Когда их армия – кавалерия впереди, пехота сзади – с трудом пробиралась по пересеченной местности, Бейли заметил, что к ним под прикрытием зарослей дрока приближается отряд Макдоналдов. Его мушкетеры дали залп, не дожидаясь команды, но неправильно оценили расстояние, и их пули не долетели до цели. Макдоналды выскочили вперед и напали на них раньше, чем те успели перезарядить свое оружие. Тем временем несколько всадников Гордона атаковали передовую линию ковенантеров в другом месте. Этот двойной удар нарушил боевой порядок ковенантеров, но они сумели отбиться, поскольку обе атаки оказались довольно слабыми и – как это часто бывало у Монтроза – явились результатом спонтанного порыва горцев. Но теперь Монтроз, чтобы поддержать своих людей, начал общую атаку. Старый крепыш Эирли вел оставшуюся кавалерию, а сам Монтроз, который, как и его люди, разделся до пояса, чтобы облегчить движение, шел со своей пехотой. Кавалерия ковенантеров, уже утратившая боевой порядок, практически не могла маневрировать на неровной поверхности. Под натиском Эирли всдники развернулись и поскакали на свою пехоту, которую в это же самое время атаковали с фланга горцы Монтроза. Немногим офицерам-ковенантерам удавалось то тут, то там останавливать своих взмыленных и сбитых с толку солдат, но у армии не было ни центра, ни плана действий, ни даже девиза, который можно было бы выкрикнуть.
Аргайл, Лотиан и другие лорды из комитета бежали одними из первых. В 12 милях отсюда, в Куинсферри, они сели на корабль, идущий в Бервик, где к ним присоединился Ланарк. Получив известия о битве, он бросил свои вновь набранные войска и бежал с собственных земель. Отсюда они обратились за немедленной помощью к своим генералам в Англии и отправили Лоудуна в Вестминстер, где тот появился в слезах, умоляя помочь его бедствующей стране. Во всей Шотландии не осталось ни одной армии, способной биться с Монтрозом. Бедный доктор Бейли с укоризненным недоумением воззвал к своему Богу: «Почему Господь, вопреки ожиданиям самых прозорливых, так унижает нас своей рукой? Признаюсь, я не понимаю… Я еще не знаю всех подробностей этой шестой победы, но избиение, плен и бегство – это самое позорное. Говорят, Глазго заплатил компенсацию восемнадцать тысяч… Я так хочу узнать, что стало с моей женой и детьми… Эдинбург отправил ему всех пленных и, как говорят, тридцать тысяч фунтов».
У Эдинбурга не было выбора. Половина гарнизона дезертировала из-за бушевавшей чумы. Мертвые лежали непогребенными на пустых улицах. Монтроз угрожал огнем и мечом, если его друзья не будут освобождены из Толбута, но никаких угроз не требовалось. Смотритель тюрьмы дерзко заявлял, что «Монтроз достойный дворянин… и нет подобного ему во всем королевстве», а сбежавшие лорды – Ланарк, Лоудун и особенно Аргайл – низкие люди и угнетатели. Позднее у него будет причина пожалеть об этой несдержанности, но во второй половине августа 1645 г. разговорились все роялисты Шотландии, и все сомневающиеся и робкие люди Лоуленда заключали мир с Монтрозом. Поговаривали, сама леди Лоудун, жена канцлера, приветствовала красавца Макдоналда поцелуем.
Но даже если отбросить подобные романтические выдумки, страна лежала у его ног. А прибытие королевского государственного секретаря сэра Роберта Споттисвуда, который окольными путями добрался до Монтроза с документом о назначении его лейтенант-губернатором Шотландии, оказалось более чем своевременным. 18 августа его въезд в Глазго был встречен громкими приветствиями горожан, и в тот же день появилась прокламация о созыве нового парламента именем короля. Чтобы не дать своим диким воинам причинить вред Эдинбургу, Монтроз разместил штаб-квартиру вне города, в огромном дворце Гамильтона в Ботвелле, и здесь ясным августовским днем провел смотр своей победоносной армии и именем короля посвятил в рыцари Аластера Макдоналда за его службу.
Часть этих фантастических новостей, стремительно мчавшихся на крыльях победы, достигли короля всего через восемь дней после битвы под Килситом. Кампания, которую он вел, приобрела характер какого-то безумия, поскольку, когда Монтроз находился в Глазго, король во главе своих войск входил в город Хантингдон, расположенный в сердце Восточной ассоциации. Он следовал своему плану идти на север только до Донкастера, хотя к тому времени ему удалось наскрести около 2000 кавалеристов, и он описывал свое состояние как «удивительно хорошее». Но ближе к Ротерхэму Карл получил известие о приближении больших сил шотландцев и «отступил с поспешностью, превышавшей обычную». Изменив курс на юго-восточный, он воспользовался практически полным отсутствием парламентских войск на Западе и углубился в самое сердце Восточной ассоциации. В Стилтоне король разогнал небольшой отряд, который попытался оказать ему сопротивление, а в Хантингдоне гарнизон просто бежал. Здесь люди короля обеспечили себе наилучшую экипировку. У каждого были доспехи, защищавшие «спину, грудь и голову, и по паре пистолетов». Уже давно они не были так хорошо оснащены. Притесняемые парламентскими властями роялисты Хантингдона и другие, те, кто внезапно обнаружил роялистские симпатии, выбежали на улицы, рассыпаясь «в радостных приветствиях и поклонах», и оказали Карлу восторженный прием. Но вскоре его люди уже пили в тавернах «полными ведрами», и начались грабежи. Они забрали всех лошадей, увели 700 голов крупного рогатого скота и продавали его хозяевам за наличные. Король издал приказ, что его люди не должны брать ничего у тех, кто не содействовал мятежникам, но его кавалерия «назначала преступниками всех, кого встречала поблизости от места своего постоя». Впрочем, в таком пуританском графстве, как Хантингдон, это было не далеко от истины. В конце концов король, чтобы продемонстрировать свои добрые намерения, велел повесить одного солдата за то, что он ограбил торговца, и другого за то, что он совершил кражу в церкви.
