[31]. И она, кстати, оплачивала все бухло. Я больше не хотел просить деньги у моих родителей. Одна только мысль об этом вызывала у меня отвращение.
— Ты прав, — подбадривала она меня.
Я видел, как она уходит вдаль по Большой площади. Она шествовала между отправленными сюда на отдых батальонами как спустившаяся с небес богиня радости и счастья. Ее изящно вихлявшая задница являла собой полный контраст с неподвижно распластавшимися вокруг ста тысячами килограммами вонючих тел двадцати тысяч до смерти измотанных мужчин. Кое-где на площади стоял такой смрад, что, проходя там, она невольно ускоряла шаг. После чего она приостанавливалась, чтобы припудриться, она обожала это делать и не упустила возможность застыть в кокетливой позе возле штаба генерала В. У. Перселла. Около одиннадцати генерал В. У. Перселл обычно выезжал в своем запряженном двумя гнедыми кобылами желто-фиолетовом кабриолете проверить траншеи. Он сам управлял лошадьми и не считал это зазорным. Это был светский человек. За ним на значительном расстоянии следовали два офицера верхом, майор-ирландец В.К.К. Олистикл и лейтенант Перси О'Хейри, всегда весь такой изнеженный, нервный, совсем как юная барышня.
У Анжелы был один трюк — снять английского офицера, именно брита и непременно из высшего общества, такие обычно особенно трясутся, как бы их не застукали во время траха. Я узнал об этом уже на следующий день или чуть позже. Я не просил ее разрешить мне поучаствовать. Дело было довольно деликатное. Она сама мне предложила.
— Слушай, — сказала она, — здорово все-таки, что у тебя есть медаль, это как раз то, что нужно. Знаешь, о чем я вчера вечером подумала, когда лежала в постели с Дестине… Нет?.. Меня вдруг осенило, что у тебя очень убедительно получится, если ты поднимешь скандал… ты мог бы изобразить моего мужа… Я проделывала такое в Париже с «Додиком-рукожопом», все прошло на ура, лучше не бывает.
Я не стал ее перебивать.
— Итак, я раздеваюсь, ну как обычно, позволяю гаврику немного потереться об меня… И когда у него встает, становится по-настоящему твердым, я начинаю сосать… И тут в фатеру неожиданно входишь ты, без стука. Я специально оставлю дверь не запертой на ключ, чтобы все выглядело натурально. Я такая восклицаю: бля! это же мой муж… И тогда англичане, ты же знаешь, какие у них становятся рожи в таких случаях… Был один, которого я обработала в Олимпии, так ему прямо плохо стало… Они сами предлагают тебе бабки, всегда именно они, тебе вообще даже делать ничего не надо, они сами все знают… Я уже проворачивала такое дельце с Додиком, и можешь мне поверить, все идет как по маслу… Нет бо́льших дебилов, чем англичане, когда у них встает, и [несколько неразборчивых слов] амбалы… У них прям мозг отключается, когда они видят, как ты входишь. Они готовы на все, лишь бы заслужить прощение за свой проступок. Обхохочешься. И я иду на компромисс. Вслух я кричу и ужасаюсь, а в душе просто умираю со смеху. Это настоящее кино. Сам увидишь. Нет, если ты не хочешь, скажи… Но ты ни о чем не пожалеешь, и я еще не сказала, сколько тебе причитается…
— Гы! — говорю я.
Я тоже ничего не имел против равноправия в семейных отношениях. Меня уже достало сидеть без гроша, и моя башка раскалывалась от разнообразных идей, я был ими переполнен от уха до дырки в жопе, так мне не терпелось поскорее встать на ноги.
— Я мигом тебя вылечу. Трахну тебя, как тебе и не снилось… Но ты должен быть паинькой, послушным хорошим мальчиком и постараться вылизать мне киску так, чтобы мне это понравилось… Мы же теперь муж и жена. А поскольку я на два года старше тебя, я буду давать тебе указания…
В этих словах было так много интригующего, я слушал ее, и мое воображение заставляло меня чуть ли не прыгать от радости. Я уже себя не сдерживал. Чем больше пороков, тем сильнее удовольствие. Иногда мысли о балагуре Каскаде все же мелькали у меня в голове, но потом я снова глядел на нее и обо всем забывал. В настоящем была только Анжела, только ее жопа. Именно в ней было спасение. Да и вообще это был не самый подходящий момент для сожалений. Я больше не собираюсь грузить себя всей этой высокодуховной хренью. Случившееся настолько глубоко меня потрясло, что невольно помогло мне скинуть с себя тяжелый груз совести, все то, что, можно сказать, годами вбивали мне в голову, и таким образом я даже извлек из этой ситуации определенную пользу. Ах! Если приглядеться, во мне действительно ничего такого не осталось. Как же это утомительно изо дня в день таскать с собой забитый всем этим хламом череп, а еще хуже из ночи в ночь, когда в башке у тебя гудит и ты словно проваливаешься в бездну. Отныне я ничего не был должен человечеству, по крайней мере тому, в существование которого веришь, когда тебе двадцать и тебя донимают угрызения совести и прочие тараканы в голове, копошащиеся в беспорядочно сваленных в кучу вещах и идеях. Анжела прекрасно подходила, чтобы занять место моего отца, да даже и Каскада, в ней, я бы сказал, было еще что-то довоенное. Она любила оторваться, ей все время хотелось чего-то нового и необычного, границ для нее не существовало.
Ладно. Раз уж я взялся заменить Каскада, мне необходимо было с самого начала держать планку, в смысле быть гораздо более свободным от условностей. Немного поразмыслив, я решил двигаться вперед.
