— Что выиграет Земля, если изберут новое правительство? — сказал президент. — Я не отрицаю возможность войны, но я считаю, мы должны охладить свои горячие головы. Возьмите эту смехотворную программу, к осуществлению которой вы всех призываете. — Взгляд его обратился в сторону Феруна. — Это дает молодежи прекрасный предлог болтаться без дела, мешать занятым людям, отдавая им приказы, ощущать свою важность и смотреть на общество как на источник доходов. Но если говорить о флоте, который вы строите и всячески укрепляете, отрывая деньги от наших насущных нужд, то если о нем узнает Земля, она, возможно, никогда не захочет приблизиться к нам. Кто же тогда заменит ее?
— Мы находимся неподалеку от главного сектора землян, — напомнил ему Ферун. — Они могут ударить первыми, и удар этот будет сокрушительным.
— Ну сколько можно говорить об одном и том же? — возмутился Викери. — Спасибо вам большое, но я предпочитаю разрабатывать программу самостоятельно. Видите ли, — продолжал он более миролюбиво, — я согласен с тем, что положение — критическое. Мы все с Авалона. Коли я уверен, что вы предлагаете глупость, то я так и говорю об этом в Парламенте. В конце концов мы разумные существа и должны договориться, даже если для этого нужно пойти на компромисс.
Лицо Феруна сморщилось.
Хорошо, что Викери не заметил этого.
Льзу из Тарна сидел с невозмутимым видом.
Холм проворчал:
— Продолжайте!
— Я должен обдумать оба ваши предложения и все вытекающие из них последствия, — сказал Викери. — У нас не военная диктатура, и у Компакта нет никаких оснований объявлять осадное положение.
— Это раньше не было оснований, — сказал Холм. — Но сейчас опасность очевидна, но я не думаю, что тут нужны крайние меры. Адмиралтейство отвечает за местную защиту и связь с вооруженными силами в Доминионе.
— Это не помешает вам остановить торговлю, увеличить армию или придумать что-нибудь еще, что расстроит нормальную жизнь Авалона. Мы с моими коллегами очень обеспокоены создавшимся положением и считаем, что нужно предпринять какие-то меры. Но сегодня необходимо напомнить вам о том, что вы — слуги народа, а не хозяева. Если народ захочет отстранить вас от дел, он сделает это, выставив своих представителей.
— Круат уже собирался и представил Адмиралтейству самые широкие полномочия, — проговорил своим скрипучим голосом Льзу из Тарна. Он был стар, с проседью в оперении, но держался прямо и уверенно, и на экране за ним виднелся утес, на котором белел ледник.
— А парламент…
— Там все еще идут дебаты, — прервал его Холм, желая покончить с делом. — У Земной Империи нет таких помех. Если вам нужна формулировка с точки зрения закона — что ж, считайте, что мы действуем по закону чоса.
— У чосов нет правительства, — сказал Викери, побагровев.
— Что такое правительство? — спросил Льзу.
— Законная власть…
— Да! Закон диктуется традициями, и это неоспоримый факт. Закон опирается на вооруженные силы, и это непреложный факт! Правительство является такой организацией, которая обязана воплощать в жизнь чаяния своего народа. Правильно ли я понял ваших философов и историков, президент Викери?
— Да… но…
— Вы, кажется, упустили из виду, что чосы были не более единодушны, чем ваши человеческие фракции, — сказал Льзу. — Поверьте мне, у них произошел раскол. Хотя большинство проголосовало за введение последних мер защиты, у этих мер есть и противники. Подобно вам, президент Викери, чосы считают, что опасность преувеличена и не стоит затрачивать столько средств на оборону.
Льзу замолчал, и остальные участники конференции ясно услышали свист ветра и увидели двух его внуков, летавших неподалеку. У одного из них была в руках обнаженная шпага, которая передавалась от дома к дому как символ войны, у другого — бластер.
Высокий Виван сказал:
— Чосы отказываются вносить свою долю. Я со своими сторонниками сказал им, что созовем против них Сэрван. Если бы они не согласились, мы бы выполнили свою угрозу. Серьезность положения требует этого.
Холм хмыкнул: „Раньше он мне ничего подобного не говорил!“
Ферун держался почти так же спокойно, как и Льзу.
Викери тяжело дышал. Его лицо покрылось каплями пота. Он быстро вытер его платком.
„Мне почти жаль его, — подумал Холм. — Так внезапно столкнуться с жестокой реальностью“.
Мэттью Викери следовало бы оставаться экономистом-аналитиком, а не заниматься политикой. (Тут Холм не мог не подумать о том, как изменился он сам.) Тогда он был бы безобидным и, действительно, приносил бы пользу: межпланетная экономика очень нуждается в хороших специалистах и их опыте.
Беда в том, что на планете, где плотность населения так мала, как на Авалоне, правительство никогда не играло важной роли, если не считать основных аспектов экологии и защиты. В последнее же время функции его несколько расширились, ибо человеческое общество изменилось под итрианским влиянием. Голоса охотников отдавались за тех кандидатов, которые выглядели наиболее лояльными. Так, реакционеры имели возможность выбрать Викери, который с тревогой смотрел в сторону итринизации. (Не оправданная ли это тревога?)
