Однако со временем за этой празднично-бесшабашной атмосферой начало прорисовываться нечто. И нечто это было довольно зловещим. Первым делом из королевского дворца и Престона вообще исчез герцог Аредин, выехал он тайно, ночью, после прислав из своего поместья письмо с извинениями и просьбой даровать ему несколько месяцев отдыха от службы Страндару из-за ухудшения здоровья, этой неустанной службой подорванного.
— Устал от разврата и алчности, — бросил, услышав об этом, мой сэр. — Думает, что воровать в родном Арединшире будет легче. Ничего, мы его и там достанем.
— По-моему, он что-то замышляет, мой сэр, — рискнул предположить я. — Если правда хотя бы половина из слухов о наворованном им, то у него достаточно денег для того, чтобы нанять хорошую армию.
— А ты и вправду так умён, как отзывался о тебя Алек, — потёр затылок граф. — Может быть, оно и так, но пока в наших руках его и её величество, он ничего не посмеет предпринять.
И как вводу глядел!
Когда её величество засобиралась на охоту, никто не предал этому особого внимания. Адрандка, практически лишённая власти и устранённая от казны, а теперь и лишившаяся ещё и верного друга и соратника (многие считали, что ещё и любовника, но на самом деле это было не так), она стала апатичной и равнодушной почти ко всему, кроме любимой псовой охоты. Орвик, назначенный королевским ловчим скорее в шутку — охоту он не любил и часто заявлял об этом во всеуслышанье, — отрядил меня приглядывать за её величеством. С самого утра в тот день я носился по конюшням и псарням, выслушивая доклады конюшего (по традиции именуемого маршалом), по совместительству и главного над дворцовыми собаками. Этот могучий хмурый человек, прихрамывающий на левую ногу — во время одной охоты кабан разорвал её клыками, что не помешало ему как говаривали профессионалы охотники «взять на нож» могучую бестию, — проникся к нам с Алеком искренним уважением. Мы с сыном и оруженосцем Золотого льва были едва ли единственными дворянами, что сами каждое утро приходили в его вотчину ухаживать за своими лошадьми и конями своих сэров. Именно там мы и могли встречаться, зачастую в первый и последний раз за день, вообще наши контакты свелись к минимуму, практически сошли на нет.
Когда с инспекцией было покончено, я вышел во двор, выглядевший менее шикарно, нежели при церемонии дарования титула Александру Руану, где уже ждала целая делегация от её величества, горевшая желанием проинспектировать уже меня. Они долго и пристрастием допрашивали меня, уподобившись опытным профосам из пыточных подвалов, обмениваясь при этом ехидными шуточками и замечаниями по поводу того, что от меня воняет навозом, как и от всякого дворянчика из деревни, набившегося каким-то чудом к графу в оруженосцы. Я начал подумывать, а не затеять ли с ними ссору — благо шпагой, входившей в моду как дуэльное оружие, я владел куда лучше их всех вместе взятых, меня учил обращаться с ней мой сэр, по праву считавшийся лучшим бретёром Престона. Однако, решив, что распорядителю нынешней охоты её величества, коим я с благословения графа являлся, заменяя его самого, затевать дуэли как-то несолидно, я лишь отмахнулся от наглецов, напомнив, что и у дворян воняющих навозом есть шпаги, которыми они вполне умеют пользоваться. Королевские присные, все в основном из свиты Аредина, заткнулись и поспешили убраться, сообщив, что её величество прибудет через полчаса и будет очень недовольно если хоть что-то не так, как она любит.
Старый маршал (а он, действительно, был маршалом на конюшнях и в псарнях) отлично знал вкусы её величества и она осталась довольна. В тот день я впервые увидел королеву Елизавету не на приёме или официальной церемонии. Это была обычная с виду женщина, по-своему даже красивая — высокая, смуглая, но жутко надменная, что отталкивало сразу и окончательно. Она окинула готовую к выезду процессию наигранно-усталым взглядом и ловко, не воспользовавшись предложенной мной помощью, заскочила в седло. Присные за моей спиной захихикали. Я тронул рукоять шпаги, заставляя их замолчать и запрыгнул на своего верного коня, товарища по приключениям на севере. Его нашли в разгромленном лагере «покойников» и вернули мне, исключительно потому что операцией по их разгрому командовал мой старший брат.
Поначалу охота, проходившая в леске, расположенном в паре миль от Престона, проходила вполне нормально. Мы затравили нескольких зверей разного вида и размера, в основном, кабанов. А вот на пятом часу, когда все притомились и высматривали место для лагеря, охота затягивалась на несколько дней, её величество не растратила всего запала, вместо очередного ожидаемого нами кабана, из чащи вылетел отряд конников во главе с рыцарем без герба на щите и табарде[16]. Я выхватил шпагу, но что мог противопоставить один оруженосец двум десяткам воителей, тем более что присные и сама её величество ничуть не возражали против пленения и, главное, моей безвременной кончины.
