Последовательность событий приобрела для короля обманчивую ясность. Пока Руперт и Ферфакс обменивались любезностями в Бристоле, парламент определил курфюрсту Палатину содержание в 8000 фунтов. Сразу же после того, как Руперт сдал Бристоль, сохранив командование своими войсками (известными своей преданностью ему), он пошел прямо в Оксфорд. В этом городе, где находился младший сын короля и большая часть его оставшихся сокровищ, командовал полковник Легг – креатура Руперта. Если король не поторопится, игрой будет руководить Руперт. Он сдаст Оксфорд врагу, повернет свою армию против короля и с помощью своего старшего брата заставит дядю капитулировать, если не хуже.
Почувствовав себя преданным, Карл действовал с безжалостной решимостью. Он публично отменил полномочия принца Руперта, отстранил полковника Легга от должности губернатора Оксфорда и в письме к племяннику, полном горьких укоров, приказал ему немедленно покинуть страну. «Хотя потеря Бристоля стала для меня тяжелым ударом, – писал он, – то, как вы сдали его, причинило мне настолько большое горе, что оно не только заставило забыть значение этого города, но и стало самым жестоким уроком, выпавшим на мою долю. Что должно сделать после того, как человек, настолько близкий мне как друг и по крови, опускается до действий столь подлых (я употребляю самое мягкое определение)… Вы уверяли меня, что если не случится какого-нибудь мятежа, то будете удерживать Бристоль четыре месяца. Вы удерживали его хотя бы четыре дня? Произошло что-то похожее на мятеж? Можно задать и другие вопросы, но, признаюсь, сейчас это бессмысленно. Мой вывод таков: я желаю, чтобы вы искали средства существования (пока Богу не будет угодно определить мою судьбу) где-нибудь за морем, для чего посылаю вам пропуск». Король не рисковал, что Руперт не выполнит это распоряжение, поскольку отправил в Оксфорд государственному секретарю сэру Эдварду Николасу приказы об аресте принца и полковника Легга.
Николас, который был другом Руперта и все лето беспомощно наблюдал за махинациями интриганов против принца, понимал всю глубину заблуждений короля, но ослушаться не мог. Он застал Руперта за обедом с Леггом, и принцу ничего не оставалось, как продемонстрировать свою лояльность, подчинившись желанию короля. Однако написал письмо с просьбой, чтобы ему хотя бы дали возможность высказаться в свою защиту. Его письмо, несколько сумбурное, поскольку принц не был большим мастером писать, заканчивалось выражением такого неподдельного страдания, что оно тронуло бы любого человека, не ослепленного так сильно, как Карл. «Где бы я ни был и как бы ни был несчастен, я навсегда буду верен своему долгу перед вашим величеством, который я всегда исполнял как самый покорный племянник и верный смиренный слуга вашего величества, Руперт». Николас, который отправлял это письмо, добавил, что, насколько ему известно, у принца нет и 50 фунтов, чтобы оставаться в Оксфорде или уехать за границу. И это те огромные суммы, которые он, по слухам, получил за предательскую сдачу Бристоля.
Дигби торжествовал. Потерю Бристоля он переварил также быстро, как и все остальные потери. Уже через неделю он сообщил Николасу, что у него есть два других прожекта, и, «если все удастся, мы сможем считать, что наше положение не ухудшилось». Теперь, когда король избавился от Руперта, «наши военные дела, возможно, окажутся в более удачливых руках», – писал он лорду Джермину и добавил вдохновляющие известия, что в скором времени в Англию войдет Монтроз с 20-тысячным войском. Эти оптимистичные новости упали на благодатную почву, поскольку в Париже лорд Джермин и королева чувствовали такую же уверенность, что еще до весны в Англию отплывут тысячи иностранных солдат.
Два прожекта Дигби, естественно, сводились к заключению мира с ирландцами и получению помощи из Шотландии. В отношении Шотландии он в самом деле питал большие надежды. Если ковенантеры из Лоуленда заключили мир с Монтрозом, то почему бы в Англии ковенантерам не поступить так же? Некоторые из них, горько разочарованные отношением парламента, уже делали робкие шаги в сторону короля, и теперь Дигби с надеждой предполагал, что шотландские командиры в Англии воспользуются этой счастливой возможностью, чтобы объединить свои силы с силами короля.
И снова король и его советники продемонстрировали неспособность понять, что у их оппонентов есть принципы не менее твердые, чем их собственные. Карл, который упрямо верил, что у мятежа нет других причин, кроме жажды денег, должностей и власти, долгие месяцы не мог осознать, что ковенантеры испытывали не больше желания объединяться с Монтрозом, чем Монтроз с ними. Да, за несколько недель до этого некоторые ковенантеры действительно пытались сблизиться с королем, действительно пытались договориться с ним во время переговоров в Аксбридже, но делали это только потому, что считали, что побежденный монарх может оказаться более сговорчивым и согласным принять их политику, чем высокомерный победоносный парламент. Но теперь, возмущенные тем, что Монтроз завоевал их страну, шотландские представители целиком отдались на милость парламента, заклиная помочь им предотвратить неизбежный триумф «зловредных» в Шотландии и принять меры, чтобы сдержать опрометчивые действия, которые некоторые недовольные шотландские военные делали в отношении короля. Только сильный альянс двух стран мог теперь предотвратить «полное разорение» Шотландии, которого они боялись. Если их бедная потрепанная армия, «когда-то грозная и горделивая», могла выжить, то только сохраняя дружбу с английской. «Лучше, чтобы им была известна наша слабость, чем чтобы наша верность оказалась под вопросом».
