один из его адъютантов, профессиональный шотландский военный, схватил уздечку его лошади и с криком: «Вы хотите идти на смерть?!» – повернул голову лошади Карла. Это движение было ошибочно истолковано как приказ. Кто-то крикнул: «Идем направо!», и часть пехоты роялистов пошла в сторону, увлекая за собой короля. В общей неразберихе они каким-то образом отошли назад, прежде чем он снова смог их остановить.
К этому времени начали сказываться действия основных сил кавалеристов парламента. На правом фланге Кромвель задействовал в атаке меньше половины своей кавалерии, остальная часть еще не вступала в бой. На левом фланге армии парламента, где царили хаос и сумятица, кавалерия Руперта только что вступила в непосредственный контакт с половиной конницы Айртона. Остальные в испуге отступили назад перед кавалерами, но не были ранены, сохраняли боевой порядок, и их еще можно было вернуть и ввести в бой. Руперт, который, чтобы помочь пехоте, возвращался назад со своими победоносными, уже побывавшими в бою кавалеристами, обнаружил, что они открыты для фланговой атаки этой еще вполне свежей кавалерии врага.
На другой стороне театра военных действий кавалерия Ленгдейла, на которую волнами накатывали атаки всадников Кромвеля, снова сдала назад, а затем и вовсе обратилась в бегство. Одни бежали в сторону Лестера, другие бросились искать убежища совсем далеко, в своей старой штаб-квартире в Ньюарке. Теперь королевская пехота на левом фланге, оставшись без кавалерийского прикрытия, подверглась показательной резне со стороны «железнобоких» Кромвеля. До этого момента валлийские новобранцы, в большинстве своем не имевшие военного опыта, дрались мужественно, но теперь, не видя надежды на победу, перестали подчиняться своим офицерам. Помня о награбленной ими добыче, они сдавались целыми отрядами при условии, что им сохранят их трофеи. Большинство офицеров, поняв, что игра проиграна, спасались бегством. Теперь кавалерии Руперта оставалось только одно – прикрывать отступление короля с поля боя. К часу дня на поле «не было видно ни лошади, ни человека из королевской армии, за исключением пленных».
В ходе своего отчаянного бегства кавалерия короля пронеслась через Лестер в Эшби-де-ла-Зуш, до которого король добрался глубокой ночью, и никто не позаботился о повозках и каретах, сопровождавших армию. Джордж Дигби сохранил достаточно хладнокровия, чтобы сберечь свою карету и имущество, но слишком мало было оснований поздравить себя как государственного секретаря, поскольку вся переписка короля попала в руки врага. Вместе с каретами к армии парламента попали благородные дамы и жены офицеров, а также женщины, которые не были ни благородными дамами, ни офицерскими женами, но «имели при себе кучу денег и были богато одеты». Многие из этих «подруг» купили себе прощение у победителей. Награбленное в этот день оценивалось в 100 000 фунтов золотом, серебром и драгоценностями. Но рядовым армейским проституткам, маркитанткам и женщинам, выполнявшим в лагере черную работу, в прощении было отказано, и многих солдаты парламента просто убили. Позднее, когда их стали стыдить этой резней, они говорили, что это были «ирландские женщины с ужасными лицами», вооруженные длинными ножами. Более вероятно, это были валлийки, кричавшие что-то на непонятном языке и защищавшиеся кухонной утварью, которую они использовали для приготовления пищи своим землякам.