Но однажды главнокомандующий проговорился. Упомянул Реналлу при отце Сабане. Просто случайно с языка сорвалось. Он отдавал себе отчёт, что вспоминает зеленоглазую красавицу всё реже и реже, поглощённый с головой чарами Кларины. Речь зашла даже не о ней, а о Лансе альт Грегоре, которого упорно хоронили доходящие из Трагеры слухи. Великое сражение при входе в бухту Эр-Трагера будоражило людские умы, передавалось из уст в уста. Обычно разговоры крутились вокруг двух тем. Первая — сломлен ли нет хребет Браккары? Стоит ли ожидать новых поползновений островитян утвердить свои порядки на материке? Говорили, что к родным берегам вернулись не более четверти судов — галерный флот вновь потрепал их у острова Калвос, а вырвавшиеся из смертельного кольца каракки были захвачены Унсалой. Вторая сводилась к тому, что на защиту отечества встали трагерские менестрели, научившиеся применять магию не для создания сладкозвучных мелодий, а для войны. И научил их никто иной, как чудесным образом спасшийся с Браккарских островов Ланс альт Грегор.
Пьетро ничего не смыслил ни в музыке, ни в магии. Тем более, что одно проистекает из другого и в него же вливается. Но он искренне верил, что если кто и способен сломать все рамки дозволенного и разорвать оковы обыденности, как сказали бы айа-багаанцы — любители цветистых фраз, так это альт Грегор. Вопрос в том, мог ли знаменитый менестрель вырваться живым из лап короля Браккары? Даже не короля, а Дома Жемчужного Нарвала, одного из Высоких Домов Браккары, который славился на все двенадцать держав жестокостью и мстительностью. Но если он каким-то чудом и сбежал — сам или помогли некие доброхоты, — то молва похоронила Ланса в очередной раз. Все слухи, как один, утверждали — никто из менестрелей, защищавших Эр-Трагер, не уцелел. Пали от руки проклятых захватчиков, заслонив грудью Отчизну. Их уже назначили героями. Сочиняли баллады и оды во славу победителей. Придёт время и мёртвые менестрели шагнут на страницы романов, где воспоют их подвиг.
Вспомнив о Лансе, Пьетро заметил, что это уже третья смерть менестреля за последние полгода, слухи о которой дошли до Роты Стальных Котов, и предположил, что всё это — звенья одной цепи, начало которой положено на осеннем балу в замке герцога Лазаля. Оказалось, что отец Сабан прекрасно помнит все те события и в глубине души сочувствует альт Грегору. Даже, скорее, не ему, а Реналле, жизнь которой оказалась сломана всё из-за той же череды событий. Вот тут Пьетро и допустил ошибку — рассказал, что Реналла волею судьбы и промысла Вседержителя оказалась в Вожероне.
Позже кевиналец корил себя за несдержанность, но было поздно. Старенький священник забегал по комнате, возмущённо потрясая кулчком.
— Я должен ей помочь! Я обязан ей помочь! Мне необходимо её увидеть!
— Боюсь, святой отец, что ей уже не помочь, — грустно проговорила Кларина. — Тяжкий недуг, завладевший душой и телом…
— Слово, угодное Вседержителю, — отец Сабан перебил правительницу, чего за ним раньше не водилось, — врачует любые душевные недуги!
— Слишком поздно. Полностью покорив душу, он перешёл на тело. Она утратила желание жить, — покачала головой герцогиня.
— Не может быть! — Священник упорствовал, что тоже было не в его обычае. — Я должен её увидеть.
— Чтобы убедиться в неотвратимости смерти?
— Пусть так. Но я должен убедиться! — Сабан повернулся к главнокомандующему. — Где, вы говорите, находится замок Дома Ониксовой Змеи?
Несмотря на долгие уговоры и неоспоримые доводы, бывший духовник Лазаля стоял на своём. Насмерть, как самая лучшая пехота, ощетинившись вместо пик убеждением в собственной правоте.
Не помогало ничего. Даже объяснения Пьетро, что форт Аледе, за который предстоит сражаться двум армиям, находится слишком близко от замка.
Кевиналец благоразумно умолчал, что он намерен дать решительный бой, чтобы раз и навсегда отучить Эйлию альт Ставоса захватывать города и деревни повстанцев. Пьетро предполагал заманить вражеское войско тем, что гарнзон Аледе покажется генералам герцога-консорта слабым и они попытаются захватить его, чтобы обеспечить себе надёжный тыл. Тогда задуманная главнокомандующим Вожерона шутка с фортом превратится в коварную ловушку. «Гремучая ртуть» страшна на поле боя. Посиле взрыва она превосходила порох в десятки раз и не требовала фитиля или искры. С её помощю несколько хороших пращников произведут ужасные опустошения в ядах противника. А потом подтянутсяи основные силы вожеронцев. Лишьбы Коло успелвовремя.
Но задумать генеральное сражение, а возможно, даже осуществить его оказалось проще, чем переубедить одного единственного седого и тщедушного священника, решившего во что бы то ни стало наведаться в замок прана Гвена альт Раста. В конце концов, пришлось уступить. Единственным условием, которое Пьетро сумел отстоять, было — отец Сабан будет при нём до конца сражения, а потом они вместе отправятся в замок Дома Ониксовой Змеи.
