— Двух гонцов на свежих конях! — приказал Пьетро. — Собрать знамёна! Гнать в Вожерон к её светлости герцогине Кларине! Коней не жалеть! Мне бумагу и чернила… и укрыться от дождя!
Сейчас он напишет несколько строк правительнице, поздравит её с победой, попутно отметив заслуги кевинальских Вольных Рот и трусость, помноженную на ленность, местного ополчения. А там надо думать о закреплении успеха. Конечно, сил и средств у них не хватит, чтобы идти штурмовать Аркайл, но создать небольшое герцогство у подножья гор Монжера под протекторатом Кевинала, почему бы не попробовать?
ЭпилогЧ. 1
Коло сидел, нахохлившись, как огромный, обиженный ворон. Навес рядом со входом в лекарский шатёр худо-бедно защищал от дождя, но не давал спасения ни от сырости, ни от холодно ветра. на душе наёмного убийцы скребли кошки — он никак не мог отделаться от мысли, что виновен в несчастье, которое случилось с альт Грегором. Если бы они не встретились в лесу неподалёку Аледе… Но тогда и победы вожеронцев не было бы. Сейчас летучие отряды вычищают остатки столичных войск по окрестным деревням и лесам. Уже к вечеру дорога к замку Дома Ониксовой Змеи будет свободна, и тогда ничто уже не сможет удержать Коло от поездки туда.
Интересно, какой будет встреча с Офрой? Зачем она здесь? Знает или нет о смерти Чёрного Джа? Удастся ли им помириться? Сам щёголь уже давно простил подружку. С кем не бывает? Молодая, порывистая, гордая… Им, зелёным и жизнью не битым, что надо? Поскорее разбогатеть. деньги — это власть, развлечения, всяческие удовольствия, получаемые от жизни. Юнцы совершенно справедливо рассуждают, что когда им стукнет пятьдесят, возможно, уже и не захочется до утра пить вино и веселиться в портовой таверне. А если и доведётся гульнуть, то потом похмельные страдания растянутся на несколько дней. А танцы? Ну, кому из здравомыслящих пятидесятилетних людей нравится танцевать? Нет, возможно, благородные праны на своих балах и до семидесяти могут мерно вышагивать, кланяться, принимать неестественные позы, засыпая на ходу, и всё это называть танцами. Но по-настоящему кровь может разогнать вирулийская сальтарелла[1], кринтийский буэльринк или трагерская сегидилья[2]. Уж там точно не заснёшь! Коло и сам любил веселиться, когда был моложе, поэтому осуждать никого не собирался. Пусть святоши лицемерят, рассказывая, что радости при жизни загоняют человеческую душу в Преисподнюю после смерти. Им положено.
Не все такие, конечно. Есть среди служителей церкви люди, которые искренне переживают за всех окружающих и хотят помочь. Вот например, отец Сабан, который сидел рядом, закрыв глаза и сложив ладони перед грудью. Священник молился. Просил Вседержителя дать сил Лансу альт Грегору, облегчить его страдания и отсрочить уход в Горние Сады хотя бы на несколько лет. Святой отец застыл, как межевой камень, как монумент на площади, и не замечал сырости, холода и ветра.
Прибежав вслед за носилками с раненым менестрелям, Коло застал отца Сабана здесь, в шатре, где властвовал желтоволосый и сутулый лоддер. Священник помогал ухаживать за пострадавшими, не гнушаясь никакой работой. Отстирывал заскорузлые от крови бинты, выносил тазы с кусками кожи и мяса, осколками костей и даже отрезанными конечностями. Выносил вёдра с нечистотами за лежачими, менял простыни, промывал гнойные раны. А в редкие мгновения отдыха находил силы утешать души — читал молитвы об исцелении, исповедовал и соборовал умирающих.
Известие о том, что знаменитый менестрель тяжело ранен и колеблется на грани жизни и смерти, повергло священника в ужас. Ещё недавно такой деятельный, он опустил, что называется, руки. Сел и принялся молиться.
Фра Бьянческо лично взялся за рану Ланса алт Грегора, выгнав из шатра всех, кроме двух помощников, подававших ему инструменты и лекарственные снадобья. Судя по лицу лоддера, в успех он не слишком верил, но, в силу беспокойной натуры, не мог отказаться даже от самого безнадёжного случая.
Так они сидели уже больше половины стражи.
Время от времени появлялись носилки с увечными. Сюда не таскали простых солдат и ополченцев. Только офицеры и благородные праны. Их отправляли в соседний шатёр, где работали ротные лекари остальных Вольных Рот. Иных приходилось увещевать, а на кого-то и прикрикнуть. Отец Сабан в споры не вмешивался, молясь безмолвно и неподвижно. Но Коло справлялся и сам. Даже начал находить некоторое удовольствие в том, чтобы ставить на место заносчивых и гордых пранов, которые улеглись на носилки с порезом запястья или ушибом ягодицы. И что-то в его голосе и взгляде было такое, от чего даже представители младших ветвей Дома Сапфирного Солнца терялись, наичнали что-то лепетать и, в конечном итоге, отказывались от всех притязаний на заботу фра Бьянческо.
Ближе к полудню, хотя затянутое тучами небо не позволяло говорить с уверенностью, примчался на рысях конный отряд. Главнокомандующий Пьетро альт Макос собственной персоной, а с ним два адъютанта и десяток охранников. Спешились. Генерал едва ли не вприпрыжку подбежал к Коло.
— Ну, как он?
— Не знаю, — честно ответил убийца. — Костоправ ещё не выходил.
