– Нормально! – Тварь хоть и встала на четыре лапы, а провыла достаточно разборчиво. Когти ударили по протянутой ладони. – Я скучал! Где был? Давно не был!
– Ты же знаешь, Ункас, я не сижу на месте.
– Давно! Давно! Я скучал!
Кто-то ещё приближался к спасателям – с едва мерцающим фонарём в руке.
– Ункас давно почуял ваше приближение. Спрятался, хотел сюрприз сделать. – Седой старик в плаще-палатке и шапке-ушанке остановился, его скрутил приступ кашля. Казалось, он сейчас выплюнет лёгкие. Мышка даже отступил, чтобы на него не попали брызги слюны. – Здравствуй, Фидель. Привет, Че. И остальным мой поклон.
– Тебе тоже не хворать, Айболит. – Че похлопал старика по плечу, чем обрёк того на новый приступ хрипов.
– Хорошая шутка, Че. Как всегда. – Айболит, опираясь на посох, сделанный из вагонного поручня, шагнул по направлению к Шулявской. – Ункас проведёт вас через станцию. С Ункасом вас никто из детишек не тронет.
Почему-то от этих слов у Сайгона похолодело внутри.
– Держись, Айболит. Ты… ты делаешь такое дело… ты… – Голос Фиделя дрогнул. Команданте протянул старику мешочек, судя по всему, с жетонами.
– Патронов бы… – Старик с достоинством принял подношение и тут же спрятал его под плащ. – Нацики и урки, проблемы с ними. За неделю трижды совались.
– Байда, выдай, – скомандовал Фидель.
Казак повиновался, хотя было видно, что он не в восторге от приказа. Три рожка перекочевали от Байды к старику по прозвищу Айболит.
– Мало, – скривился старик.
– Байда, добавь!
Получив ещё пять рожков, Айболит прошамкал, что хватит, спасибо.
– Береги нервы смолоду, фашистский ублюдок! – сказал он казаку с такой злостью, что стало понятно – он не жалует обитателей Политеха.
– Та пішов ти! Трясця твоїй матері![15] – Казак навёл на старика автомат и выстрелил бы, если бы не вмешался Че, который вновь приложил руку к стволу.
– Обитель Скорби ждёт вас, мальчики! – хохотнул Айболит. – Добро пожаловать!
Сайгон понял, что старик абсолютно выжил из ума. А ведь он вооружён. Одному Сайгону не по себе в компании этого человека?..
Ункас резво затрусил по туннелю. Казалось, его конечности были спроектированы природой так, чтобы передвигаться по шпалам, – уж больно хорошо у него это получалось. Едрить… И эта тварь по-человечьи разговаривает!
Фидель вдруг резко остановился и, обернувшись к Сайгону, сказал:
– Ункас – мой сын. Мой любимый сын.
– Моя жена… Она была сестрой Че.
Растаман, шедший впереди, ссутулился, будто на него взвалили пару мешков с цементом. Он стал вдвое ниже, воспоминания команданте причиняли ему боль. Сгруппировавшись физически, можно ли прикрыть душу от ударов судьбы?.. Лектор вроде говорил, что у воинов йоруба этих душ аж четыре штуки. Сколько бы их ни было у Че, сейчас их все скрутило по полной.
– В тот год… в тот год что-то случилось с водой. Это мы потом поняли, когда водопровод перестал работать, а до того мы пили отравленную воду. Нет, она не фонила, радиация в норме, а вот бактерии… оружие прошлого…
В памяти Сайгона отчётливо всплыл недавний разговор с Че.
– …Источник воды в метро – городской водопровод. Если так, то, считай, мы пьём воду из Днепра.
– А как же скважины?
– Скважины твои – ерунда! Пшик! И вообще, кто следит за чёртовой уймой оборудования метро? Да хотя бы за теми же насосными установками, которые удаляют использованную техническую воду в городскую сеть?
– Люди.
– Какие люди? Ты знаешь хоть кого-нибудь? Или кого-нибудь, кто знает того, кто знает?..
Вот почему растаман разозлился тогда не на шутку. Вода. Всё дело в воде, которая поступает в метро с поверхности.
– Наш ребёнок… он таким родился. Он не виноват. Он… Нас выгнали со станции. Они боялись нас. Хотели убить, я не позволил, я… Все остальные дети в тот год родились мёртвыми.
Сайгон отвернулся. Он просто не мог видеть слёзы в глазах взрослого сильного мужчины. Было в этом что-то противоестественное. Рядом всхлипнула Гильза. Ну, этой-то рыдать как с горы катиться…
– Жена его так назвала. Она немного помешалась от горя. Всё не могла смириться с тем, какой он. Она во время беременности читала запоем Фенимора Купера, собрание сочинений я ей принес… Ункасом назвала – в честь молодого вождя уничтоженного племени.
Услышав, что о нём говорят, Ункас встал на задние лапы и, вытянув морду к потолку, протяжно взвыл.
– Жена ошиблась. Наш сын вовсе не часть прошлого. Его племя – будущее человечества. Он не последний из могикан. Он – первый. Верно, Лектор? Ты ведь знаешь, о чём я говорю?
Сайгон вспомнил, как он спросил у нигерийца, откуда тот родом.
– …С Дарницы мы.
– Откуда?!
Дальнейшие расспросы тогда ни к чему не привели. Сайгон даже забыл о том разговоре, но сейчас, когда Фидель намекнул на что-то… На что, а?
