Она подняла голову:
— Если Водан преодолел этот страх, то мне стыдно отставать от него, Аринниан!
— Я надеюсь, что ты увидишь то, что видел Водан. Ему нравится в Космосе, не так ли?
— Да-да. Он говорил мне об этом. Мы должны непременно увидеть другие планеты после войны.
— Попробую сегодня же убедить тебя, что в путешествии есть что-то особенное… м-м-м, знаешь, Айат, две близкие по духу пары, путешествующие вместе… Ну, вот мы и здесь!
Аринниан усадил ее в кресло помощника пилота, хотя Айат была его пассажиром.
— Это совсем необязательно, — объяснил он. — Флиттер является космическим — на нем легко можно достичь Морганы, ближайших планет, если это нужно — так что его ускорительные поля вполне терпимы, если не считать внутреннего веса при состоянии свободного падения, но мы полетим высоко, уже в слоях атмосферы, где не создается сонический эффект. А поскольку во время войны могут нарушаться любые правила и над нами имеется целая серия орбитальных крепостей, то…
Она склонила свой гребешок к его плечу.
— Конечно, Аринниан, — пробормотала она.
Он прикрепился, проверил приборы, настроился и взлетел. Начальные стадии полета находились под контролем, и они без труда прошли проекторы, охранявшие космопорт. Оказавшись за их пределами, он стал набирать высоту до пределов, которые позволялись законом, пока верхние слои атмосферы не придали его лодке силу, обеспечивающую минимальный расход времени на достижение цели.
— О-о-х, — выдохнула Айат.
Полет их был спокойным. Видеоэкраны давали возможность созерцать пространство в нескольких направлениях. Внизу серебряным океаном стлался Авалон. Вокруг — пурпурное мерцание Солнца, Луны, звезд: огромное, неподвижное, спокойное пространство.
— Ты должна была видеть подобные изображения, — сказал Аринниан.
— Да. Но это не то же самое, — Айат схватила его за руку. — Благодарю тебя, мой дорогой соратник!
„А я стремлюсь к Табби, чтобы рассказать ей о плане, который может помочь итрианам выиграть войну и который позволит нам с ней работать вместе. Как смею я быть таким счастливым?“
Они летели в итрианском молчании, которое может создавать больше понимания, чем человеческая болтовня.
Они были недалеко от цели своего назначения. И вскоре, пробившись через туман, увидели, что небо над ними — жемчужно-серое, а остров под ними окрашен в мягкий зеленый цвет различных тонов и оттенков. Посадочное поле было маленьким, высеченным среди гор в нескольких километрах от того места, где жила Табита.
Когда Крис сообщил ей о своем приезде, она обещала его встретить.
Он расстегнул костюм слегка дрожащими пальцами. Не прекращая помогать Айат, открыл воздушный замок. Появился трап. Ветер взъерошил его волосы — теплый, сырой ветер, напоенный запахами джений, росших вокруг поля. Табита махала ему издали левой рукой, потому что правая покоилась в руке землянина.
Через мгновение она крикнула:
— Ты что, намерен простоять там весь день, Крис?
Он спустился. Они обнялись и пожали друг другу руки на человеческий матер. Но ее нога касалась ноги Рошфора, и на ней не было ничего, кроме яркого рисунка, которым было раскрашено ее тело. В него входил и такой банальный фрагмент, как пронзенное стрелой сердце.
Аринниан поклонился-.
— Нам нужно обсудить важный вопрос, — сказал он на планха. — Лучше сразу пройти в дом Драуна.
Друг и начальник Табиты ждал их у нее дома.
— Слишком много помощников, — проворчал он. — Необходимо помнить о соблюдении тайны или вообще ничего не выйдет… хотя мы и знаем, как ты любишь общение.
— Гости в моем доме всегда желанны, — строго сказала женщина.
Аринниан удивился тому напряжению, которое охватило его здесь.
Драун, иссеченный шрамами, худой, не встопорщил перья, а опустился на хвост, показывая, что сердится. Он то и дело поглаживал бывший при нем нож. Взгляд Табиты, устремленный на Рошфора, был, казалось, хотя и менее нежным, чем на поле, но и более призывным.
Оглядевшись, Аринниан обнаружил, что гостиная несколько изменилась. Но перемены ему понравились. Табита сама отделывала дом. Потолок был низким по итрианским стандартам о гармоничности пропорций. Несколько расшитых циновок лежали на полу из полированного дуба, между стенами серного дерева с огромными окнами, под несколькими кушетками, низкими столиками, каменной вазой с цветами. Все было сверкающе-чистым, все было на своих местах — и пепельница, и трубка, и раскрытая книга, валяющиеся, обычно, где попало, и модель корабля, который она мастерила.
Зато сегодня он увидел несколько странных для Авалона вещей: гитару, которую, должно быть, приобрели позднее, потому что, насколько ему было известно, она на гитаре не играла. Занавес, отделявший ее спальню от гостиной, не был опущен. Аринниан отметил новую двуспальную кровать, чей каркас был сделан из дерева и перьев.
Айат коснулась его плечом. Драун не нравился ей. Он ощутил излучаемое ею тепло.
— Да, — сказал он. — Нам действительно стоит держать это дело в тайне. — Он скользил взглядом по Рошфору. — Насколько я понимаю, вы изучаете планха. Как ваши успехи?
