Я бы мог прервать молчание, но сдерживал себя. Мне хотелось, чтобы после случившегося вчера он заговорил первым. И фокус с картами тоже нуждался в разъяснении. Хотя вряд ли он мухлевал. Скорее просто везение.
Было видно, как за одной из оград копошатся [рабочие], в основном старики и все монахи. От работы никто не отвлекался. Все сосредоточенно обтесывали бревна. Это был сад при их головной конторе. Больше всего оживляли пейзаж мелькавшие то там, то тут вдоль борозд поднятые кверху зады крестьян. Они копали свеклу.
— Ну и здоровенная же она в окрестностях Пердю-сюр-ла-Лис, — заметил я.
— Пошли, — сказал Каскад, — глянем, что там впереди.
— Где еще там впереди? — спросил я с удивлением.
Мне казалось, что нам сейчас не до ознакомительных экскурсий.
— Далеко я не пойду, — сразу предупредил я.
Как мы смотрели прямо перед собой, так туда и отправились. Город остался у нас за спиной.
— Но это же все равно что свинтить, — сказал я, — мы просто не успеем вовремя вернуться.
Он молчал. А я думал только о том, что теперь, когда у меня имеется медаль, мне совсем не хотелось бы стать дезертиром.
— Еще километр, — сказал я, — и я поворачиваю обратно.
Между тем я уже успел дважды блевануть, пока мы шли.
— Что-то ты разблевался, — заметил он.
Он мог бы мне и посочувствовать. Ну да ладно. Намеченную тысячу метров мы так и не прошли. Примерно через триста из сторожевой будки вылез какой-то клоун с мушкетом наперевес, на который был насажен штык, прямо зверюга.
Он довольно долго на нас орал, но потом все-таки поинтересовался, куда мы идем.
— Просто хотим прогуляться по деревне.
Он нас совсем не напугал. Наконец он поставил оружие на ногу и пояснил нам, что дожидается прихода целой армии, которая должна подойти по этой дороге в качестве подкрепления, поскольку немцы находятся практически уже у подножья холмов, в том самом месте в конце долины, где обрывается канал.
А через три, максимум четыре, часа начнутся бомбардировки, в том числе и по нам, если мы здесь останемся. Так что нам нужно побыстрее сваливать.
Сваливать — так сваливать, мы поковыляли. Но там повсюду были ограждения. И мы пошли по каналу, после только что услышанного так было надежнее. В общем, мы тупо блуждали кругами и все из-за идиотских заёбов Каскада. Мы снова усаживаемся, теперь на берегу. И тут мой приятель прямо на глазах мрачнеет и подходит к воде.
— Это же смешно, — говорю я ему, чтобы немного разрядить обстановку и снять напряжение, в котором мы пребывали со вчерашнего дня после незабываемого обеда у г-на Арнаша. — Смешно так переживать из-за того, что пока еще никак не подтверждено, ты даже не знаешь, сделала ли на самом деле Анжела то, о чем говорит, а уже готов на стену лезть от отчаяния… Она любит покрасоваться, поэтому, я уверен, она выложила все это на публике исключительно, чтобы тебя унизить… а письмо лежит у нее в кармане.
Выслушав меня, Каскад скривился в нарочито презрительной усмешке.
— Да тебе надо лечиться в таком случае… ты совершенно не понимаешь, как это работает, когда люди хотят достать друг друга…
Я не понимал. Спорить я не стал. Я свое мнение высказал, и ладно. Но у меня еще оставались деньги от родителей, двадцать пять франков, и столько же, от Анжелы, разумеется, было у него.
— Я схожу за бухлом, — предлагаю я.
— Тащи три литра, тебе это пойдет на пользу. Говорит он мне.
Бистро находилось рядом с каналом, но уже в черте города. На дорогу туда и обратно мне требовалось где-то около четверти часа.
— Может, пойдем вместе? — спросил я его.
— Я не хочу, — ответил он. — Лучше схожу гляну, не найдется ли удочки в шлюзе, и тогда порыбачу.
Я спокойно ухожу, думая о своем. И вдруг у меня за спиной громко так раздается плюх! по воде. Я даже еще посмотреть не успел, но уже все понял. Я оборачиваюсь.
И там возле шлюза бултыхается здоровенный тюк, конечно же, это был Каскад. Кроме нас ведь на канале никого не было.
— Ты что, утопился? — завопил я.
Не знаю почему. Тоже, наверное, интуиция подсказала. Из воды в том месте торчали его голова и обе руки. Он вовсе не утопился. Он запутался в тине. Я возвращаюсь. И тут уж я от души над ним поизмывался.
— Ну ты и лоханулся, уебище ты недоделанное! Надо же было так лохануться. Ты опять весь в дерьме, и меня это уже достало.
Да уж, Каскад выглядел полным дебилом. К счастью, мы там были одни, а то нас бы могли еще и прищучить.
— Здесь нельзя утопиться, придурок, здесь же мелко. Я забыл тебе сказать…
Наконец он вылез в траву на берег, ему это удалось далеко не сразу из-за больной ноги.
— Ты не утопился, но у тебя есть шанс подохнуть от голода и холода, — сказал я ему. Он не спорил.
— Вали за ромом и отъебись от меня.