Вода, заразившая плод, была с поверхности. Нигериец с соотечественниками пришёл с наземной станции. А значит…
Яркая вспышка ослепила Сайгона. Ругаясь, он схватился за глаза. Прочие спасатели в выражениях тоже не стеснялись. Протяжно взвыл Ункас. Ничего людского в его вое не было, но Сайгон понял, что отпрыск Фиделя ведёт с кем-то беседу. Причём вторая сторона отвечает неслышно для уха нормального человека. Но Ункас-то нормальным и не был. Был ли он вообще хоть отчасти человеком? Сайгон не рискнул бы задать этот вопрос команданте.
– Я ослеп! Ослеп! – орал рядом Мышка.
Байда, похоже, опять схватился за автомат. Короткая очередь прошила воздух. Фидель рявкнул, чтобы спасатели сохраняли спокойствие, – скоро всё образуется, мол, Ункас решит их проблемы, сынок не подведёт. Если этот аргумент на кого и подействовал, то Сайгон не из их числа. Поэтому, когда зрение к нему вернулось, он удивился. Мало того, теперь он прекрасно видел в темноте, диодный фонарь ему только мешал.
– Потуши, – сказал он амазонке.
Та задула плошку. Потом выключил свой фонарь Че. За ним – Фидель. Дольше всех сопротивлялись очевидному Мышка и Байда. Лектор же и раньше обладал ноктолопией.
Ункас подбежал к команданте и принялся что-то шептать-выть, облизывая его ухо длинным, раздвоенным на конце языком.
– Спасибо, сын. – Фидель потрепал Ункаса по загривку. – Спасибо!
Ункас сообщил ему: спасателей атаковал один из воспитанников Шулявской, мощный телепат. Заставил поверить их в то, что все они ослепли.
– А теперь заставил поверить, что мы видим в темноте? – усомнился Мышка.
– Ункас сказал… В общем, телепат может стимулировать определённые участки головного мозга. Кстати, все воспитанники Шулявской видят в темноте. Верно, Лектор?
Отвернувшись, нигериец пробурчал нечто невразумительное. Намеки Фиделя ему явно не нравились. Сайгон решил выяснить, на что именно намекал команданте, потом, когда они выберутся из этой передряги. У них крупные неприятности. Ослепнуть, а потом прозреть во мраке – разве это хорошо? От таких упражнений извилины через нос вытекут. Или через уши. Тьфу-тьфу-тьфу.
– Чего плюёшься? – Мышка схватился за револьверы.
Мародёр был на взводе, он мог сорваться в любой момент.
Сайгон миролюбиво выставил руки перед грудью, мол, прости, братишка, не со зла, случайно получилось. Мышка с трудом отлепил пальцы от оружия, улыбнулся… и превратился в мать Сайгона.
– Серёжа, ты сделал уроки? Что-то я не видела, чтобы ты сегодня занимался.
Сайгон отпрянул, потянулся за луком и тут же выругал себя. Какой, к чертям, лук?! Какие стрелы?! Это же мама! Любимая мама!
– Мам, но ведь ты умерла. – С губ само сорвалось. Сердце Сайгона кричало, чтобы рот его больше не открывался.
Это же мама, Серёженька, ты разве не видишь? Она жива!
– Я?! – растерянно улыбнулась мать, вытирая ладони о передник. – Умерла? А кто ужин приготовил? Пушкин?
От неё пахло жареными котлетами. Сайгону внезапно захотелось оказаться на кухне, на той самой кухне из детства. Вымыть руки с мылом, сесть за стол, мама подаст тарелку с гречневой кашей и двумя – обязательно двумя! – котлетками. А рядом она непременно поставит миску с салатом из помидоров и огурцов, хорошо посоленных и политых подсолнечным маслом.
Пододвинув табурет, мама села рядом.
– Ну, что было интересного в школе? Скоро родительское собрание, меня там будут ругать?
Губы хотели рассказать матери о том, что школы давно уже нет, как нет и директора с учителями. Из всего педсостава спаслась лишь Елена Владимировна, да и та умерла от сифилиса на пятый год после войны. Она спасла мальчика Серёжу и девочку Свету, а они ей помочь ничем не смогли…
Сайгон заставил губы молчать. Для этого ему пришлось сильнее стиснуть челюсти. На вопросы матери он отвечал односложным мычанием.
– Что ты задумал, сынок? Куда собрался? Неужто хочешь найти отца? – Мать скрестила руки на груди. С тех пор, как отец от них ушёл, она болезненно воспринимала любопытство сына на его счёт. – Думаешь, раз он замечательно играл блюзы на губной гармошке, то и во всём остальном он тоже был хорош? Как бы не так! По хозяйству от него ничего нельзя было добиться, даже лампочку вкрутить – и то не мог. А уж полку прибить, кран починить – куда там! А если говорить о нём как о любовнике…
Вот этого Сайгон точно слушать не желал.
И потому очнулся на платформе Шулявской.
Длинными щупальцами его обхватил за ноги мутант, похожий на громадную улитку, только почему-то с человеческой головой. На Сайгона с интересом смотрели голубые глаза. И было в них столько доброты и ласки, что Сайгон не сразу заметил, как по подбородку мутанта, с шипением падая на платформу и пузырясь, стекает слюна.
Если мутант надумает плюнуть в него, то…
Где все? Спасатели бросили товарища по оружию? Сдрейфили, да?!
Стараясь не делать резких движений, чтобы не спровоцировать опасную тварь, Сайгон скосил глаза влево, обнаружив рядом, метрах в пяти, Гильзу, всю опутанную тонкими верёвками. Она была похожа на гусеницу в коконе. Вот-вот превратится в бабочку. Гильза молчала, всем своим видом выражая недовольство тем, что её спеленали. Чуть левее амазонки лежал лицом вниз Мышка. Кто-то положил ему шляпу на ягодицы. Забавно получилось.