Тихон улегся поудобнее и, аккуратно взяв датчик, с особым тщанием надел его на голову.
– Приступим, – разнесся над полигоном голос лейтенанта. – Задания будут самые простые, проще уже некуда. Но вначале – разминка. Это вообще комедия. Суть в следующем: мишени сами притягивают разряды. Целиться за тебя будет симулятор, тебе остается только стрелять, ну и делать вид, что это ты такой молодец. В принципе, можно выпустить несколько залпов наугад, все равно не промажешь, но желательно хотя бы соблюдать приличия. Представь, что ты на военном параде, или еще где. Поехали.
Тихона окружил хоровод нескладных блох. Машины вяло перекатывались на огромных тугих колесах, и ему казалось, что вслед за знакомыми неровностями ландшафта повторяются и покачивания броневиков – сто раз виденные, заученные наизусть.
– Курсант, ты там не заснул?
– Сейчас, сейчас, – суетливо ответил Тихон.
Симулятор будет целиться сам. Зачем? Чтобы он успокоился и поверил, что молотить ненавистных блох все-таки можно? Он и так верит…
Короткая голубая струя ударила в самый центр броневика. Из полуметрового отверстия смрадно полыхнуло, и блоха остановилась.
– Экономно, молодец. Продолжай. На этом уроде не зацикливайся, с него довольно.
Тихон перевел взгляд на другую машину. Чем-то она ему не понравилась, и он решил, что раздолбить ее второй будет справедливо.
Блоху немедленно разорвало пополам, и ее угловатые части, вертясь и разбрасывая мелкие детали, поднялись высоко вверх.
– Многовато, не свирепствуй. Набирай темп. Не надо целиться, просто стреляй. Расслабься, курсант! Война – это удовольствие.
И он набирал, и стрелял, и расслаблялся, и удовольствия поимел на всю катушку – за свою обиду, за невозмутимость блох, за то, что по их милости оказался подвешен на волосок. Школа его не интересовала, плевать он хотел на Школу, но танк – его танк! – ведь Тихон мог с ним расстаться!
Целиться не надо, упражнение для дураков: враг – злость – залп. В клочья. Еще один. Следующий. Тихон раскидывал огненные языки налево и направо, нисколько не заботясь о том, куда они летят, – лишь боковым зрением отмечая, что летят они именно туда, куда следует.
Земля шевелилась и дымила. Вокруг не осталось и травинки: все было либо сожжено, либо накрыто кусками обшивки. Длинные ртутные пушки, похожие на спортивные шесты, вырываясь из разбитых машин, подолгу вертелись в темном небе и втыкались в золу, как жуткие знаки смерти. В треснутых корпусах еще что-то жило – короткие толстые змеи, мучительно изгибаясь, хлестали и пытались выползти из пекла. Они протискивались в узкие дыры, но ранились о заусенцы и, выпустив на раскаленную броню густой кипящий ручей, замирали.
Тихон крутанул башню на триста шестьдесят градусов, но не нашел ни одного целого противника.
– Хватит, курсант, теперь с медузами. Помнишь такую заразу?
Круглые приплюснутые ракетоносцы на воздушной подушке появились, как и блохи, из ниоткуда, но было их не пять и не тринадцать, а не менее тридцати. Они висели в метре над землей и передвигались плавно, словно танцуя. Мелкие неровности почвы им были нипочем, и, только наезжая на глубокую рытвину, медузы чуть ныряли, сохраняя при этом строго горизонтальное положение.
Возни с ними оказалось немало. Завидев наведенное орудие, они тут же скользили в сторону, да и дистанцию держали приличную, поэтому времени на каждый выстрел уходило несравненно больше. Кроме того, свалить эту машину можно было лишь мощным выстрелом из главного орудия, залпы же из малых прожигали серии отверстий, иногда вырывали из узкой части целые куски, однако серьезной угрозы не представляли.
Как Тихон не торопился, на борьбу с ракетоносцами он потратил почти двадцать минут. Впрочем, борьбой назвать это было нельзя: все тот же тир, только водители в медузах сидели пошустрее и подставляться под разряд не желали.
Труднее всего было сбить первую. Тихон вдруг засомневался насчет симулятора – а ну, как выстрелы перестанут самонаводиться? Одна из машин, словно уловив его смятение, подобралась совсем близко и подняла складчатое веко над овальным отверстием, из которого выглянул острый обтекатель ракеты.
– Надо же так совесть потерять, – посетовал Тихон и харкнул в черный глаз плотным голубым разрядом.
– Без пижонства, курсант, – предостерег Игорь. – Она и ответить может.
Ракета взорвалась прямо в шахте. Машина, мощно содрогнувшись, накренилась и срезала добрый холм размером с танк, но тут же повернулась к Тихону неповрежденной стороной и стала выравниваться.
– Добей, – велел Игорь, и Тихон шарахнул второй молнией – не из-за приказа лейтенанта, а потому, что сам уже разгорелся, заразился кровавым азартом везучего стрелка.
Всполошившись, медузы перегруппировались и отчего-то сбились в кучу подальше от рухнувшей машины. Удивляться их странной тактике времени не было, и Тихон, благодарно ругнувшись, жахнул по стае длинными струями из всех шести орудий. Сколько их там сгорело, он не смотрел – остальные разлетелись, как перепуганные птицы и лихорадочно заметались над еще курящимися останками блох.
