цы, и страх подкрадывается все ближе — он идет по пятам и дышит в затылок. Страх — это Хиллари Хармон.
— Фанки! Что у вас, где девочки и Чара?!
— Они в безопасности, я тоже. Пока. Фердинанд, ты должен знать… Семья Чары задумала мстить Баканару за Дымку, Чехарду и Чайку.
Мстить. Фердинанд содрогнулся; ему представились кровь, ножи и трупы. Нет, нет — Первый Закон, они не смогут… Это все мультики и сериалы!! Зря, зря он тогда отмахнулся от озадаченной Чары — надо было разобраться, возможно — разъяснить, подсказать; отца бы девчонки послушались… И еще Доран, эта зараза! Как вообще можно произносить фатальные СЛОВА так легко и бездумно?!! «Война киборгов»… Накаркал! Слово есть идея, и, произнесенное, оно как будто оплодотворяет мир; слово творит сущее, слово первично — и мир, пораженный словами, как пулями, покрывается язвами ран; жестокие слова уродуют и деформируют материю, порождая зло и монстров зла…
— Они собираются убивать киборгов Хиллари.
— Фанк, дай мне Чару… или кого-нибудь из них!
— Со мной сейчас никого нет. Фердинанд, вряд ли они свяжутся с тобой — думаю, они боятся, что ты их переубедишь, как человек. Я о другом поговорить хотел — мой театр…
— Фанки, это ложь, — жестко сказал Фердинанд. — Это ложь робопсихологов Хармона, рассчитанная специально на тебя. Они хотят, чтобы ты вышел на театр, раскрылся. Не смей общаться с ними! Никаких контактов! Это — враги!! Я всегда говорил и сейчас повторяю — избегать, уклоняться, скрываться. Насилие будет порождать только насилие, а наш принцип — добро и мир.
Как ни странно, командная интонация на Фанка не подействовала. Но возражение его вырвалось вздохом:
— Фердинанд, ты очень ошибаешься… Все это правда — и кибер мафии — тоже. Я даже знаю, как его зовут.
— Ты… — откровение рухнуло на Фердинанда, как десантный корабль сэйсидов с танками и штурмовой бригадой на борту. — Ты, Фанк! Ты вел дела с мафией?! И молчал?!
— А что бы ты посоветовал? — уже огрызнулся Фанк. — Опять — бежать?.. Фердинанд, я устал бегать. Я старый, бедный клоун. Я уже терял общину там, в Порту, и помню, каково мне было. Тогда… тогда мне помог не только ты. Был один служивший у сэйсидов киборг — он кормил меня и давал батарейки; я его очень уважаю до сих пор.
— Так, — и второй удар упал на отца семейства Чары. — Значит, у тебя знакомства куда шире, чем я думал. И как ты собираешься распорядиться этим, Фанк?
— Никак, — ответ прозвучал безнадежно. — Меня это не волнует. Мой театр… Я сейчас близок к тому, чтобы зависнуть, Фердинанд. Когда меня шантажировала мафия, я был почти спокоен — да, они подонки, но с ними можно сговориться по-деловому, на деньгах. Переправлять наркотики я отказался — это для людей как смерть, а деньги… деньги сами по себе не значат ни вреда, ни смерти. И мой театр жил! И был моей общиной!! а что теперь?! На кладбище моей души есть место только для меня. Я опустошен, я мертв; я не могу жить без театра и своих людей…
— Фанки, ты — баншер; ты, может быть, лучший из всех, с кем я работал, — начал льстить Фердинанд. — Мы поможем тебе найти и место, и людей; ты не одинок, Фанки, — надо только выждать, пока…
— Я старый, бедный клоун, — как глухой, повторил Фанк. — Мой цирк сгорел, и труппа разбежалась. А я-то думал, ты меня поймешь.
Не прощаясь, он вынул модем из системы, а выходя, автоматически подмигнул и улыбнулся пареньку, проводившему его в кабину, — пусть думает, что все прекрасно.
…Около 22.30 Фанк вернулся на квартиру мрачным и подавленным; походку и повадки модной дамочки он соблюдал автоматически — смейся, паяц, хоть бы на душе кипело море слез! Лишь талант артиста или мозг киборга могут стерпеть такое напряжение под тяжестью судьбы — и не сломаться… Тихо, словно лишний шум мог стать песчинкой, вызывающей обвал, открыл он дверь — и поморщился с горечью; из зала слышались бодрые выкрики, неровный топот и лязг стали.
Поставив на сдвинутый к стене стол маленький плоский телевизор — чтоб время от времени сверяться с учебной записью, — Габар и Маска упражнялись в фехтовании. Когда угрюмый Фанк заглянул к мечникам, у тех случился перерыв — раздетый до пояса Габар показывал девчонке, как правильней держать меч в какой-то важной позиции с угрожающим тьянским названием; Маска выполняла жест рукой с клинком легко, с зеркальной синхронностью.
— У меня хорошо получается, да?
— Да, да. Все правильно, ты молодец. Только — ты осторожней, не взмахивай сильно; это меч, а не дубина. Я без защитного снаряжения…
Перед тренировкой Габар заставил себя как следует размяться; тело разогрелось, от прилива крови к мышцам боль в боку растаяла, стала почти незаметной.
— Ооо, Фанки, это ты! — запела Маска, одним движением перетекая из непринужденной стойки в сложную позу замершей с занесенным мечом бронзовой статуэтки. — А тут были такие новости! ты обалдеешь!..
— Можешь считать — я уже обалдел, — снимая парик, Фанк сел на стул и сгорбился. — Мой театр…
— Что там? — обеспокоился Габар; серьезное и деловое выражение мохнатого лица тотчас сменилось настороженным, встревоженным.