Все это время город Херефорд, находившийся далеко оттуда, на границе Уэльса, подвергался серьезному давлению со стороны большого шотландского войска под началом лорда Ливена. Вдохновленный своими победами, король со своим кочующим войском повернул на запад, чтобы освободить город. На всем его пути по Мидлендсу разрозненные отряды парламента спешили убраться с дороги. В Тейме группа школьников насладилась пирогами с олениной, оставшимися в печи, после того, как солдаты, для которых их готовили, поспешили сбежать, не дожидаясь обеда. Двигаясь по дороге на Оксфорд и Вустер, король 4 сентября дошел до Херефорда, но Ливен не стал дожидаться его прихода. Испытывавшие нехватку еды и денег и ненависть местных английских крестьян, шотландцы, стоявшие под Херефордом, чувствовали себя хуже, чем осаждаемый ими гарнизон. Шокирующие известия об очередной победе Монтроза повергли их в отчаяние, и при приближении короля они отступили в сторону Глостера. Карл вошел в Херефорд под радостные крики горожан, и Дигби в прекрасном настроении написал в Париж Джермину, что Монтроз – хозяин Шотландии и, если Дэвид Лесли рискнет туда сунуться, он его сожрет. Что принц Руперт под Бристолем скоро покончит с Ферфаксом и что – это непременно – скоро прибудет большое войско из Ирландии.
Дигби обманывал себя в отношении положения дел на Западе, как и в отношении многого другого. Если не считать обещания Горинга набрать новых рекрутов, после катастрофы в Ленгпорте с Запада не приходило никаких хороших новостей. Горинг, весьма далекий от того, чтобы выполнять свое обещание, погрузился в пьяное безделье, а тем временем остатки его армии разваливались. Время от времени он пробуждался, чтобы возобновить свою ссору с Гренвиллом, и оба продолжали клеветать на Беркли и ругать Совет принца Уэльского, пока те, кто нес ответственность за молодого принца, не стали всерьез опасаться, что один из этих упрямых генералов может захватить принца, чтобы либо сдать его врагу, либо удерживать в качестве заложника.
В течение первых двух недель августа Ферфакс задержался, осаждая замок Шерборн, последнее место в Дорсете, остававшееся в руках сторонников короля. Сводный брат Дигби сэр Льюис Дайв с дерзким мужеством удерживал эту крепость, в чем большую помощь ему оказывали двое егерей, входивших в состав гарнизона. Они были прекрасными стрелками и взяли за правило «снимать» офицеров парламента из своих охотничьих ружей. Однако Ферфакс просто ждал прибытия тяжелых орудий, против которых Шерборн никак не мог устоять. Пушки доставили по морю, и к 14 августа они были на месте. Он дал Дайву последний шанс сдаться, который тот с презрением отверг, и в ту же ночь взял крепость штурмом. Дайв попал в плен и был отправлен в Лондон, оружие и боеприпасы, захваченные в замке, пополнили запасы парламентской армии, а многочисленные трофеи и домашнюю утварь, которые солдатам разрешили взять себе в награду, они на следующий же день продали на открытом рынке в Шерборне покупателям со всей округи.
Единственное, чего опасался Ферфакс, – это что Руперт, находившийся в Бристоле, может поднять против него всю сельскую местность, если он сунется дальше на запад. Поэтому Ферфакс решил, что после падения Шерборна ему надо как можно быстрей идти на Бристоль. Он знал, что Руперт силен своей кавалерией и пушками, но пехота у него слабая. Потеря Бата открыла путь на Бристоль, и в этом заключалась большая опасность для роялистов. Кроме того, местные клобмены затрудняли поставку продовольствия. Влияние, которым пользовался Ферфакс у дорсетских клобменов, и хорошая дисциплина в Армии нового образца сделали свое дело – сельские жители в окрестностях Бристоля уже стали сторонниками парламента.
Более месяца Руперт укреплял Бристоль, готовя его к возможной осаде. У него были большие запасы пороха и около 100 пушек. Он привез зерно из Южного Уэльса и пригнал скот с окрестных земель. Все горожане получили приказ сделать в своих домах запасы провизии на шесть месяцев. Но большая часть состоятельных горожан уехала, и, как следствие, отсутствовала власть, которая могла бы обеспечить порядок среди гражданского населения. Вспыхнула чума, и город охватила угрюмая подавленность из-за постоянных перебоев в торговле. Ни местная бристольская милиция, ни новобранцы из Уэльса не имели ни опыта, ни энтузиазма в отношении военных действий, а гарнизон из 1500 человек был слишком мал, чтобы укомплектовать оборонительные линии протяженностью почти в 5 миль. Живые изгороди, пустые тропы и рвы на подступах к городу, которые у Руперта не хватило времени перекрыть, могли служить прикрытием для наступающего врага.