По всему Мидлендсу вплоть до самого Лондона ходил слух, что Монтроз, преодолев все препятствия, вошел в Англию. Роялисты твердо верили в это. Сообщалось, что войска интервентов уже в Пенрите, потом в Кендале. В Корнуолле даже пребывавшие в унынии советники принца Уэльского поверили в его приход и уговаривали короля соединиться с ним.
Король больше не мог оставаться в Реглане. После падения Бристоля Южный Уэльс больше не был для него безопасным. За побережьем из расположенного к востоку Суонси наблюдали корабли парламента, а на суше со стороны Пемброка быстро наступал победоносный Роуленд Лохарн. Карл снова повернул на север в тщетной попытке обнаружить Монтроза. За четыре дня изнурительного марша он с остатками своей кавалерии пересек «обширные суровые горы Северного Уэльса», по пути узнав от лорда Байрона, что пригороды Честера сданы врагу и город может пасть в любой момент. Честер оставался для него последним важным местом выхода в море и ближайшим портом к Ирландии. Его необходимо было удержать, чтобы ирландские войска, когда они придут, могли где-то высадиться. Король изменил направление марша, чтобы отстоять город, и 23 сентября его кавалерия, «усталая и измученная долгим походом», вошла в Честер со стороны Уэльса, где пока еще не было блокады.
На следующий день кавалерия под началом Ленгдейла выступила в направлении Роутонской пустоши, чтобы вытеснить осаждавших с оборудованных ими позиций. Однако врагу сообщили о ее приближении, и из Уайтчерча вышел большой отряд конницы под командованием генерала Пойнца. Это неожиданное подкрепление оказалось слишком большой силой для Ленгдейла, которому с тяжелыми потерями пришлось отступить назад в город. Среди погибших был кузен короля лорд Бернард Стюарт, командовавший его лейб-гвардией, и третий, самый младший брат герцога Ричмонда. Даже Дигби погрузился в печаль. Гибель этого молодого человека, писал он Ормонду, «была такой большой потерей, которую даже победа едва ли смогла бы возместить». Хотя бой, уже более бодро сообщил он, ни в коем случае нельзя считать проигранным. Он дал защитникам Честера время восстановить стены, и, поскольку со стороны Уэльса город еще не был блокирован, они наверняка могли удерживать его еще какое-то время. Г(о меньшей мере в этом он оказался прав.
Король, который со стены наблюдал за разгромом своей кавалерии, был глубоко расстроен. Он сказал мэру, что если ему не удастся в разумный срок снять осаду, он не станет винить горожан за отступничество. «О, боже, боже, – вздыхал он в трагическом недоумении, – что я сделал такого, что мой народ так относится ко мне?» Оставив лорда Байрона защищать Честер столько, сколько он сможет, он отошел в Денби, собрал свои понурые войска и попытался воодушевить их слухами, что Монтроз разгромил Лесли и скоро присоединится к ним. Даже Дигби несколько пал духом. Он написал Ормонду, предполагая, что ирландцам (о которых по-прежнему не было ни слуху ни духу) следует высадиться в Шотландии, и поскольку на место Руперта до сих пор никого не назначили, то выразил мнение, что Ормонд может прибыть с ними, чтобы взять его обязанности на себя.
Самая насущная задача заключалась в том, чтобы найти безопасное место, куда мог бы пойти король, поскольку в отсутствие каких-то определенных новостей он решил, что идти на север слишком рискованно. Первым и наиболее очевидным местом казался Вустер. После битвы при Нейсби он был хорошо укреплен как возможная штаб-квартира короля на случай, если Оксфорд станет для него непригоден. Но губернатором там был принц Мориц, и когда он приехал встретиться с королем в Денби, то ясно дал понять, что не считает справедливой опалу, которой подвергся его брат, и уверен, что ответственность за нее несет Дигби. Дигби боялся, что если король поедет в Вустер, то столкнется с личной неприязнью со стороны Морица. Пугало его и возможное влияние принца на короля. Кроме того, Вустер находился достаточно близко к Оксфорду, чтобы сам Руперт мог приехать туда в надежде оправдаться перед королем, – возможность, в которой ему было до сих пор отказано. Желание Дигби не пустить короля в Вустер подкреплялось и другими аргументами. 26 сентября Ферфаксу сдался замок Беркли, и эта потеря делала Вустер намного менее безопасным. По совету Дигби король решил идти в Ньюарк, который защищал сильный гарнизон и до которого, как рассчитал Дигби, Руперту было