Таким был его ответ. И я снова отправился за бухлом. На сей раз я принес целый литр рома, литр пива и два литра белого вина, а также три бриоши размером больше головы. Мы устроились под тополем. Нажрались мы под завязку. Насытившись, мы почувствовали себя гораздо лучше, ну это понятно. Оставалось только высохнуть.
— Я бы хотел поудить рыбу.
— Я не умею, — сказал я.
— Я тебе покажу.
В какой-то момент я внезапно ощутил, что по-настоящему опьянел. Я опять отправляюсь по берегу в бистро, но уже за удочками. Мне их там дают, а заодно и червяков, целую коробочку. Мы выпиваем еще по одной, и принимаемся за дело. Закидываем поплавки.
И не успел он забросить свою удочку, как вытаскивает настоящую щуку, а следом и еще несколько маленьких рыбешек, достаточно, чтобы заполнить корзину. Я же, естественно, ничего не поймал. Удача всегда на его стороне. К пяти часам в бутылках больше ничего не осталось. А после шести начинает темнеть.
— Нужно отнести рыбу, — сказал он.
И вот мы опять в пути. До Девы Марии мы добрались без помех.
— Что за чудесная рыбалка, — воскликнула сестра-повариха, которая по совместительству была еще и курьером.
Мы ничего не стали ей говорить. И все же в таких условиях опьянение долго не длится. Стоило мне один-два раза поблевать, и я полностью протрезвел. Мы были слишком напряжены, не могли себе позволить расслабиться, так сказать. Тем более приближалась ночь. Ночью все погружается в непроглядный мрак, и тревога усиливается. Сперва суп, как обычно. А потом в постель, но не Каскад. Он курсировал по коридору между окном и сортиром. И в тот самый момент, когда консьержка убавляла газ, переводя светильник в режим ночника, с обходом явилась Л’Эспинасс, которая прошла у него за спиной, сделав вид, будто его не замечает, после чего ненадолго задержалась передо мной.
— Это же вы, — сказал я ей. — Это вы?
Она ничего не ответила. Она простояла так еще где-то около минуты, наверное, после чего словно растаяла в темноте.
И тогда окончательно наступила ночь.
Каскад так и не стал ложиться, вместо этого он уселся на кровать. Мало того, он начал читать, он, кого раньше вообще никогда за чтением не видели. Он подсвечивал себе свечкой. Его сосед рядом и тот, что лежал напротив, были недовольны, и так уже двое без остановки стонали, а еще один постоянно просился помочиться. Пришла дежурная санитарка и задула его свечу. Однако он снова ее зажег. Было уже почти одиннадцать. Он прочел все газеты. И стал рыться на столе в центре, так ему хотелось почитать что-нибудь еще. Он опять зажег свет. И тогда марокканец-артиллерист с циститом, который лежал перед дверью и, как и положено пахану, храпел громче всех, швырнул свой костыль через всю палату в направлении свечи. Каскад встает и собирается начистить ему мурло. Хорошо еще до смертоубийства не дошло. Мат-перемат поднялся такой, что хоть святых выноси.
— Ладно, — говорит наконец Каскад, — раз так, тогда я пойду читать в сортир, там, по крайней мере, я не буду видеть ваши свиные рыла, а вы продолжайте дрочить, не останавливайтесь, не стану вам мешать, сборище пидорасов.
Он это сказал. И вот тут уже вмешивается старик обозный из 12-го, таких брали только в РТА[28], который лежал в дальнем углу с диабетом. Он поднимается с постели и с размаху кидает свою утку прямо поверх ряда из двадцати двух коек. Обрызганы были вообще все. Утка же угодила в окно. Прибежали две сестры, все притихли. А потом опять все по новой. В итоге Каскад, который все еще там оставался, [сваливает]:
— Спать я больше не хочу, — говорит он. — И пошли вы все на хер.
Он снова пытается зажечь свечку.
— Иди подставь лучше жопу, долбоеб, хе-хе, хоть бы этого урода поскорее расстреляли, чтобы он больше здесь не отсвечивал.
Вот как он им надоел.
После этого Каскад действительно отправился в сортир и сел там, потому что светильник в одной из кабинок горел всю ночь.
Было где-то около часа ночи.
— Слушай, Фердинанд, у тебя ничего нет почитать?
Я поискал в комнате санитарок. Я знал, что они хранили книжки в коробке из-под шляпы. Нашлись Занимательные картинки[29]. Там лежали целые подшивки. Каскад забрал все, ничего не оставил. Он стал заядлым читателем, надо сказать.
— Прикрой дверь, — сказал я, — вдруг кто-нибудь придет…
Он закрывает дверь. Проходит час, второй. Он по-прежнему сидит там, закрывшись, я предпочитаю не вставать, опасаясь, что опять поднимутся вопли.
Наконец над крышей напротив начал потихоньку заниматься рассвет… той, что была украшена множеством цинковых кружев.
И вдруг какой-то голос заставляет всех буквально подскочить на месте, это был совсем не громкий, похожий на женский, что странно для жандарма, но одновременно чрезвычайно настойчивый и не терпящий возражений голос из коридора перед входом в палату Сен-Гонзеф:
— Здесь у вас находится рядовой Гонтран Каскад из 392-го полка инфантерии, не так ли?
— Он в сортире рядом с вами, жандарм, — громко выкрикнул в ответ артиллерист, лежавший по эту сторону дверей.