Вскоре земля покрылась новыми трупами. Тихона не смущало то, что машины всегда были мертвыми и приводились в действие немощными сапиенсами. Истребители угрожали танку, а танк и был Тихоном. Не самим собой, но и не механической куклой. Это был органичный сплав желаний и возможностей – ярость, помноженная на мощность реактора.
– Так, мухи пошли, – всплыл в тишине голос лейтенанта. – Быстрее, не чухайся! Еще быстрей!
В воздухе замелькали юркие летательные аппараты. Они были так же нескладны, как и блохи: аэродинамику их конструкторы игнорировали напрочь, но маневренность мух была отменной. Шмыгая там и сям, они нагло проносились прямо над головой, – Тихон именно так и подумал: «над головой» – и чтобы сфокусировать на них взгляд, ему приходилось паралитично вращать обеими башнями.
– Большие орудия оставь в покое, – нудно указал Игорь. – По одному выстрелу из малого. Главное – поймать муху на развороте. Инерцию для них никто не отменял, вот этим и пользуйся.
– Я же без ног, – пожаловался Тихон. – Мне бы хоть какую-нибудь возможность передвигаться.
– Этого, курсант, не предусмотрено. Либо то, либо другое.
– Будут тебе ноги, курсант, – вмешался Егор.
– О-па! – сказал кто-то рядом, настолько близко, точно голос звучал в нем самом. – Ты, что ли, сладенький? Снова вместе!
– Тебя здесь только не хватало.
– Эй, разговорились! – одернул их Игорь.
– Ну что же он грубит водителю? – жеманно протянула Марта.
– Нет, так дело не пойдет. Экипаж! – рявкнул лейтенант. – Доложить обстановку!
– Атака противника, семнадцать аппаратов типа «муха», – скороговоркой произнесла Марта.
– Уничтожить. Даю вам тридцать четыре секунды.
Танк пробежал несколько метров и мгновенно развернулся – именно так, как хотел Тихон. Марта появилась на полигоне только что, однако успела не просто сосчитать мух, но и оценить их расположение. Благодарить ее было некогда – летательные аппараты кинулись врассыпную, и Тихон одиночными плевками поджег сразу пять или шесть.
– Не обольщайся, сладкий, – мурлыкнуло в мозгу. – Когда останется одна штука, придется погоняться.
Говоря это, она отскочила назад, и мухи вновь оказались в стороне. Тихон наугад ударил по скоплению – небезуспешно, судя по тому, что пяток угловатых машин повалился на своих остывающих собратьев.
Ну да, сообразил он, это же специальная программа для убогих.
Танк постоянно передвигался по полигону, всякий раз выбирая для стрельбы наилучшую позицию. После каждого скачка в поле зрения попадала пара мух, так что Тихону и не было нужды поворачивать башню. Марта словно читала его мысли.
– Отстань ты со своими мыслями! – тут же отозвалась она. – Вон еще одна сволочь, а у нас всего шесть секунд.
Последняя муха изобразила что-то вроде мертвой петли и, выйдя из пике над самой землей, устремилась в серую даль.
– Четыре, – проскрежетало рядом. – Четыре секунды.
Танк наклонился назад, на какой-то миг замер и бросился следом. Муха летела так низко, что порой скрывалась за ближними холмами, и тогда Марта возбужденно прибавляла скорости. Воздух между близко посаженными стволами тревожно гудел и давил на лобовую броню тугим, осязаемым потоком.
Сорвавшись с очередного трамплина, танк взмыл на несколько метров, и Тихон инстинктивно съежился в ожидании удара.
– Ничего тебе не будет, трус! Три секунды осталось.
За пригорком развернулась идеальная равнина. Муха неслась впереди, порывисто меняя высоту и направление. Издали она и впрямь выглядела как насекомое: черная, едва различимая точка, которая сама толком не знает, куда летит.
Нет, не попаду, решил Тихон. Нереально. Пусть Игорь даст другое задание. Это же только разминка. Затянулась она что-то.
– Чего ты канителишься? – недовольно спросила Марта.
– Все равно промахнусь, – бессильно ответил Тихон самому себе.
– Ты что, гаденыш, кару захотел? Три балла захотел? А я тут при чем? – взвизгнула она. И вдруг внутри, прямо под черепной коробкой, взорвалась. – Стреляй, сладкий, время!
Тихон тупо посмотрел на недосягаемую муху и послал ей вдогонку вялый голубой клубок – исключительно для очистки совести.
– Ну вот, трусишка, – умиротворенно заметила Марта.
На горизонте неярко полыхнуло, и в следующую секунду к небу потянулась жидкая струйка копоти. Танк остановился. Вокруг расстилался ковер нетронутой травы, и хотя она была болезненно чахлой и больше смахивала на гнилостный лишайник, контраст между ней и завалом угробленных конкурских машин был огромным.
– Сентиментальность – признак жестокости, – проворковало в ушах.
– Заканчиваем, – сказал лейтенант. – Отлипай.
– Кто?
– А, вас же двое. Ты, Марта. Пускай стрелок понаблюдает со стороны.
На Тихона тотчас нахлынула тоска. Душу вывернуло наизнанку и опалило таким горем, что он чуть не завыл. Жизнь представилась черной трубой, и эта труба была закольцована. Никакого просвета. Вечное страдание. Бесконечная мука.