Улыбка землянина была удивительно робкой для инопланетного врага, вскружившего голову девушке, иногда именуемой Хрилл.
— Не слишком велики, — произнес он. — Я бы попытался сказать несколько слов, но боюсь, что у меня ужасный акцент.
— Он чертовски хорошо успевает, — сказала Табита и прижалась к нему.
Обняв ее рукой за талию, Рошфор заявил:
— Я не имею ни малейшего намерения передавать ваши планы своим собратьям, гражданин… я хотел сказать, Кристофер Холм! Но мне лучше прояснить свою позицию. Я — на стороне Империи. Когда я получал офицерский чин, я принял присягу, и сейчас не собираюсь отрекаться от своего чина.
— Хорошо сказано, — одобрила Айат. — Так мог бы сказать мой нареченный!
— Что значит честь для землянина? — фыркнул Драун. Табита бросила на него полный ярости взгляд. Прежде, чем она смогла ответить, очевидно, не понявший сказанной на планха фразы, землянин продолжал:
— Я думаю, что после войны поселюсь на Авалоне. Каким бы ни был конец войны. Но я верю в то, что он может быть только одним. Кристофер Холм, прежде, чем влюбиться в эту леди, я влюбился в ее планету! Смогу ли я заставить вас понять, что вы заняли неверную позицию, прежде чем ужас опустится на Табби и Авалон?
— Нет, — ответил Аринниан.
— Я так и думал, — вздохнул Рошфор, — О’кей! Я пойду погуляю. Часа будет достаточно?
— О, да, — сказала на англике Айат.
Рошфор улыбнулся:
— Я люблю весь ваш народ!
Айат кивнула Аринниану:
— Я вам нужна? — спросила она. — Ты собираешься объяснить идею в целом. Я ее уже слышала. — Она издала свистящий звук, обозначающий на планха смешок. — Вы знаете, как жены ускользают от насмешек своих мужей.
— Гм?… — сказал он.—Что же ты собираешься делать?
— Побродить с Ф… Фи-дипп Хроаш Фор, — сказала она с итрианским акцентом. — Он бывал там, где сейчас Водан.
„И ты тоже?“ — подумал Аринниан.
— Он — мужчина Хрилл, наш друг, — добавила Айат.
— Иди, если хочешь, — сказал Аринниан.
— Значит, час — Коготки постукивали, шелестели перья, когда Айат шла по полу за землянином. Она догнала его и взяла за руку, — Идемте, нам нужно о многом поговорить, — сказала она на своем певучем англике.
Он снова улыбнулся, поцеловал Табиту и повел итрианку из дома. Когда они исчезли, установилась тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев. Аринниан не двинулся с места. Драун глумливо усмехался. Табита порылась в трубках, выбрала одну и закурила. Казалось, все ее внимание привлечено именно к этому занятию.
— Не нужно меня винить, — сказал Драун: — Если бы не Табита, я бы обошелся с ним так же, как и с его товарищем. Известно ли тебе, что она не позволила превратить его череп в кубок?
Табита окаменела.
— Что ж, скажи мне, когда ты устанешь от его приставаний, — продолжал Драун. —Я вспорю ему живот на итрианском алтаре.
Она решительно повернулась к нему. Шрам на ее Щеке белел, как кость.
— Ты напрашиваешься на то, чтобы я положила конец нашей дружбе? — спросила она. — Или же хочешь, чтобы я тебя вызвала?
— Табита Фалькайн имеет право сама устраивать свою жизнь, Драун, — вмешался Аринниан.
— Ак-р-ркх, может быть, я сказал не то, что хотел, — проворчал тот. Перья его встопорщились, голова склонилась на бок. — Но сколько еще мы должны сидеть в этой клетке из земных кораблей?
— Столько, сколько будет нужно, — ответила Табита, все еще бледная и дрожащая. — Ты что, хочешь умереть из-за собственной спеси, как герой какой-нибудь саги? Или вызвать такую бомбардировку, которая уничтожит целый континент?
— Почему бы и нет? Наконец-то все умрет! — усмехнулся Драун. — Какой бы получился грандиозный фейерверк! Лучше бы, конечно, было послать Землю в адские ветры, но коль скоро мы не можем этого сделать…
— Я бы предпочла скорее проиграть войну, чем убить планету, любую планету, — сказала Табита. — И тем сильнее было бы это мое желание, чем гуще населена была бы планета. — Она понизила голос и прямо посмотрела на итрианина. — Твоя беда в том, что старая вера усиливает желание покончить с войной, которая так будоражит тебя… но ты не имеешь возможности это сделать!
Выражение лица и тела Драуна говорило: „Возможно, по крайней мере, с врагами я не церемонюсь“. Но вслух он ничего не сказал. Табита не хотела смотреть на него. Вместо этого она обернулась к Аринниану:
— Ты можешь что-то изменить? — спросила она. Улыбка ее была почти робкой.
Он не улыбнулся ей в ответ.
— Да, — ответил Аринниан. — Позволь мне объяснить, что мы имеем в виду…
Поскольку орнитоиды не привыкли уходить на большие расстояния, а во время полетов продолжительные разговоры невозможны, Айат вначале повела Рошфора на конюшню. За последнюю неделю она была здесь не раз и хорошо знала дорогу. Там жило несколько цирраукхов и лошадь Табиты. Она была меньше, чем ее соседи, и походила на них только тем, что тоже была теплокровной, хотя использовали их для одних и тех же целей.