— Я звонил Хацу — быстро, чтоб меня не засекли… Все очень плохо, дети. Хац под контролем людей Хиллари. Нас… меня выследили. Я не смогу туда вернуться… никогда.
Габар сглотнул появившийся в горле тяжелый комок и прикусил губы. Ах, как приятно было держать меч минуту тому назад! но две секунды, два слова — и из танца мечей ты возвращаешься в постылую реальность, и Фанк убито шепчет роковые для него слова, слабо качая головой, будто не верит в то, что так неотвратимо случилось. И никакой уже радости в том, что Маска такая способная…
— Ладно… — положив меч на стол, Маска тихо подошла к Фанку, но коснуться его не решилась. — Это ведь не последний театр в Сэнтрал-Сити, верно? Все образуется, дядя Фанки…
— Я там двенадцать лет работал, — горько ответил Фанк, глядя вниз. — Я всех там знаю… им скажут, что я… нет, ты не поймешь.
— Да ты не расстраивайся, — Маска присела на корточки, чтоб видеть его лицо. — Мы им отомстим за тебя, вот увидишь. Им уже мстят! Габи, покажи ему ту запись!..
Фанк с горестным недоумением воззрился на протянутый почти к лицу экран величиной с ладонь. Голос диктора трещал, едва не вскрикивая, но Фанк словно не слышал его — недоумение его сменилось резким, как пощечина, спазмом страха и неприятия — нет, нет, только не это!!..
— А? Правда, здорово? — приставала Маска, сияя. — Как его!.. Это была сволочь из кукол Хиллари! А его — вдрызг! Направленный взрыв, ты понял? Прямо у ворот Бэкъярда!.. Глянь, какая прелесть!
— Это ужасно… ужасно! — Фанк закрыл лицо ладонями. — Какая… мерзость! Так нельзя делать, нельзя…
Насилие плеснуло на него с экрана — боль и крик: «Следующим будешь ты! Это для всех — и ты не исключение!»
— Ты… — растерявшись, Маска встала. — Ты что… жалеешь его?! Фанк! Ты в своем уме?! Они же убивают нас!!.. Дымку! Вчера!..
— Дура, — проскрипел Фанк, — Маска, ты уличная дура!.. Они такие же, как и мы! Они…
— Так. С тобой все ясно, — Маска подбоченилась, скривив лицо в одну из своих худших гримас. — Я дура, да? А ты слюнтяй и чистоплюй. Но когда ты… когда тебя будут ловить и прицелятся — я тебя прикрою, честно, обещаю. За все, что ты сделал для мамы и для нас. А от тебя я ничего не жду!! А, нет — жду, что ты заложишь нас! Ну, валяй, звони, вон телефон! И никого не расстреляют, только всем мозги продрают начисто!.. Не, только не мне — я им живой не дамся!..
Габар быстро переводил взгляд с Фанка на Маску; чего ему хотелось — так это спрятаться, чтобы не видеть и не слышать этого раздора, разрушавшего едва-едва сложившийся контакт в их маленькой компании гонимых беглецов.
— Зачем нас сделали?.. — покачивался на стуле Фанк, будто забыв о Маске и ее злых словах. — Зачем? Чем жить так — лучше не сходить с конвейера… Иди, иди куда хочешь, только оставь меня…
— Да, я уйду, — Маска быстрыми шагами двинулась в прихожую и уже оттуда крикнула, шурша одеждой: — Мама звонила через резервный коммутатор! Они там неплохо устроились, им нужны деньги! Тыщ пять у тебя есть? Она велела, чтоб ты оставался с Габаром.
— И на кой черт им столько денег? — вяло отозвался Фанк.
— Я так и знала, что не дашь, — сунулась Маска в зал, стирая грим с лица; волосы она кое-как пригладила и обрядилась в длинный взрослый плащ с поясом. — Они хотят купить оружие, чтобы сражаться. Тебе нравится? Конечно нет — ты же боишься… Вон меч лежит, обходи его со стороны рукоятки, а то укусит… Габи, потом продолжим, хорошо? Богатый дядюшка не хочет и томпака дать; значит, придется мне самой раздобывать деньгу… пойду на улице с протянутой рукой стоять. Бай-бай!
С ней ушли из квартиры все звуки — Фанк молчал, Габар не решался с ноги на ногу переступить — настолько зловещей казалась ему тишина.
— Она тебя кормила? — поднял вдруг голову Фанк.
— А… да, я поел…
— Сейчас… немного подожди, я приготовлю ужин.
Не снимая женской одежды, Фанк сонными движениями стал готовить кухонный комбайн к работе — и уловил странный, слабый… и тревожный звук. Он не один год провел в обществе самых разных разумных существ; он знал, как злобно ворчат бинджи, как довольно цыкают ихэны, как испуганно пищат ньягонцы… и, оглянувшись сейчас, понял, что знает теперь, как стонут яунджи. Не разжимая губ, тонко, протяжно, будто скулят.
— Что с тобой?
— Это я… — шмыгнул носом Габар. — Я во всем виноват, с меня все началось… Если б я не взломал тот флаер… Аййййя… Ну почему я его тронул?! И Дымка была бы жива, и про вас бы не узнали — да? ведь так?.. Пожалуйста, простите меня… — сложив ладони, он мелко, рывками закланялся, как велел тьянский обычай — не поднимая глаз и касаясь переносицы кончиками пальцев. Фанк не бросил — только положил пакет с едой — и взяться за него больше не смог.
— Не надо. Габи…
— И вы с Маской поссорились — тоже из-за меня, получается… все из-за меня…