В правой линии шли трёхмачтовые суда с большим водоизмещением и дальнобойными ушками. Принадлежали они Высоким Домам и Домам менее знатным, но сколотившим хорошее состояние, в том числе и на грабежах материка. Их названия отличались выспренностью и избыточным самолюбованием, которым, по мнению Ланса, грешили все до единого браккарцы, просто не у каждого эти недостатки выпячивались так же сильно, как гниющая культя у нищего, побирающегося на паперти.
В левой линии заходили каракки помельче. Их водоизмещение не позволяло нести много дальнобойных пушек. Две мачты. Знамёна небогатых Домов. И названия кораблей не слишком выспренные. Ну, «Злая чайка», «Ворон смерти», «Чёрная акула», просто «Каракатица»… Последняя, кстати, смотрелась очень неплохо, напоминая «Лунный гонщик», нашедший свой конец в объятьях кракена. Шли, влекомые туго натянутыми парусами, «Красотка Телла» и «Любимая Айла». Кто такие? Возможно, чьи-то жёны, матери или любовницы.
Правая линия судов, сияла в подлинном, а не в переносном значении этого слова. Трёхмачтовые каракки — на фоке и гроте прямые паруса, а на бизани — «косой», треугольный, как на айа-багаанских фелуках. Высокие надстройки квартердека и фордека разукрашены в яркие цвета. Не синий и красный, а ультрамариновый и алый. Если жёлтый, то сияет, как спелый лимон. Не охра, а свежесорванный с ветки абрикос, сладкий, как поцелуй южной красотки. Позолота. Надраенная до боли в глазах медь. А имена-то, имена кораблей какие! «Молот Святого Брунна», «Сердце Тер-Порта», «Гнев Вседержителя», «Подвиг Святого Йона», «Надежда Севера», «Морская королева»…
И наконец, флагманский корабль — «Гордость Бракки»! Его менестрель разглядел не сразу. Впереди главной каракки, построенное на верфях островитян взамен пущенной на дно в проливе Бригасир «Заступницы Бракки», двигались два десятка кораблей авангарда. Такие же яркие и расфуфыренные, как чудесная птица павлин — любимые украшения быта княгини Зохры, от которых не знаешь, куда спрятаться в аллеях сада. Жирные, наглые. Они могли подойти и клюнуть в колено, ощущая монаршью благосклонность и, следовательно, полную безнаказанность.
Очевидно, браккарцы тоже верили, что возмездия за грехи не будет ни на этом свете, ни на том. Так бывает. Ну, возомнили себя любимцами Вседержителя, которым прощается всё. Ничего. Поглядим, как пойдёт война на этот раз…
— Замечательная игрушка, капитан Ланс! — проговорил пран Айо. Альт Грегор, увлечённый строем кораблей, совсем про него забыл. — Если не ошибаюсь, такие делают на Айа-Багаане?
— Да, забавная штучка, — кивнул альт Грегор. — И весьма полезная.
— Никогда даже в руках не держал, — с завистью проговорил трагерец.
— Немудрено. Айа-багаанцы хранят изделия своих мастеров, как зеницу ока. Тут только дай слабину, сразу разгадают секрет, начнут делать по всему материку и южане утратят преимущество на море. — Ланс улыбнулся. — Это они так думают.
— Они не так уж неправы. И разгадают, и украдут. Лично я отдал бы многое, чтобы в бою разглядывать врага сквозь вашу трубку.
— На время боя не обещаю, но прямо сейчас можете попробовать.
Менестрель протянул хитрое приспособление капитану, который принял его с некоторой опаской.
— Говорят, для изготовления таких трубок используют магию.
— И что с того? Я использую магию каждый день. Иногда по нескольку раз в день.
— Так это для музыки!
— А какая разница? Вот вы же слушаете мою музыку, не боясь заразиться дурной болезнью? — Ланс едва сдерживал смех. Люди — странные существа. Они могут слушать выступление странствующего музыканта или придворного мага, когда весь воздух в зале или над площадью дрожит и едва не искрится от магии, когда Сила клокочет, бурлит и вырываясь на свободу превращается в звуки и аккорды, и при этом не испытывать ни страха, ни угрызений совести. Но стоит им узнать, что магию якобы использовали, чтобы отшлифовать две стекляшки, напоминающие по форме зерно чечевицы, как сразу начинаются сомнения, самых храбрых одолевает робость и нерешительность. — Берите смелее! Как пользоваться, знаете?
— Да. Видел и не раз.
Альт Бароу приставил один конец зрительной трубки к левому глазу.
— Будет удобнее, если второй закрыть, — подсказал Ланс.
— В этом нет необходимости. — Пран Айо провёл большим пальцем по шраму на щеке. — Мой правый глаз ничего не видит со времён того же сражения.
— Прошу прощения. Не знал.
— Что вы! Не стоит извиняться. Я горжусь тем, что потерял часть зрения во имя защиты своей родины.
Комендант форта припал к зрительной трубке и надолго замолчал. А ведь и правда, такие приспособления сильно облегчили бы работу артиллеристов — и сухопутных, и морских. Но если изобретение разойдётся по миру, оно запросто может угодить в жадные лапы браккарцев. Может, поэтому уроженцы южных островов и не пускают зрительную трубку «в люди», что боятся вреда, который она может причинить, встав на службу воинственным северянам.
Пока пран Айо наслаждался зрелищем приближающейся эскадры, Ланс следил за выбравшимися, наконец-то, из казармы заспанными и недовольными менестрелями. Вот что за народ эти музыканты? Подавай им удобства — мягкие постели, тёплые одеяла, горячую воду для умывания и бритья. Можно подумать никто никогда не путешествовал, не служил в армии или наёмных Ротах. Или никто не вышел из обедневшего Дома, который не может обеспечить земные радости даже главным наследникам, не говоря уже о младших ветвях.