— Хорошо, — сказал я ей, — можешь на меня рассчитывать, я полностью в твоем распоряжении.
Она отвела меня в свою клетушку, а точнее туда, где жила Дестине, чтобы проинструктировать, как нужно действовать, ввела меня в курс дела, короче. Дверь, в которую я должен был постучать, находилась слева от кровати, посредине между туалетом и сундуком. На самом деле за ней был гардероб, из которого жутко воняло потом. Клетушка имела совершенно нищенский вид, однако это, по ее словам, скорее даже возбуждало клиентов.
— Ну ты же понимаешь, роскоши этим людям хватает и у себя.
В качестве аванса она раздевается. Я впервые вижу ее в комбинации. В голом виде она слегка округлилась, нет, она совсем не полная, можно даже сказать, миниатюрная, изящная в целом, но крепкая. Я сразу же просекаю, в чем ее фишка. Помимо глаз ее главный козырь — это кожа. Кожа рыжих при дневном освещении на зацикленных на ебле маньяков действует гипнотически. Сила ее притяжения ни с чем не сравнима и воистину уникальна. Практически всем телкам мы способны в той или иной мере противостоять, изгибы и впадины на теле блондинок, бархатистая кожа брюнеток, они великолепны, пробуждают чувственность, влекут к себе, искушают потрогать, это же сама жизнь, и ощутить, как она слегка напрягается и вздрагивает от прикосновений твоих пальцев, настоящее райское наслаждение, иначе не скажешь. Оно безгранично, и тем не менее мы можем как-то себя сдерживать… А с рыжей ты сразу становишься скотом. Это его выход, он ни в чем не сомневается, он нашел свою сестру, он счастлив.
Ну так вот, я сосу Анжелу, а она распласталась, как подстилка. Но и тогда во мне периодически начинало все гудеть, при каждой пульсации. Мне иногда казалось, что я сейчас сдохну. Тем временем она кончила один раз, потом — второй, фактически подряд. Для нее же это привычное дело. Я укусил ее за бедро изнутри. Чтобы заставить ее тоже немного страдать. И тут она действительно словила кайф. Однако мои возможности не безграничны. Я поднимаюсь и иду еще чуть-чуть поблевать. Вида я не подаю, будто просто отхаркиваюсь.
Оставалось еще отрепетировать трюк со стенным шкафом. Мы вновь окидываем взглядом Большую площадь, где продолжала бурлить жизнь, циркуляция мяса в промежутках между двумя сиренами не должна была ни на секунду прерываться. В штабе у англичан горел свет. Притом, что это было запрещено.
— Завтра, не забудь, ты должен быть здесь в час. Ты подождешь в комнате, пока я кого-нибудь приведу. Лучше, чтобы на улице нас вместе не видели. Как только ты услышишь шаги на лестнице, ты спрячешься и будешь наблюдать через щелку. Когда я разденусь, а он окажется в позиции, ты постучишь и решительно войдешь, вид у тебя будет удивленный… Дальше, сам увидишь, все пойдет по накатанной.
Я спешу вернуться к себе в домик. Там я находился в полном одиночестве в самом дальнем конце сада, и это тоже не добавляло мне уверенности. Готовиться и заранее прикидывать что-либо было бесполезно, поскольку я совершенно не представлял, что меня ждет. Эта Л’Эспинасс зашла, только чтобы сделать мне перевязку и закапать капли в ухо. Снаружи дул сильный ветер и шел дождь с грозой, а после ее ухода еще и собаки завыли. Легко представить, как все это на меня действовало.
Я весь скорчился, пытаясь заснуть. И опять мне приходится справляться со страхом, что заснуть у меня не получится, и я вообще больше не смогу спать из-за гула, который так и будет преследовать меня до самой смерти. Я повторяюсь. Но меня можно понять, такая уж музыка у этой песни. Ну и ладно, не будем о грустном. Завтра мне еще предстояло сидеть там внутри, между сундуком и туалетом, об этом я тоже все время думал. Долго мне ждать не пришлось, где-то не больше часа. Звучит проникновенный и полный страсти голос, иначе не скажешь. Я всматриваюсь. Это шотландец, он снимает свою юбочку и вскоре остается нагишом. Он тоже рыжий, и здоровенный, как конь. Приступает он не спеша, не проронив ни звука. Такое впечатление, будто на нее взгромоздился гнедой жеребец. Ну а дальше все просто. Шагом, рысью, галопом, после чего он перепрыгивает через препятствие, поднимая жопу, еще через одно, чуть поменьше, у него чрезвычайно эффектно получается ее трахать. Лицо ее искажается в гримасе всякий раз, когда он ее протыкает. Я же говорил, что она была довольно миниатюрной. Она смотрит в мою сторону.
— Эй, эй, — произносит она.
Она начинает гримасничать еще сильнее. Она явно уже едва сдерживается и сейчас кончит, он тоже. Он так энергично впечатывает ее своей жопой, что она, можно сказать, буквально приклеилась к его животу, настолько сильно он на нее давит.
А от его рук на теле Анжелы просто невозможно оторвать глаз, как он ими орудует, это не руки, а настоящие клещи, широко расставленные, мускулистые, волосатые, как и все остальное, клещи. Я мог бы выйти в этот момент, изобразить возмущение, ситуация для моего выступления была вполне подходящая. Кончив, он никуда не спешил, а так и застыл с торчащим пенисом, по-прежнему ничего не говоря, и просто отдувался, как атлет после стремительного забега. Но меня мучил вопрос, как он на меня отреагирует?