Пьетро кивнул и, волнуясь, заходил вправо-влево. Пять шагов туда, пять обратно.
Вскоре Коло понял, что его укачивает, хотя, наполовину тер-веризец, он всегда гордился устойчивостью к морской болезни. Чтобы справиться с головокружением, он вскочил и пристроился по левую руку от кевинальца.
— Что с ним случилось? — как бы размышляя вслух, спросил Пьетро. — Ланс никогда таким не был.
— Все мы меняемся, — рассудительно ответил Коло. Прозвучало слегка по-стариковски. — Я не знаю, какой путь он проделал, чтобы попасть сюда, через какие испытания прошёл. Когда я повстречал его ночью в лесу неподалеку от форта Аледе, он был зол на вас. Очень зол. Но в драку лезть не собирался. Он хотел видеть Реналлу. При этом он знал о её болезни, но полагал, что она всё ещё в Вожероне.
— Откуда он узнал? — задумался генерал и вдруг едва не хлопнул себя по лбу. — Ну, конечно! Это только пран Жерон думает, что никто не знает о его письмах!!!
— Я точно ничего не знаю о его письмах, — развёл руками Коло. — Да и знать не хочу. Как написано а «Деяниях Вседержителя», многие знания — многие печали.
— Да ничего такого. Никакой военной тайны…
— Но мне знать не обязательно. Я настаиваю.
— Если настаиваете, так тому и быть. Но каков наш капитан! Стальной кондотьер, как называют его в Кевинале, а сплетничает хуже базарной торговки.
— Пран Пьетро… — почти умоляюще протянул Щёголь.
— Ладно, не буду. Но теперь мне понятны резоны, по которым Ланс хотел вызвать меня на дуэль. А он ревнивец!
— Нисколько, — возразил Коло. — Мне кажется, Ланс альт Грегор помешан на счастье Реналлы. если бы он узнал, что она счастлива с вами, то обошёл бы Вожерон десятой дорогой и рассказывал бы всем, что счастлив тем, что она счастлива. При этом, конечно, глубоко страдал бы и оставался глубоко несчастным, но на словах не находил бы себе места от счастья… Что-то я совсем запутался в его счастье и несчастье…
— Я тоже запутался, — кивнул Пьетро. — Искать счастье в несчастье может только человек не от мира сего.
— А что вы хотите? Менестрели — все, как один, слегка помешанные. Может, именно это помогает им творить?
— А поскольку Ланс альт Грегор — величайший менестрель двенадцати держав, то в безумии он превосходит всех остальных вместе взятых. И всё же, я не понимаю мотивы его поступков.
— А я, кажется, понимаю. Наверное, это приходит с годами…
Коло не договорил. Тяжёлая парусиновая занавесь, перекрывающая вход в шатёр, сдвинулась и оттуда не вышел, а вывалился лекарь.
— Фра Бьянческо! — кинулся к нему главнокомандующий. — Как он?
Лоддер весьма невежливо отмахнулся. Сунул окровавленные руки в бочонок с дождевой водой, поболтал там. Зачерпнул полную пригоршню и плеснул в лицо, и без того мокрое, но от пота.
— Хлебнёте? — Коло протянул ему флягу с неплохим красным вином с местных виноградников.
Лекарь сперва покачал головой, но потом согласился. Сделал несколько быстрых глотков, вернул флягу и шагнул под дождь, подставляя лицо под холодные капли.
Нехорошее предчувствие охватило Коло.
Да что же он молчит, как рыба⁈
— Фра Бьянческо, — видимо, о том же подумал генерал. — Скажите хоть слово. Как он? Жив?
— С-с-скорее жив… — заикаясь ответил лоддер. — Я в-вынул п-пулю. Н-но… П-плечевой су-су-сустав размозжён, я с-собрал его из к-к-кусочков. К-ключицу пришлось у-у-удалить. Н-но хуже всего — з-задето лёгкое. К-кровь поступает в-в-в него.
— Так он умирает?
— К-какое-то время п-поживёт…
— Спаси и сохрани Вседержитель! — Пьетро сотворил знамение, глядя в небо. Достал из-за пазухи образок святой Маркитты, который забрал у погибшего лейтенанта Марцеля, поднёс к губам.
— Я д-дал ему п-понюхать усыпляющего р-раствора… — уже без напоминаний продолжал фра Бьянческо.
— Маковый сок, горькая ежевика и молочай? — деловито осведомился Коло.
— И н-настой б-белены ещё, — лекарь с уважением глянул на него и продолжил. — М-менестрель впал в з-забытьё… Но п-п-стоянно п-повторял имя Рен-н-наллы.э Это та д-девушка, что п-помогала мне с раненными?
— Да. И сейчас она в замке Ониксовой Змеи, — кивнул Пьетро.
— Его н-нужно отвезти т-туда. Они д-должны встретиться. П-пусть д-даже и п-перед смертью.
— Да! Они должны встретиться! — раздался неожиданно звучный голос отца Сабана. Претсраелый священник оставил молитву, выпрямился, расправил плечи. Глаза его горели, словно у первосвятителя во время проповеди язычникам. — Я молился и Вседержитель ниспослал мне видение! Ланса альт Грегора нужно отвезти в замок! — Он вздохнул, немного сник и заговорил спокойнее. — Там я буду молиться об исцелении Ланса и Реналлы и, если вседержитель снова окажется милостивым, он обретут утраченное здоровье.
— Вы, свято отец, намерены прибегнуть к молитве, когда знания лучшего лекаря оказались бесполезны? — Прищурился Пьетро.