Глава 9Ч. 1
От удара в ухо Ланс крякнул и свалился с табурета.
Надо бы подняться, но со связанными руками сделать это очень непросто. Тем более, если рана на ноге открылась и сильно кровила. Альт Грегор ворочался, как упавший на спину жук, пытаясь перевернуться на бок или, хотя бы, упереться плечом в стену.
Били его не сильно. Во всяком случае, не преследовали цель покалечить. Скорее всего, допросники просто разучились разговаривать без этого ритуала. Да и недолго. Всего каких-то полстражи с небольшими перерывами на отдых. Хуже было то, что менестрель так и не мог уразуметь, чего от него добиваются.
Проведя ночь на постоялом дворе, который назывался просто и без выдумки «Седой паромщик», он слегка отдохнул и повеселился. Выпил вина с тройкой ландснехтов. Вино здесь подавалось дрянное — водянистое и с горчинкой, несмотря на то, что Трагера издревле славилась своими виноградниками. Зато беседа получилась отменная. Никто, конечно, не заподозрил в хромом седобородом пране знаменитого менестреля. Все, кто оказался свидетелем их беседы с обманщиком, свято поверили лже-Лансу. Следует заметить, что впечатление он произвёл самое отвратительное. Целый вечер ему перемывали косточки, припоминая заносчивость и высокомерие. Попутно пересказывали слухи, гулявшие по Северному материку. В каждом из них Ланс альт Грегор представал совершенно безнравственным человеком, не имевшим за душой ничего святого. Пьяница, юбочник, клятвопреступник, убийца. Странно, что в букет пороков не добавили растление несовершеннолетних или осквернение церквей. Впрочем, такие слухи, вполне возможно, тоже гуляли по окраинам двенадцати держав, просто угощавшие менестреля ландскнехты их прозевали. Повесили же на него убийство наследника аркайлского престола, так почему бы и другие, не менее ужасные, преступления не связывать с именем альт Грегора?
Он хохотал вместе с собутыльниками, после третьей кружки вина сам рассказал несколько выдуманных на ходу историй, за которые в другое время вызвал бы клеветника на дуэль. После пятой кружки Ланс достал из дорожного мешка лютню, выменянную у своего двойника, и заиграл. Инструмент радостно отзывался на прикосновения магии. Мелодия вышла грустная, но прихотливая, как бегущий по камням ручеёк. Как обычно в последние два-три года, одновременно с музыкой пришли рифмованные строки. Петь их он не решился, опасаясь насмешек ландскнехтов и присоединившихся к ним слушателей из-за соседних столов. Только повторял «про себя».
Я хотел бы построить башню
из росы, паутинок, мечтаний,
чтобы башня парила над пашней,
чуть покачиваясь в ритме плавном,
чтобы даже в январскую стужу
соловьи выводили бы трели,
чтобы сполох жар-птичьих кружев
озарял вековечные ели.
Я хотел бы построить город
из форшлагов и флажолетов,
чтобы изысканные аккорды
ткали музыку навьего лета,
чтобы знали окрестные веси
справедливость незыблемой власти,
менестрели слагали бы песни,
а поэты — сонеты и стансы.
И в долину войти осторожно,
где господствуют башня и город,
чтобы дыханием не потревожить
лабиринты в багряном уборе,
и присев под раскидистым клёном,
прочитать на растресканной глине,
эту сказку о маге влюблённом
в королеву волшебной долины.
Музыка понравилась всем, включая лысого хозяина харчевни — сутулого, с кулаками, как кузнечные молоты. Такому вышибалы не нужны, он без особого труда утихомирит любого буяна. Наверняка в прошлом воевал в одной из Вольных Рот или служил в охране богатого Дома до того, как осел на тихом месте. Но от мелодии Ланса он расчувствовался, украдкой смахнул слезу и принёс три кувшина вина. В одной руке, что весьма примечательно.
Веселье продолжалось далеко за полночь, но Ланс, в кои то веки, держал себя в руках, памятуя о предстоящем продолжении похода, и не напился. Утром проснулся в отличном настроении, хотя и с головной болью — всё-таки со здешним вином что-то было не так. Переправился через Ун первым паромом вместе с ландскнехтами и распрощался с ними на левом берегу. Наёмники направлялись на север. Похоже, на границе Аркайла и Унсалы вновь что-то назревало. И не удивительно. Принц Гедрих ещё не короновался, а трон под Маризой шатался из-за мятежа на юге. Как раз в такие времена праны-землевладельцы и вспоминают, чей прадедушка незаконно завладел заливным лужком или дубовой рощей, и стараются восстановить справедливость. Правда, каждый понимает её исключительно в свою пользу, а значит, готов отстаивать сталью, свинцом и порохом. Вот тогда-то и пригодятся опытные вояки, которые согласны на умеренную плату резать других таких же бойцов, но получающих жалование у другой стороны в споре.
Путь менестреля лежал на восток через дубравы и грабняки. Дожди стихли, но воздух напитался сыростью и прелью. Дышалось, как через мокрую тряпку, провалявшуюся несколько дней в лохани с помоями. Правее высились горы Монжера. Чаще их заволакивали низкие тучи, но иногда снеговые вершины вспыхивали в лучах солнца, и тогда Лансу казалось, что он — шкипер, ведущий фелуку на свет далёкого маяка.