Вот это никак в мои планы не входило. Я дёрнул поводья своего коня, заставляя его отступить на пару шагов, и сорвал с плеча одного из ловчих, они также были на стороне нападавших или же просто не сопротивлялись им, новомодную винтовку с замковым механизмом, он не успел и бровью повести, а я уже выстрелил в упор, всадив пулю в грудь одному из особенно рьяных атакующих. В ответ получил целый град пуль и болтов. От лютой смерти меня спас конь и отличная кольчуга гномьей ковки — подарок моего сэра, но в большей части — тот самый незадачливый ловчий, закрывший врагам три четверти сектора обстрела. Хотя в тот момент мне казалось, что жизнь моя окончена. С седла словно смело ураганным ветром, боль пришла только после удара о землю, а после и вовсе мир поглотила непроглядная тьма…
— Баал, жалость какая, — раздался во тьме голос моего сэра, — смышлёный был паренёк.
— Он жив ещё. — Этого голоса я не знал. — Хотя где в нём жизнь держится не ведаю — всего вон как разворотило, месиво сплошное.
— Дело молодое, — Что тут делает отец Рассел? — выкарабкается. В Адранде и не такие выбирались едва не с того света. Главное, обращайтесь с ним аккуратно и бережно.
— Вот этим и займёшься, святой отец, — говорил граф иронично, что меня удивило, но в тот момент было как-то не до того, я вообще не был уверен что всё это не горячечный бред. — Ответственность за Эрика — на тебе.
— В этом ты весь, Генри, легко на других спихиваешь ответственность.
Я снова погрузился во тьму.
Новое всплытие из пучин небытия было более интересным, но совершенно непохожим не реальность. До сих пор точно не знаю действительно ли я слышал всё это или со мной таким образом подшутило воспалённое воображение.
— Прибегаешь к силе языческих богов, клирик, — говорил ироничный голос. — Не боишься Долины мук?
— За Адранду я и так отправлюсь туда, — отрезал Джозефф Рассел. — Грехом больше, грехом — меньше, моей душе уже всё равно.
— Хороший мальчик, — склонился надо мной ироничный — голос зазвучал ближе, — и как я слышал ещё и умный. Он выкарабкается и без меня, я тут дело могу только испортить. Сила у меня немного не та. Что смог сделать без риска, сделал. А что там с нашим планом?
— Я роюсь в подвала дворца, но пока безрезультатно. Ни о Вороне, ни о капище ничего. Я пока подбираюсь к Таймскому замку, но туда, пока там его величество, меня не подпускают.
— Это долго не продлится, — отмахнулся собеседник отца Джозеффа, — Аредин прослышал, что королю стало лучше и он, с помощью своих людей в парламенте, готовит закон о лишении Руана должности хранителя. Елизавета с отрядом верных людей уже подбирается к Таймскому замку, готовит освобождение своего благоверного. Руан долго не просидит. Да и замок вновь опустеет, думаю, тебе будет проще в него пробраться.
— Мистер Мортимер, юноша не спит и, скорее всего, всё слушает.
Я тут же заснул или вновь потерял сознание. Не знаю.
Последующие события я помню плохо. Какие-то срочные сборы, словно готовились к войне, а я лежал, потихоньку выздоравливая. Из разговоров я узнал, что его величеству, действительно, стало лучше. Он пришёл в себя и был вызволен королевой из практически принудительного содержания в Таймском замке. Парламент быстренько издал закон о лишении Александра Руана должности хранителя королевства, что подтвердило его полушутливое определение, данное ему Орвиком «флюгер». В тот же день Руан, Орвик и их сторонники покинули Престон, стремительно разъехавшись по своим ленам. Меня же отправили домой, в Фарроушир, с наказом сразу после выздоровления ехать в графство своего сэра[17].
Отец был рад мне, лишь пожурил за то, что ни разу не выбрался домой за время обучения. Я поведал ему все последние престонские новости и был искренне удивлён, когда отец едва сдержал свой гнев, когда я сказал, что отравлюсь к Орвику, поддержавшему практически открытый мятеж Александра Руана. За время моей дороги в Фарроушир Золотой лев собрал отряды своих сторонников, первым среди которых был мой сэр, и вёл войну против Аредина по всем правилам.
— Ты никуда не поедешь, Эрик, — скрипя зубами, сказал тогда отец. — Никуда.
— Но я должен вернуться к моему сэру, — слабо возмутился я, — рыцарский кодекс…
— Кодекс не действует если сэр оруженосца — мятежник, — отрезал отец, — а Орвик и его сюзерен, Руан, мятежники.
— Да, отец, мятежники, — не выдержал я, вскочив на ноги (здоровье позволяло, врачи и в Престоне и дома удивлялись крепости моего организма). — Но не восстать против полусумасшедшего короля, которым вертит благоверная и её фаворит, просто грех.
— Фарроу всегда служили не королям или фаворитам, — покачал головой отец, — Фарроу всегда служили только Страндару. Наш родовой девиз: «Страндар — наш сюзерен».
— Я помню наш девиз, — отмахнулся я. — Но король и присные губят страну!
— Её губит не король или его окружение, а междоусобицы и делёж власти, которым занимаются Руан и Аредин.