— Вы понимаете, что это должно остаться между нами? — сказал Льзу. — Если начнутся разговоры, сомневающиеся чосы сочтут свою гордость смертельно оскорбленной.
— Да, — прошептал Викери.
Опять установилось молчание.
Сигара Холма догорела и теперь жгла ему пальцы. Он притушил ее. Запахло паленым. Холм закурил новую. „Я слишком много курю, — подумал он. — Может — быть, и пью слишком много в последнее время. Но дело сделано, насколько позволяют обстоятельства“.
Викери облизал губы.
— Это еще одна проблема? — спросил он. — Могу ли я говорить прямо? Я должен знать, является ли это намеком на то, что… в конце концов вы придете к заключению „о необходимости ответных действий“.
— Думаю, для нашей энергии найдется лучшее применение, — сказал ему Льзу. — Может быть, все-таки ваши усилия в Парламенте увенчаются успехом.
— Но… вы понимаете, что я не могу изменить своим принципам. Я должен иметь возможность говорить все, что считаю нужным.
— Это записано в соглашении, — сказал Ферун.
И за этими словами последовал монолог, который не был многословным даже с точки зрения итрианских критериев.
— Люди, населяющие Авалон, имеют неограниченные права свободы слова, печати, радиовещания, ограниченные только всеобъемлющим правом неприкосновенности личности и требованиями защиты от чужеземных врагов.
— Я хотел сказать… — Викери сглотнул. Годы политической деятельности не прошли для него даром. — Я хотел только сказать, что дружеская критика и предложения всегда правомочны, — сказал он со всей любезностью, на которую был способен. — Как бы там ни было, мы не должны допустить, чтобы началась гражданская война. Можем ли мы сейчас обсудить политику непартизанских объединений?
За кажущимся спокойствием ощущался страх.
Холму подумалось, что сейчас он может читать мысли Викери, пытающегося постичь все значение того, что сказал старый Льзу.
Как может суровая, могущественная, разбитая на кланы и рассеянная территориально раса регулировать свои общественные дела?
Как и на Земле, разнообразные культуры Итри в различные периоды ее истории давали множество ответов на этот вопрос, но ни один из них не казался полностью исчерпывающим, особенно на длительный период.
Ораторы Планха были наиболее могущественными и прогрессивными, когда прибыли первые исследователи. Некоторые называют их „хеленистинами“.
Легко приспособившись к современной технологии, вскоре вовлекли в свою Систему и других. В то же самое время с успехом применяя ее к изменяющимся условиям.
Это было нетрудно, потому что Система не требовала строгого единства.
Состояли ли владения Системы из ряда разбросанных земель или из единого участка Земли или моря, но внутри этих владений — чос был независимым. Принципы управления чосом подсказывались традицией, хотя и сама традиция медленно изменялась, как неизбежно меняется все живое. Племя, анахронизм, деспотизм, свободная федерация, теократия, клан, увеличивающаяся семья, корпорация и еще множество понятий, для обозначения которых нет подходящих слов на языке людей — все это могло характеризовать чос.
Вечное „нужно“, то есть традиционное понятие долга, определялось скорее обычаем и общественным мнением, нежели предписанием и силой. Семьи редко жили в тесном единстве, так что разногласия возникали редко и были минимальными. Обычно наказанием служило изгнание из союза или, что случалось крайне редко, рабство. Между ними лежало изгнание общее. Тот, кто совершал особый проступок, скажем, убийство, мог быть сам убит за это безнаказанно, и если кто-то пытался ему помочь, это расценивалось, как столь же тяжкое преступление.
Наказывали еще и временным изгнанием, которое автоматически кончалось по окончании установленного срока. Итрианам было тяжело перенести его. С другой стороны, особо недовольные могли легко оставить дом (как удержишь в небе?) и примкнуть к другому чосу, более отвечающему их вкусу.
Теперь, конечно, некоторые признанные группы должны были время от времени собираться вместе и принимать соответственные решения, устраивать междучосовые диспуты и сообща решать общеполитические и другие вопросы. Вот так в прошлом и возник Круат — периодическое собрание всех свободных взрослых итриан.
Оно обладало законными и ограниченно законодательными правами, но отнюдь не административными. Удачливые покровители кланов и указов, выигравшие судебные процессы, становились в глазах соплеменников силой, которой они желали подчиняться.
По мере развития общества планха, региональные собрания начали выдвигать кандидатов на годовой Круат, представлявший более обширные территории. В конце концов те, в свою очередь, посылали своих представителей в Высший Круат всей планеты, встречавшийся каждые шесть лет, если все было спокойно, и чаще, если возникало что-либо непредвиденное. На каждом уровне избирался президиум — Виван. На него были возложены обязанности решать спорные вопросы (разъяснение законов, обычаев, прецедентов), а также разбор всевозможных тяжб.