Взять того же Пепе альт Виньо из дома Синей Летяги. Он как-то проговорился, что из гостиниц, где останавливается в странствиях, старается улизнуть через чёрный ход, поскольку в большинстве случаев не имеет и медного гроша для оплаты комнаты — всякая оказавшаяся в кошельке монета немедленно пропивается и проедается. А Пирелло? Он вообще родился в вирулийских трущобах и неизвестно, умывался ли до совершеннолетия другой водой, кроме той, что плескалась под сваями его родного дома. А туда же! С вечера потребовал, чтобы к рассвету слуги нагрели котелок воды — он будет бриться! Какие слуги в форте? Ну, предположим, комендант Айо выделил двоих солдат, чтобы те помогали менестрелям устроиться во временном жилье, но уж чистить сапоги или бегать по мелким поручениям, они уж точно не были обязаны.
Ланс с вечера слегка нашумел на подчинённых. Повысил голос, чего раньше никогда не позволял себе. Даже если намеревался бросить перчатку. Претензии, высказанные холодным тоном, всегда ранят больнее. Но ту т не сдержался. Досталось всем — и «непревзойдённому» Эрике альт Дако, и суровому и мужественному Лобо альт Эскобану, и тихому и незаметному бретёру Рую альт Сомаро, и кривоногому Лаго альт Браццо… выслушали немало нового о себе и самые безобидные из команды — красавчик Ридо альт Сантош и толстяк Уго альт Тардин. Если остальные пытались возмущаться и оправдываться, то эти двое приняли упрёки, как должное и, не проронив ни звука, ушли спать.
Лобо альт Эскобан, когда схлынула первая волна гнева Ланса, пообещал, что проследит, чтобы все менестрели не пытались выгадать особых удобств, а ночевали, как любой солдат или офицер из артиллерийской команды форта, то есть вповалку под плащами и тонкими одеялами.
Сам альт Грегор долго не могу уснуть, поскольку мучился вопросом — справедливо ли он поступил? Мимоходом обидел людей, которые готовы жизнь отдать за свою родину и пришли делать это совершенно добровольно. Ведь если бы не трагерские менестрели, то ему с Регнаром пришлось бы встречать браккарскую армаду вдвоём. Хорошо для песен и баллад о героической смерти, но войны выигрывают не те, кто красиво погиб, а те, кто безжалостно и неотвратимо уничтожает врагов. Вряд ли два аркайлских мага-музыканта справились бы с этой задачей, даже если допустить, что по силе они превосходят любого из местных.
Глава 3Ч. 2
Нынче утром Ланс смотрел на трагерских музыкантов едва ли не с умилением. Всё-таки молодцы. Поворчали, но подчинились. Никто не попытался бунтовать или, скажем, не потребовал вернуть его в Эр-Трагер. Все готовы сражаться.
Любопытно, а как обстоят дела у Регнара? Получалось ли у него управлять своенравными менестрелями, не прибегая к ругани и крикам? Нашёл ли общий язык? Уж на него, скорее всего, доносы не писали.
И тут у альт Грегора опять испортилось настроение. Захотелось наорать на подчинённых, затопать ногами, а некоторым и подзатыльник дать, даром что за редким исключением, все — дворяне из старинных Домов. Вот как можно идти в бой плечом к плечу с людьми, которые строчат на тебя кляузы? Это что, сражаться с браккарцами, а на своих оглядываться — не воткнёт ли кто-нибудь нож в спину? Хотя Ридо альт Сантош обещал приглядывать за его тылом. Но можно ли верить самому прану Ридо? Вдруг, он играет роль, втираясь в доверие, чтоб выждать и нанести неожиданный удар?
Ну, нет! Ланс тряхнул головой, прогоняя дурные мысли.
Так вообще можно перестать верить людям, искать в каждом врага. А зачем тогда жить? Окружённый недоброжелателями — всё едино что мертвец. Пока ещё душащий, пьющий, говорящий. Откушивающий за общим столом, но мертвец. Ибо душа его мертва. Не может человек ожидать подвоха от всех, кто находится рядом. Только дружба и любовь способны вдохнуть жизнь в человеческую душу.
Менестрели стояли в очереди к бадейке с водой. Лобо альт Эскобан весело плескался, брызгаясь и фыркая. Остальные с интересом смотрели на него. Кто-то с улыбкой, кто-то с гримасой отвращения. Толстяк Уго альт Тардин лениво переговаривался с непревзойдённым Эрике альт Дако. О чём? Да кто его знает? Может о свежем морском ветре, от которого красавчик Ридо альт Сантош ёжился и придерживал ладонью ворот рубахи, закрывая горло? Или о том, что Пепе альт Виньо первую ночь за последний месяц лёг спать трезвым — где на острове, превращённом в крепость найдёшь вино? Кривоногий старикашка Лаго альт Браццо топтался за спиной прана Лобо, заискивающе заглядывая ему через плечо и держал наготове широкое полотенце. Ну, понятно, старик спит и видит, чтобы вместо аркайлского командира в их отряде появился родной, уроженец Трагеры, и Лобо лучше других подходит на эту роль. Руй альт Сомаро бесстрастно разглядывал облака. Он почти всегда предпочитал именно такое времяпровождение. Поначалу его пытались разговорить, но потом отстали. Бесполезно. Всё равно, что пытаться поболтать с колодой или камнем у дороги.